Он присел на край кровати и пристально посмотрел на меня темными глазами, в них было сочувствие и еще нечто неуловимое, чему я никак не могла подобрать определения.

— Послушайте, Лорен. Молния может причинить значительный ущерб, поэтому вам дают сильные болеутоляющие средства, возможно, они и стали причиной расстройства вашей памяти.

Я с опаской наблюдала, как доктор открыл блокнот и стал просматривать записи. Что же еще он поведает мне, будучи уверенным, что я Лорен Ричардсон?

— Когда вчера вас привезли к нам с ожогами спины, плеча и частично кожи головы, я почитал кое-какие исследования о возможных последствиях удара молнии. Вы — первый случай, который я вижу собственными глазами, и я надеюсь, вам будет интересно услышать о моих открытиях.

Он взглянул на меня, и я кивнула, понимая теперь, что блеск в его глазах — лишь профессиональное любопытство. Не успела я сделать вдох, как он обрушил на меня поток информации.

— Известно, что молния движется к земле по своей траектории с удивительной скоростью от ста шестидесяти до тысячи шестисот километров в секунду. Или, в вашем случае, движется к вам, Лорен, — сказал он мне с нескрываемым благоговением. — При обратном ударе скорость молнии может достигнуть ста сорока тысяч километров в секунду, и гигантская искра с силой взрыва нагревает окружающий воздух, создавая мощный хлопок, который мы слышим как гром. Это просто поразительно.

Я восхитилась его юношеской жаждой знаний, свойственной фанатичным студентам-медикам, но тут же спустилась с небес на землю, представив, что с такой чудовищной скоростью молния ударила именно меня, а не кого-то другого.

— В некоторых случаях эта искра может вызвать температуру в тридцать тысяч градусов по Цельсию — примерно в шесть раз выше температуры на поверхности солнца! — торжественно закончил доктор Шакир.

Во взгляде, которым он одарил меня, читалось плохо скрываемое восхищение, словно он сам изумлялся моей живучести после того, как узнал о сокрушительной мощи небесного электричества.

— Из ваших слов следует, что мне сказочно повезло, — спокойно прокомментировала я, глядя ему в глаза и ожидая подтверждения.

Доктор Шакир слегка наклонил голову, и я приняла это за согласие.

— Вы получили ожоги на спине и плече, но они заживут, необходимости в пересадке кожи нет, — объяснил он, закрыл блокнот и встал. — Однако для защиты от инфекции мы наложили на ожоги повязку с антисептической мазью. Вчера, когда вас привезли, вы были в очень плохом состоянии, Лорен. Очень плохом.

Я с подозрением взглянула на него.

— Что вы хотите этим сказать?

— Удар молнии на время парализовал работу вашей сердечной мышцы. У вас была остановка сердца, Лорен. Чтобы спасти вас, нам пришлось применить электрошок. Как только ваше сердце снова забилось, мы начали регидратацию. В этой капельнице раствор хлорида натрия. Потом мы сделали вам перевязку. И стали ждать, когда вы проснетесь.

— Чтобы увидеть, не повредилась ли я умом, — сказала я, не спуская с него глаз.

При мысли о том, что я была на волосок от смерти, меня затрясло.

— Мне бы хотелось сделать вам магниторезонансную томографию мозга, — спокойно продолжал доктор Шакир, не обращая внимания на мой комментарий и тщательно избегая моего пристального взгляда. — Но пока вам придется поверить мне на слово: вы — мать этих детей и жена мистера Ричардсона.

Я недоверчиво посмотрела на него. Он явно чего-то недоговаривал, но продолжать беседу, судя по всему, не собирался. Я взглянула на дверь и представила себе семейку, поджидавшую меня в коридоре. К горлу подкатила тошнота.

— Прошу вас, я очень устала, — взмолилась я, пытаясь побороть растущий страх. — Можно мне отдохнуть, прежде чем меня… придут навестить?

Доктор помолчал, словно обдумывая мою просьбу, потом коротко кивнул и вышел. Когда дверь за ним закрылась, я снова легла и стала рыться в памяти, лихорадочно пытаясь припомнить, что могло связывать меня с этой совершенно чужой семьей. У стены мерно попискивали кардиомониторы. Как бы огорчился этот милый доктор, подумала я, если бы узнал, что все мои воспоминания пребывали в целости и сохранности. Просто я помнила совсем не то, что должна была помнить.

