У меня еще была слабая надежда, что Дашка пройдет мимо и юркнет в метро (кто знает, может, бесшабашная «Мазда» скоропостижно скончалась в пробках), но Дашка остановилась возле Райнера. Более того, Райнер нагнулся к ней, и до меня донесся звук поцелуя. А потом и Дашкин голос:

– Держи свой рюкзак, дорогуша.

Я намертво приклеилась к широкому ремню Райнер-Вернера: слово «дорогуша» все объясняло. «Дорогушами», еще с университетских времен, Дарья называла мужчин, с которыми спала. Но как ей удалось переспать с темпераментным куском баварской сосиски и – главное – откуда она выцепила его?!

– Как насчет сегодняшнего вечера? – утробным басом проворковал Райнер.

– Я занята, освещаю презентацию одной попсовой книги, но если ты хочешь… – многообещающим альтом проворковала Дарья.

– Хочу, – Райнер качнулся вперед, обнажая тылы, и это неосторожное движение стоило мне подруги.

Дарья отстранила загребущие лапы немца и во все глаза уставилась на меня. Дернула себя за нос. Открыла рот и снова закрыла его. И снова открыла.

– Ты! – заорала Дарья, готовая броситься мне на шею. – Ты в Москве! А я-то ума не приложу, куда ты делась…

Она уже сделала шаг ко мне навстречу, когда туго соображающий Райнер-Вернер ляпнул:

– Кстати, познакомься, это секретарь Аглаи Канунниковой. Я говорил тебе…

Даже если бы пакостный бундес представил меня как самку американского таракана Periplaneta americana – даже тогда на лице Дашки не отразилась бы такая гамма чувств.

– Ты?! Секретарша этой выскочки? – Видимо, не в силах переварить подобную новость, она повернулась к Райнеру-Вернеру. – Она?!

– Она, – немец слегка опешил. – А вы знакомы?

Дарья не удостоила его и взглядом. Теперь она смотрела только на меня.

– Значит, она. Секретарша. Цепная собака у климактерички с причудами. Бледная поганка. Синий чулок. Целка-невидимка, как ты изволил выразиться.

На немца жалко было смотреть.

– Я совсем не то… Ты не поняла… Это просто цитата из одной русской книги… Я цитировал… Die Shrecken!..[12] – не договорив, он схватился за голову.

– Заткнись! – синхронно сказали Райнеру мы с Дашкой.

– Пристроилась? – ехидно спросила Дарья. – И когда только успела?

– Успела, – ссориться с Дарьей не входило в мои планы, но теперь я почувствовала приступ ярости. Целка-невидимка, надо же!

– Значит, подштанники уже не кроишь?

– Нет.

– Конечно, не кроишь. Ты теперь их стираешь. – Дашка расхохоталась, чрезвычайно довольная собой. – Или чем ты там занимаешься, секретарша?..

Закончив уничижительную тираду, Дарья бросила такое же уничижительное «пока», развернулась на сто восемьдесят градусов и двинулась к пешеходному переходу. Через несколько секунд баварское отродье пришло в себя и даже попыталось припустить за оскорбленной Дарьей, но вовремя сообразило, что Аглая в моем лице – верный источник денег за перевод. А роскошная русская девушка Дарья – всего лишь интрижка на стороне.

– Мне так жаль, Алиса… Очень неловко получилось, – промямлило отродье.

– Да уж, – я подождала, пока Дашка скроется в переходе. – Значит, бледная поганка? Синий чулок? И… Как это вы еще изволили выразиться? Целка-невидимка?

Райнер-Вернер затряс пудовым подбородком.

– Нет-нет, что вы… Я был неправильно понят. Это цитата из русской книги. Я просто рассказывал вашей знакомой… Это ведь ваша знакомая, да?.. Я просто рассказывал ей о своей работе. И о той чести, которую мне оказала фрау Канунникова…

– К вашему сведению… Я была замужем. И неоднократно, – здесь я явно преувеличила. В моем активе был лишь «Дервиш взрывает Париж», вовремя сменивший меня на призовую лошадь Тамару Константиновну. А также два неудавшихся гражданских брака – один длиной в месяц, другой – в три дня.

– Я не имел в виду ничего дурного… Я просто счастлив работать с очаровательной помощницей знаменитой писательницы…

– Это которая климактеричка с причудами? – уточнила я.

