Когда Умрихин взял пачку путевок, его вызвал Шабанов, хозяин курьерской службы, с вытянутым лицом, на котором складками висели щеки и выдавался большой нос с раздвоенным шариком на конце.

– Ну что, Умрихин, поздравляю тебя! – заявил Шабанов. – Испытательный срок ты прошел, сегодня уже три месяца.

Умрихин кивнул.

– Ты вроде человек серьезный. Странно только, почему ты вдруг в курьеры подался. У тебя, вообще какие планы-то? Ну, в смысле, на работу здесь? – спросил Шабанов, расхаживая по своему крохотному кабинету из угла в угол.

– Планы? – Умрихин задумался. – Работать.

– Ну, у нас, надеюсь?

– Да… Что-то не так? – спросил Умрихин.

– Ну, а вот так вот, по честноку, – у тебя ж вроде образование инженерное, ну что ты здесь забыл?

Умрихин улыбнулся.

– Инженерное образование уже не пригодится. Курьером для меня пока самое то.

– Пока, – настороженно произнес Шабанов. – А сколько у тебя это пока продлится? Ты говорил, семья у тебя. Хватает зарплаты-то? Или подрабатываешь где?

– Да вы не волнуйтесь, в ближайший год я с вами. А деньги есть, я недавно машину продал, года на полтора хватит вполне.

– Хватит, значит, говоришь… Тут вот какое дело. Нужен мне человек надежный. У нас кроме частников и абонентов еще и спецзаказы бывают. Ну там, знаешь, документы особо секретные, или подарок дорогой. Недавно вот часы настольные перевозили на тридцать тысяч долларов. Прямо скажу, мало кому могу доверить такую перевозку. Иногда сам ездил, ну, а что поделаешь, тут головой отвечаешь. Ты парень серьезный, вижу, что на дурь всякую тебя не подобьешь… Короче, хочу тебя на ответственные задания поставить. Ну и зарплата само собой. У тебя сколько? Двадцать сейчас. Вот будет сорок в месяц, вроде не плохо… А?

– Неплохо, – сказал Умрихин.

– Ну, вот и договорились.

Шабанов с готовностью выложил ключи с массивным брелоком в виде хромированного черепа.

– Машину возьмешь в гараже, номер пятьсот пятьдесят один. Заказ в багажнике. Адрес – Юных ленинцев, дом шесть, строение два. Передашь Владиславу Сергеевичу. Все это нужно отвезти ровно к пяти.

Шабанов в первый раз широко улыбнулся:

– Усек?

Умрихин въехал в длинный коридор, огороженный железобетонными плитами с геометрическими выпуклостями, и сбавил скорость. Он пытался понять логику обозначения адресов по номерам намазанными красками на однообразных железных воротах, но к значениям на предыдущих воротинах цифры то вычитались, то прибавлялись в хитроумной прогрессии.

Наконец, он остановился перед шестеркой, деленной на два. Вокруг было пусто и тихо. Он подошел к воротам и постучал. Толстое железо отозвалось приглушенным гулом, который он и сам никогда не услышал, отойди он на несколько шагов. Умрихин три раза пнул ногой, лишь не намного усилив звуки.

Умрихин достал сигарету и вдруг почувствовал за своей спиной дыхание.

– Ягуар? – вкрадчиво спросил мужской голос.

Умрихин от неожиданности не понял вопроса, и хотел повернуть голову, но голос настостойчиво посоветовал:

– Не оглядывайся. Да ты расслабься, покури.

Умрихин выдохнул и, прикрыв ладонью огонь, поднес зажигалку к сигарете.

– Ты, это… Постой так и покури, мы быстро.

– Мне Владислав Сергеевич нужен, – сказал Умрихин.

Сзади усмехнулись. Голос уже был возле машины:

– Давай, Владислав Сергеич, гони.

Машина сорвалась с места, и снова Умрихин оказался в тишине, которую нарушало только шуршание тлеющей сигареты от глубоких затяжек.

Они появились минут через шесть. Послышались глухие удары дверей. Умрихин постоял перед воротами еще немного, мысленно отсчитав пятьдесят шагов, которые могли сделать эти клиенты, после чего резко развернулся и подошел к машине.

Он открыл багажник. В нем было пусто.

Они сидели за маленьким столиком возле высокого окна, за которым мельтешили спешащие люди и бесшумно проносились машины. За дорогой располагалась площадь, огороженная стендами с рекламными фотографиями перепачканных детей, и над всеми ними возвышался памятник Маяковскому.

