— Благодарю вас. — Габриэль все еще не могла смириться с мыслью, что Алекс мог кого-то пригласить, не поставив ее в известность. — Быть может, вы что-нибудь купите?

— Боюсь, что цены не по карману человеку, живущему на деньги, которые платит ЦЕРН.

Впервые за весь разговор он улыбнулся — эффект получился неожиданным, подобно лучу солнца на фоне серого пейзажа. Он засунул руку в нагрудный карман.

— Если у вас возникнет желание превратить в искусство физику элементарных частиц, позвоните мне.

Он протянул ей визитку. Габриэль прочитала:

— Звучит впечатляюще. — Она спрятала визитку в карман. — Благодарю вас. Возможно, я так и сделаю. Ню расскажите мне о вас и Алексе…

— Дорогая, ты замечательная, — произнес женский голос за ее спиной.

Габриэль почувствовала, как кто-то сжал ее локоть, повернулась и увидела широкое бледное лицо и большие серые глаза Дженни Бринкерхоф, еще одной англичанки за тридцать, чей муж был менеджером хедж-фонда.

Габриэль заметила, что Дженни начала чаще общаться с ними: все они — экономические мигранты Лондона, бегущие от пятидесятипроцентных налогов Великобритании. Все они говорили о том, как трудно здесь найти приличные школы. Казалось, остальное интересовало их гораздо меньше.

— Джин, как мило, что вы пришли.

— Как мило, что вы меня пригласили.

Они расцеловались, и Габриэль повернулась, чтобы познакомить ее с Уолтоном, но тот успел отойти и вступить в беседу с репортером из «Трибьюн». Так часто бывает на подобных вечеринках с выпивкой: ты застреваешь с теми, кто тебя не интересует, а совсем рядом находится человек, с которым тебе хочется пообщаться.

«Интересно, как скоро Джин упомянет своих детей», — подумала Габриэль.

— И я вам завидую — ведь у вас есть возможность заниматься такими вещами. Трое детей окончательно убивают искру таланта…

Через плечо Габриэль увидела входящего в галерею человека, совершенно здесь неуместного.

— Прошу меня простить, Джин, — пробормотала она и направилась к двери. — Инспектор Леклер?

— Мадам Хоффман, — детектив вежливо пожал ей руку.

Она отметила, что на нем та же одежда, в которой инспектор был в четыре утра: темная штормовка, белая рубашка, заметно посеревшая на вороте, и черный галстук, который совсем не по моде завязан слишком близко к толстому концу, как это обычно делал ее отец. Щетина на небритых щеках устремилась, точно серебристая плесень, к темным мешкам под глазами. Он выглядел в галерее чужеродным телом. Одна из официанток подошла к нему с подносом, уставленным бокалами с шампанским. Габриэль решила, что он откажется — ведь полицейским не положено употреблять алкоголь на службе? — но Леклер лишь улыбнулся.

— Отлично, благодарю вас, — сказал он, сделал глоток и облизнул губы. — Что за марка? По восемьдесят франков за бутылку?

— Не знаю. Все это организовал офис моего мужа.

Фотограф из «Трибьюн» подошел и сфотографировал стоящих рядом Габриэль и Леклера. От штормовки полицейского пахло застарелой сыростью.

— Наши эксперты сумели снять хорошие отпечатки пальцев с мобильного телефона и ножей на кухне, — сказал Леклер, дождавшись, когда фотограф отойдет. — К сожалению, в базах данных их найти не удалось. Грабитель, пробравшийся в ваш дом, не имеет судимостей — во всяком случае, в Швейцарии. Настоящий фантом. Теперь мы проверяем отпечатки через Интерпол. — Он взял канапе с подноса, который проносили мимо, и проглотил его целиком. — А ваш муж здесь? Я его не вижу.

— Пока нет. Почему вы спрашиваете? Он вам нужен?

— Нет, я пришел взглянуть на ваши работы.

К ним незаметно подошел Ги Бертран, он был явно заинтригован. Габриэль рассказала ему о вторжении в их дом.

— Все в порядке? — спросил он, и ей пришлось представить полицейского владельцу галереи.

