— Что вы можете сказать? — спросил он невидимого собеседника. И спустя минуту кивнул — Хорошо. Я рад, что состояние мальчика стабильно.
Лора сжалась: он говорит об Эмиле!
Отец отложил вирт и поднял глаза.
— Здешние врачи подтверждают диагноз врачей медслужбы лайнера. Лора, девочка моя… Ты и впрямь готова к тому, чего ради собираешься теперь жить?
— Папа, мы с Эмилем венчались в церкви, и слова о том, что я буду с ним и в горести и радости…
— Я помню, — сухо сказал отец. — Но я знаю, как трудно бывает принять перемены. Такие перемены. Поэтому я и спрашиваю тебя: сможешь ли ты вести ту жизнь, которую придумала? У меня есть возможность дать Эмилю достойное существование в его положении. Если ты передумаешь, то я могу освободить тебя от всех клятв и от твоего супружеского долга.
— … Я не слишком тверда в своих устремлениях, — после паузы откликнулась Лора. — Я бываю легкомысленной — да. Но сейчас, мне кажется, я получила некий знак. Ты можешь смеяться, но у меня впечатление, что я просто должна быть рядом с Эмилем в его горе. Да и с кем ему быть?
— Лора, девочка моя… — Отец замолчал, зорко приглядываясь к ней. — Ты всего лишь не забудь, что одно твоё слово — и я достойно смогу освободить тебя от обузы, лёгшей на твои плечи.
— Спасибо, папа. — Она не стала говорить, что Эмиль вовсе не обуза, что она с радостью будет за ним ухаживать, чтобы хоть так искупить свою вину перед ним.
— Можешь идти, — кивнул отец.
Она встала, нерешительно постояла, а потом обошла стол и, чуть нагнувшись над отцом, поцеловала его в висок. И, не дожидаясь отклика, вышла из кабинета.
В спальне Эмиля царило некоторое напряжение. Муж только что очнулся и недоверчиво улыбался, прислушиваясь к собственным ощущениям.
Врач корабельной медслужбы ошибся только в одном: Эмиль мог двигать руками. Он мог поднять их, согнуть в локтях и медленно шевелить пальцами. При виде жены Эмиль с трудом улыбнулся и удивлённо сказал:
— Лора, я не понимаю, что случилось. Тело словно не моё. Не могу шевельнуться.
Она подошла к нему, взяла за руку, прижимая его пальцы к своим губам, ласково проговорила:
— Эмиль, тебе придётся некоторое время прожить так, в неподвижности. Доктор сказал, что задеты двигательные центры и несколько дней бы будешь парализован. А потом… — У неё перехватило дыхание. — А потом всё это пройдёт.
— И какое же примерно время я буду валяться в постели в таком виде?
Глядя на жёсткий ортопедический воротник вокруг его шеи, испытывая острое желание прикусить губу, Лора всё-таки сумела ответить без слёз, которые подступили комом к горлу:
— Эмиль, наверное, пройдёт где-то около месяца.
Врач метнул в неё укоризненный взгляд, но она твёрдо выдержала этот укор и смогла не расплакаться.
— Месяц — это много, — сказал Эмиль и задумался. — Я почему-то не помню, как со мной это произошло. Ты расскажешь мне?
— Да, милый, расскажу.
Держась уверенно, она велела прислуге, приданной им, принести обед. Бригада врачей ушла, оставив сиделку — крепкую девушку, с которой Лора договорилась: с Эмилем та сидит только тогда, когда самой Лоре будет отчаянно некогда. Ну, и остаются прямые обязанности, как-то: переворачивать тело обездвиженного Эмиля, помогать ему с естественными потребностями и так далее.
После обеда она рассказала ему свою версию происшествия на лайнере и невольно усмехнулась, когда поняла: кажется, Эмиль даже гордился тем, каким образом он получил свои раны — почти в боевой обстановке.
Лора думала — это легко: самоотверженно ухаживать за лежачим больным, особенно когда есть помощь со стороны.
Но почему-то к ночи уже чувствовала себя вымотанной до предела: как многие мужчины, о чём она читала в книгах, Эмиль оказался крайне капризным пациентом.
Совсем поздней ночью, когда все их вещи были разложены прислугой отца по своим местам, а Лора накормила Эмиля ужином — жидкой кашкой и перетёртыми в густую жидкость овощами и фруктами, произошло то, чего она не ожидала. Сначала он поел — и даже с аппетитом. Сумел пошутить насчёт еды и даже вспомнил какой-то анекдот, которому Лора поневоле, но улыбнулась.