Райнер-Вернер умоляюще прижал руки к груди и принялся что-то лепетать по-немецки. Потом снова перешел на русский. Как же он был мне отвратителен!

– Я надеюсь… Что этот прискорбный случай… это страшное недоразумение не повлияет на наши отношения.

– Повлияет. Еще как повлияет, – заверила я Райнера-Вернера и пошла в сторону метро. Пришибленный случившимся Райнер поплелся за мной.

Какое счастье, что завтра этот дебил убирается восвояси! Я, конечно, ничего не скажу Аглае, но… Интересно, где он познакомился с Дашкой? Нет, спрашивать его об этом я не буду. Много чести.

Терпения у меня хватило только до эскалатора. Я искоса посмотрела на топчущегося рядом немца и спросила:

– Где вы познакомились?

Он несказанно оживился. Но еще больше оживилась малосимпатичная мне область райнеровского таза. Райнер – совершенно непроизвольно – повилял бедрами и заискивающим голосом произнес:

– О, это знакомая моего приятеля. Он тоже немец, но уже несколько лет живет в России, изучает инвестиционный климат… У него много друзей среди богемы – актеры, музыканты, журналисты. Два дня назад он пригласил меня на вечеринку. Годовщина какого-то журнала. Там мы познакомились… И Дарья пригласила меня на кофе…

Зиппер Райнера заскрипел, а поясной ремень щелкнул языком. Пригласила на кофе, как же!.. Сколько же нужно было его выпить, чтобы забыть рюкзак? А характеристики, которыми снабдило нас с Аглаей это чмо? Интересно, когда у него развязался язык – до кофе или после койки?

– А вы знакомы с ней? – В голосе немца сквозило жгучее любопытство.

– Знакомы.

Сейчас он наверняка скажет: «Надо же, как тесен мир!»

– Надо же, как тесен мир! – промурлыкал Райнер. – Ну, вы больше не дуетесь?

Я не дулась, но в Музей детектива мы так и не пошли.

…Первое, что я увидела, вернувшись в квартиру Аглаи, был большой бумажный пакет, стоящий у двери. Я присела перед ним на корточки и заглянула внутрь. Из пакета торчали головки желтых гвоздик. Их было безвкусно много – я насчитала не меньше четырех десятков. Какой-то сумасшедший поклонник, не иначе. И то, что цветы у двери, легко объяснимо: Аглая никому не открывает, потому что к ней никто не ходит. А с парламентерами из жэка и «Мосэнерго», как правило, веду переговоры я. На меня никто не пялится и не просит оставить автограф на счете за свет.

Впрочем, происхождение цветов легко выяснить.

Я спустилась к консьержке, и она сообщила мне, что цветы действительно принесены Аглае; что принес их парнишка в «шапке козырьком назад, как называется, забыла, тьфу ты, черт»; что содержимое пакета проверено, взрывчатки не обнаружено и мин нет.

И передайте привет нашей писательнице, она такая талантливая, такая талантливая, мы все ждем ее новую книгу!..

Гвоздик в пакете было ровно сорок восемь – я обнаружила это уже в квартире, когда вынула их, собираясь поставить в две вазы (в одну они не помещались). Это не слишком мне понравилось, это не соответствовало правилам – ведь количество цветов в букете должно быть нечетным.

Даже такое – сорок восемь!

Не сорок семь и не сорок девять – сорок восемь! Делится на две вазы без остатка – в любых возможных вариантах. А может быть, Аглае исполнилось сорок восемь лет, я ведь до сих пор не знаю ни месяца, ни дня ее рождения… Ей исполнилось сорок восемь, и кто-то поздравил ее таким оригинальным способом.

Очень оригинальным: нечетное число – для живых, четное – для мертв…

Один цветок все-таки лишний.

Его нужно отделить от общей массы, и тогда все встанет на свои места. Я заберу его к себе в закуток, будет очень мило. Успокоенная этой мыслью, я отогнала Ксоло, вертевшуюся у меня под ногами. И она с пакетом от цветов в зубах отправилась на лежанку.

А через несколько минут на кухне появилась Аглая.

– Очень мило, – сказала она, мельком взглянув на гвоздики. – У вас появился поклонник?

– У вас. Эти цветы – ваши.

– Сомневаюсь.