В эту же секунду я тоже засомневалась. Я посмотрела на букет ее глазами; этому я, слава богу, научилась за три месяца – смотреть на все ее глазами. Гвоздики и вправду были слишком просты для утонченной Аглаи, от них попахивало почетными грамотами, одеколоном «Красная Москва» и колоннами пролетариата, стершего зубы на стройках социализма.

– Ну не выбрасывать же, – протянула я.

– Зачем же выбрасывать? Поставьте их у себя.

Остаток дня я провела в окружении гвоздик.

Из-за них я потратила целых полтора часа на очередное письмо, с которым обычно справлялась за двадцать минут. Из-за них я прочно застряла на термине «рогами шевелить» и плотно примыкающему к нему словосочетанию «рогач беспредельный», которые украшали страницы первого романа Аглаи. А теперь должны стать украшением ее глоссария.

Она ни от кого не ждала цветов. Цветы просто положили под дверь. И при них не было никакой записки…

Стоп.

Записка все-таки была. Мысль о ней пронзила меня электрическим током. Как я могла забыть! Она ведь и сейчас лежит в нижнем ящике моего стола!

Стараясь унять бешено колотящееся сердце, я отодвинула ящик и дрожащими руками вытащила папку с грифом «ПАСКВИЛЯНТЫ. АНОНИМЫ. ГОРОДСКИЕ СУМАСШЕДШИЕ». Дорого бы я дала за то, чтобы одно-единственное послание из этой папки никогда не приходило.

Но письмо было на месте. Полузабытое письмо с полузабытой угрозой:

«БОЙСЯ ЦВЕТОВ,СУКА!»

Вот они и пришли, цветы, все сорок восемь – довольно красноречивое четное число.

Стоило мне вынуть листок из конверта, как прежние, довольно абстрактные, страхи вспыхнули с новой силой. Я еще раз осмотрела гвоздики – теперь они не казались мне такими уж безобидными. Напротив, их растрепанные головки вдруг ожили, резные лепестки свернулись в трубочки и вытянулись в мою сторону.

Ничего опасного на первый взгляд.

Ни пистолетного дула, ни кинжального ребра. А что, если цветы обработаны каким-нибудь ядом?! Чем-нибудь вроде ртути или таллия? А я даже не знаю, как они выглядят. И можно ли ими хоть что-нибудь обработать… Господи, ну почему у меня в школе была тройка по химии?!

Несколько секунд я прислушивалась к себе: нет, ни тошноты, ни головокружения. И волосы не лезут пучками. И никаких резей в желудке, а о других симптомах отравления я не слышала и не читала. Да и в книгах метрессы злодеи никогда не использовали яды. Удавки из манильской пеньки, струнные карнизы, холодное оружие всевозможных размеров и модификаций – от мачете и самурайских мечей до вязальной спицы; и старые добрые «макаровы», которыми так славно проделать дырку в черепе, – все это было. А вот ядов – не было.

Нужно избавиться от цветов. И чем быстрее, тем лучше.

Аглая накрыла меня, когда я тащила охапку гвоздик к двери.

– Все-таки решились? – сочувственно спросила она.

Я покраснела и пролепетала что-то невнятное, в духе: «Вот, решила забрать их с собой, если вы не возражаете».

Она не возражала.

…В последующие полтора месяца – до самой середины декабря – были присланы еще два букета желтых гвоздик – братья-близнецы первого. Борьба с цветами стала неотъемлемой частью моего существования. А бороться было с чем: телепередачи с участием Аглаи Канунниковой пошли косяком. В каждом уважающем себя эфире ей торжественно вручали традиционный букет роз. На творческих встречах выбор оказывался более широким: корзины хризантем от устроителей, связки гвоздик от любителей ее ранних – жестких – вещей. И задумчивые анемоны от ценителей поздней Аглаи – мастера детектива «закрытой комнаты».

Справляться с бесконечным потоком флоры было достаточно легко – Аглая не питала к цветам никакой любви. За все это время мы схлестнулись лишь однажды – по поводу симпатяги-бонсая.

Карликовое деревце было преподнесено «любимой писательнице» недавно вернувшимся из Токио чинушей. Чинуша служил в одном из департаментов, еще не погорел на взятках и по самому малейшему поводу мотался за границу. Книги Аглаи стали для него чем-то вроде «самолетного чтива», с которым даже перелет Москва – Сидней оказывался не более продолжительным, чем перегон Планерная – Новоподрезково.