Бертран был пухлым молодым человеком, с ног до головы одетым в черный шелк — футболка от Армани, куртка, брюки, мягкие, обтягивающие ноги туфли. Он и Леклер с недоумением посмотрели друг на друга, словно относились к разных видам существ.

— Полицейский инспектор, — пораженно повторил Бертран. — Думаю, вам понравится «Невидимый человек».

— Невидимый человек?

— Позвольте вам показать, — сказала Габриэль, довольная тем, что у нее появилась возможность их разделить.

Она отвела Леклера к самому крупному экспонату, стеклянному футляру, освещенному изнутри, в котором находился обнаженный мужчина в полный рост, сделанный из чего-то, напоминающего светло-голубую паутину — казалось, фигура парит в воздухе. Впечатление получалось призрачным и тревожным.

— Это Джим, «Невидимый человек».

— И кто же такой Джим?

— Он был убийцей. — Леклер резко повернулся к ней. — Джеймс Дьюк Робинсон, — продолжала она, довольная тем, что ей удалось заинтересовать инспектора, — казнен во Флориде в 1994 году. Тюремный священник убедил его отдать свое тело для научных исследований.

— И для публичных выставок?

— В этом я сомневаюсь. Вы шокированы?

— Должен признать, да.

— Отлично, именно на такой эффект я и рассчитывала.

Леклер крякнул и поставил бокал с шампанским. Он подошел поближе к стеклянному футляру, положил руки на бедра и принялся внимательно изучать фигуру. Его живот вывалился из-за ремня брюк, напомнив Габриэль расплавленные часы Дали.

— А как вам удалось достичь эффекта парения? — спросил полицейский.

— Секрет фирмы. — Габриэль рассмеялась. — Нет, я вам расскажу. Все довольно просто. Я взяла сканы магнитно-резонансной томографии и поместила их в очень чистое стекло — «Мирогард», толщиной в два миллиметра, лучшее из всех возможных. Но иногда вместо пера и чернил я использую сверла дантиста, чтобы провести на нем линию. При дневном свете следов практически не видно. Но если направить на него искусственный свет под нужным углом — ну, этот эффект вы сейчас и видите.

— Замечательно. А что думает о ваших работах месье Хоффман?

— Он считает, что я одержима. Впрочем, он и сам недалеко от меня ушел. — Она допила шампанское. Все вокруг стало более четким и ярким — цвета, звуки и ощущения. — Должно быть, мы представляемся вам очень странными людьми.

— Поверьте, мадам, моя работа заставляет меня входить в контакт с людьми куда более странными, чем вы можете себе представить. — Инспектор неожиданно перевел свои налитые кровью глаза на Габриэль. — Вы не станете возражать, если я задам вам несколько вопросов?

— Попробуйте.

— Когда вы познакомились с доктором Хоффманом?

— Я только что об этом вспоминала. — Перед ее мысленным взором с удивительной четкостью возник Алекс. Он разговаривал с Хьюго — всегда рядом этот проклятый Квери, с самого начала без него не обходилось, — и ей пришлось сделать первый шаг, но она успела выпить достаточно, чтобы это перестало ее волновать. — Мы познакомились на вечеринке в Сен-Жени-Пуйи, около восьми лет назад.

— Сен-Жени-Пуйи, — повторил Леклер. — Насколько мне известно, там живут многие ученые, работающие в ЦЕРНе.

— Да, раньше. Вы видите высокого парня с седой головой — его зовут Уолтон. Вечеринка проходила у него дома. Потом я поехала на квартиру Алекса; там не было ничего, кроме компьютеров. А еще там стояла такая жара, что однажды полицейский вертолет засек повышение температуры на инфракрасном датчике, и к Алексу нагрянула полиция. Они решили, что он выращивает дома коноплю.

Габриэль улыбнулась воспоминаниям, Леклер тоже, но у нее возникло ощущение, что он сделал это из вежливости, чтобы заставить ее продолжать говорить.

«Чего он хочет?» — подумала Габриэль.

— А в самом ЦЕРНе вам доводилось бывать?

— Господи, нет, я работала секретаршей в ООН. Типичная бывшая студентка, мечтавшая заниматься искусством, с нулевыми перспективами и хорошим французским, — это я.