Их кровати стояли неподалёку. Лора подошла поцеловать на ночь мужа и думала выключить затем свет. Если её кровать была самой обычной — с привычной мягкой постелью, то Эмилю вынужденно приходилось спать на специальных носилках, поставленных на кровать без постели. Она подошла и увидела Эмиля странно съёжившимся. Поправив на нём термоодеяло, женщина спросила:
— Эмиль, тебе чего-нибудь хочется? Хочешь, мы посидим вместе некоторое время перед сном? Поболтаем?
— Нет, спасибо, Лора. Спокойной ночи, — несколько напряжённо сказал муж.
Немного удивлённая и насторожённая, она выключила свет и легла, натянув до подбородка одеяло и поневоле прислушиваясь к происходящему на другой кровати. Сначала было тихо, но Лоре уснуть было трудно. Новый дом, пусть когда-то родной. Новая обстановка. Новые обстоятельства. Бессонница подкралась исподволь, и женщина попыталась подумать обо всём, что пришлось пережить, как внезапный вздох, почти бесшумный, почти как дуновение ветра, раздался в тишине комнаты.
Лора вылетела из-под одеяла.
— Эмиль! Что?…
Включила ночник рядом с его кроватью и замерла: муж плакал, стараясь, чтобы плач не прорвался наружу всхлипами и рыданием. Он сумел поднять руки, но притронуться к лицу, чтобы приглушить плач, у него не получилось… Лора, остолбеневшая сначала от неожиданности, вдруг заметила, что он пытается сделать ещё какое-то движение. Сначала не поняла, а потом чуть не зарыдала сама: он изо всех сил старается отвернуться от неё, чтобы она не видела его слёз.
Поняв, что сейчас не выдержит напряжения всех последних дней, Лора стиснула зубы и вернулась к своей кровати. Отбросила к краю одеяло, и скатала тонкий матрас.
Носилки Эмиля стояли не на середине кровати, а чуть сбоку — так, чтобы все поддерживающие жизнедеятельность аппараты были под рукой. Лора решительно запихала свёрнутый матрас на вторую половину его кровати, потом сходила за подушкой и одеялом. Легла на сложенный пополам матрас, оказавшись на одном уровне с Эмилем. Он не мог повернуть голову, чтобы увидеть её, но плакать перестал, пытаясь сообразить, что она делает. Лишь дышал часто и тяжело.
Ночника Лора не выключила. Повернувшись к мужу боком, промокнула ему влажное лицо салфетками и тихо сказала:
— Эмиль, я всегда рядом. Если тебе чего-то хочется, ты только скажи, хорошо?
Он промолчал.
Лора убрала салфетки под матрас — вставать не хотелось, легла полностью набок и взялась за ладонь мужа.
— Спи, Эмиль. Спокойной ночи.
Она вспомнила, как Эрик переплёл с её пальцами свои и как легко ей стало после этого мимолётного жеста, и осторожно сделала то же самое с вялыми холодными пальцами Эмиля. Снова стиснула зубы, вспомнив об Эрике, снова с трудом проморгалась потеплевшими от подступивших слёз глазами. А секунды спустя она почувствовала слабое мышечное движение мужа сжать в ответ её пальцы. Не получилось, и тогда она сильней стиснула свои. Услышала вздох… Слушая длинное, прерывистое после плача дыхание мужа, пыталась думать только о том, как будет жить дальше… Прислушавшись, поняла, что дыхание Эмиля становится легче и спокойней… И уснула сама.
Но вместо придуманного спокойного времяпрепровождения всё пошло не так.
Через два дня дежурная сиделка, добродушная сильная женщина, похвалила больному его жену, сравнив её с теми легкомысленными кокетками, которые исчезают, едва узнав о безысходной инвалидности своих мужей. Безысходной… От потрясения, узнав правду, Эмиль сорвался в настоящей истерике. Сиделку пришлось уволить, чтобы она не напоминала Эмилю своим видом о пережитом ужасе. Вроде Эмиль успокоился, и Лора решила, что он постепенно привыкнет к своему безнадёжному положению.
Но ещё через три дня выяснилось, что Эмиль осознал себя инвалидом только сейчас, когда на пороге появилась новая сиделка — довольно яркая, хоть и грубоватая красотка. Эмиль, полусидевший на поднятой за спиной спинкой носилок, улыбнулся ей своей привычной улыбкой записного донжуана. Он уже заговорил с нею, издалека начиная привычный же флирт. Очарование закончилось в первую и единственную минуту, когда сиделка бодро осведомилась, давно ли ему меняли катетер. Он застыл и намертво замолчал.