Бонсай умилил Аглаю и насторожил меня: еще бы, на деревце красовались мелкие цветочки, а лицо чинуши не вызывало никакого доверия. Это было лицо садиста, поднаторевшего на порке розгами социально не обеспеченных слоев населения.

Аглая так крепко прижала бонсай к груди, что я сразу же поняла: мне придется туго.

– Прелесть, не правда ли, Алиса? – сказала она, когда мы вернулись в квартиру на метро «Аэропорт».

Я пожала плечами.

– Пожалуй, я поставлю его у себя в кабинете…

Только этого не хватало!

– Не думаю, что это хорошая идея, – я ухватилась за горшок и потянула бонсай к себе.

– Уберите руки, – голос Аглаи не предвещал ничего хорошего.

– Не уберу.

– Уберите.

– Не уберу.

Мы тащили деревце в разные стороны, и никто не мог одержать полной и окончательной победы. Пока в дело не вмешалась Ксоло. Собачонка подпрыгнула, ухватила меня за рукав и, шлепнувшись на пол, громко залаяла. От неожиданности Аглая выпустила горшок, а я, лишившись опоры, рухнула на пол. Вместе с бонсаем.

– Вы сошли с ума? – через секунду поинтересовалась Аглая, осматривая обнаженные корни деревца.

– Почти, – я тяжело дышала.

– Что происходит?

– Вы не должны… Не должны были приносить его домой.

– Подите к черту.

– Я пойду. Но хочу предупредить вас. Вы не должны принимать никаких цветов. Ни от кого. И не должны оставлять их в квартире.

– Она сошла с ума, Ксоло, – за неимением других собеседников Аглая апеллировала к собаке, которая пыталась лизнуть ее в лицо. – Я приняла на работу шизофреничку с манией преследования.

– Пусть так… Но вы не знаете…

Путаясь и сбиваясь, я рассказала Аглае о письме, максимально смягчив эпистолярные угрозы и опустив слово «сука». Аглая терпеливо выслушала меня до конца и рассмеялась.

– Так вот что вас взволновало, девочка? Покажите мне его!

– Я… Я его выбросила. Невозможно хранить такую гадость в доме.

– О чем еще я не знаю? – Аглая сменила гнев на милость. – Сколько их было, подобных писем?

– Одно. Только одно.

– Когда вы его получили?.. Подождите, попробую догадаться сама… Незадолго до того, как в доме появились желтые гвоздики, да?

Я кивнула головой.

– И вы решили взять на себя функции телохранителя? Я вас недооценивала…

Неужели прибавит жалованье?

Но ни о чем подобном Аглая даже не заикнулась. Совсем напротив, прочла мне лекцию о том, что каждый популярный человек должен быть готов к такого рода неожиданностям. И что это – всего лишь необременительная мзда. Копеечный билетик за проезд к станции под названием «Слава».

– И вы даже не знаете, кто мог вам послать цветочную метку?

– Понятия не имею. Слишком изысканно, чтобы подозревать первого встречного. Может быть, коллеги по цеху забавляются…

– Коллеги по цеху? – удивилась я.

– Мы, деятели масскульта, люди тяжелые. Не самых лучших душевных качеств, уверяю вас. Чужая популярность для нас – кость в горле. Стоит появиться кому-то свеженькому… Кому-то, кто чуть лучше перелицевал сюжеты Агаты Кристи… Или Чейза… Или красавчика Жапризо… И все. Конец карьере. Имя забыто. А ничего более тоскливого, чем забытый кумир, человечество не придумало.

– Так вы думаете…

– Лучше об этом не думать, – Аглая подмигнула мне. – И вообще, скоро вы с ними познакомитесь.

– С кем?

– С моими коллегами по цеху. Под Питером намечаются съемки одной любопытной передачи… Вы едете со мной. Так что повеселимся.

Я едва не упала от удивления. До этого Аглая не выказывала никакого желания пастись на одном лугу с прочими авторессами, даже больше – все ее публичные отзывы о них были окрашены легкой брезгливостью.

– А цветы? Что делать с цветами? А вдруг это не пустая угроза?

– Это пустая угроза. Не берите в голову.