Михаил, как он сразу представился, схватив влажными пальцами ладонь Умрихина при встрече, все время вытирал платком капли пота со лба и щек, изрытых давно сошедшими нарывами, и тяжело дышал. Бесформенное жирное тело, обтянутое голубой рубашкой с темно-синими мокрыми пятнами под мышками, было зажато между стулом и столешницей, которая шевелилась от каждого его тяжелого вздоха.

Он говорил тихо и даже, как показалось Умрихину, доброжелательно:

– Вы же видите, что творится вокруг. Все напуганы. Уже никто не знает, что завтра будет. А банки в этом смысле самые пугливые. Вы же понимаете?

Умрихин рассматривал посетителей кафе, которые проходили мимо с красными подносами, забитыми упакованной в разноцветную бумагу едой.

– За новостями не следите? Нет? А зря, вам обязательно нужно следить. Говорят, что кризис надвигается, похлеще всех прошлых. Не кризис, а просто ад. Вот банки и засуетились. У нас их несколько, так вот после последнего взрыва как с цепи сорвались. Малейшая провинность, и все, считайте, что договор расторгнут. Но вам, можно сказать, повезло… Вы меня слышите?

Умрихин кивнул и посмотрел на свои дрожащие пальцы.

– Если вы про задолженность… – сказал он.

– Да если б только в задолженности дело… – вздохнул Михаил и достал из сумки, притулившейся к стулу, черную папку.

– Вот давайте посмотрим договор. Так… – Михаил вытащил из папки толстую стопку бумаг и быстрыми движениями вытащил несколько страниц. – По нему вы обязаны сообщать о смене места работы, семейного положения, адреса, ну и так далее. Мы проверили ваши данные. Вы, оказывается, уже полгода не работаете в Бюро Маркина.

– Да… все верно. – сказал Умрихин, и мышцы под скулами ритмично запульсирвали.

– Воот, – как будто обрадовался Михаил. – А с банком вы это не обсудили. Ну что ж вы так, это же ваша квартира, ну и по документам я смотрю, ни у вас, ни у супруги больше недвижимости нет.

Со стороны касс послышался грохот от упавшего пластикового подноса и чей-то короткий испуганный возглас. Мимо их столика пробежала встревоженная уборщица со шваброй.

– Машину вы продали, на вашем счету… – Михаил достал из папки листок с таблицами. – …так-так-так, двести восемьдесят три тысячи рублей.

– Все-то вы знаете, – усмехнулся Умрихин.

– Ну, а что делать, работа такая, – развел руками Михаил. – Я ж раньше следователем работал, да вот на пенсию досрочно отправили, аттестацию не прошел. Если честно, там приятнее было работать, хоть и грязи до черта. Там цель одна – злодея прищучить. А здесь? Думаете, приятно нормальных людей на чистую воду, так сказать…

Михаил вытер со лба пот и с силой сжал платок, как будто собирался его выжать досуха.

– В общем, так, Андрей Владимирович, банк решил пойти на такие условия. Вы должны вернуть семьдесят тысяч долларов в счет задолженности с процентами и за год вперед. Этого нет в договоре, но зато там есть пункт о нарушениях, на основании которых банк может выставить квартиру на аукцион уже завтра. Поэтому можно считать, что сейчас банк идет вам навстречу. Вы понимаете?

– Сроки… – выдавил Умрихин из пересохшего рта.

– Месяц, начиная с завтрашнего дня. Вот моя визитка. Как только соберете необходимую сумму, сразу звоните. В любое время, хоть ночью.

– Только одно… Одна просьба, – сказал Умрихин. – жене не говорите.

Михаил кивнул с улыбочкой. Умрихин, прищурившись, глянул в окно – дети все также наивно смотрели со щитов, а памятник потемнел еще больше.

Он знал, что сны имеют обратную перспективу. Об этом он услышал на лекции по сопромату от высокого старика-преподавателя – имени уже и не вспомнит – помнил, что он всегда ходил в одном и том же коричневом вельветовом пиджак с меловыми потертостями на локтях. Как всегда в память врезались вещи, не имевшие отношения к предмету, поэтому и знал, что у сновидения нет привычной последовательности от начала до конца. Картинки выстреливают за доли секунды до пробуждения, выстраиваясь в стройный, чаще всего бредовый сюжет. Его начало – в конце забытья, а конец – в начале осознанного вхождения в реальность, когда отдельные участки мозга уже принимают первые сигналы извне. Потому и истории во сне часто заканчиваются звонком в дверь или сигналом бедствия, переходящим в пронзительное пиликанье будильника, вполне осязаемого, и подчиняющегося линейным законам времени.