Прошло полчаса. Я то впадала в легкую дремоту, то сокрушалась над своим нелепым положением. За дверью послышался голос моего мнимого мужа, он просил впустить его в палату. Мне стало любопытно: неужели он продолжает считать меня своей женой? Я очень надеялась на то, что при взгляде на меня этот человек объявит о своей чудовищной ошибке, но что-то в глубине души подсказывало мне, что надежды напрасны.

Чтобы выиграть время, я стала тщательно расчесывать волосы расческой, которая, как мне сказали, принадлежала мне (хотя я видела ее впервые в жизни), потом решительно уселась на узкой кровати и стала со страхом ждать, когда войдет незнакомец.

Человек, который вошел в палату, был худым и высоким, чуть выше шести футов. У него были рыжеватые, слегка волнистые волосы и веснушчатая кожа. Несмотря на черную рубашку поло и твидовый пиджак, он был совершенно не похож на профессора. Я рассеянно попыталась представить, чем он зарабатывает на жизнь, и неожиданно для себя удивилась, как мне пришло в голову выбрать его в мужья: рыжеволосые мужчины мне никогда не нравились.

Когда он подошел ближе, я с упавшим сердцем поняла, что спектакль продолжается. Он нагнулся, чтобы поцеловать меня, но я отстранилась, и он быстро выпрямился, слегка покраснев.

— Извините, — решительно сказала я, когда он пододвинул стул и сел рядом с кроватью. — Но я вас совершенно не помню.

Он пристально смотрел на меня, и я видела, как ему тяжело. Немного помолчав, он наконец выговорил:

— Дорогая моя, доктор Шакир сказал, что ты потеряла память. Я надеялся, что он ошибается.

Он глубоко вздохнул, потом выдавил из себя подобие улыбки и протянул мне руку, как для официального знакомства.

— Меня зовут Грант, — сказал он мне. — Грант Ричардсон. Мне тридцать семь лет, мы поженились десять лет назад.

Его рука была прохладной, а рукопожатие — крепким, но улыбка казалась неуверенной. Наверное, нелегко смириться с тем, что близкий человек не помнит ни тебя самого, ни вашей совместной жизни. Я прекрасно понимала всю абсурдность такого положения и от всего сердца сочувствовала незнакомцу. Если уж у меня голова идет кругом от всей этой истории, что же тогда должен переживать он?

Я не знала, что делать. Вряд ли я могла сказать: «А я Джессика, очень приятно», поэтому молча отвела взгляд и стала смотреть на тележку с лекарствами возле стены.

— Может, у тебя есть вопросы? — ласково спросил он, не выпуская мою руку. — Наверное, тебе хочется о многом узнать?

Разумеется, у меня были вопросы, примерно такие: «Что же, черт возьми, со мной случилось?», а не те, каких он ожидал.

— Лорен?

Я вздохнула и поняла, что придется ему подыграть, иначе нет никакой возможности получить хоть какие-то объяснения этой фантасмагории.

— А мне сколько лет? — спросила я, решительно отняв руку.

Даже мне собственный голос показался мрачным и раздраженным. Его улыбка тотчас погасла, словно он только теперь осознал глубину свалившегося на него несчастья. Я качнула головой, он нервно, чуть ли не со страхом, облизнул губы и со вздохом произнес:

— Тебе тридцать пять, Лорен. Мы поженились, когда тебе было двадцать пять, а мне — двадцать семь. Мы очень любили — и до сих пор любим друг друга.

— Когда у меня день рождения?

— Девятнадцатого июня.

— Нет, неправда, — твердо возразила я. — Я родилась двадцать девятого апреля. Уж эту дату я помню точно, ее из меня не вытравить!

Не глядя мне в глаза, Грант пожал плечами.

— Это всего лишь частности, любимая.

— Что ж, ладно, — кивнула я, глубоко вздохнула и попыталась сосредоточиться. — Сколько лет нашим детям?

— Софи — восемь, Николь — шесть, а близнецам недавно исполнилось четыре года.

Мы помолчали. Я изо всех сил старалась представить себя матерью четверых малышей. Никогда прежде мне почти не доводилось иметь дело с детьми. Я работала секретарем юриста в маленькой адвокатской конторе. Обязанности мои были весьма обширны: я печатала на компьютере протоколы, правовые документы и справки, помогала одному из адвокатов готовить кипы бумаг для судебных слушаний, стенографировала и расшифровывала стенографические отчеты, редактировала письма и юридические тексты и, что было более интересно, посещала суды и отделения полиции, а также участвовала во встречах с клиентами, где вела записи.