Мы уже подходили к старому дереву, за которое я должна была сделать хотя бы несколько шагов, когда заметили, что под «грибком» стоит участковый милиционер в окружении соседей во главе с тетей Ниной.

Я даже услышала обрывок фразы, прозвучавший как раз в тот момент, когда мы вошли в арку:

– …и паспорт ее проверьте! Говорит, что из Прибалтики…

Я оказалась в ловушке: для того чтобы вернуться, мне необходимо сделать несколько шагов вперед, а потом – назад, за дерево. Но таким образом я могу попасть прямо в руки к участковому. А чтобы просто сбежать за пределы двора, в город, нужно потащить за собой Нику!

И действовать мгновенно!

Я пожала и отпустила руку девочки и, приветливо улыбаясь, сделала два медленных шага навстречу служителю Фемиды.

Два вперед. А потом три быстрых – назад!

Как в танце. Лишь бы только сработало!

За спиной прозвучали сдавленные крики и топот многих ног.

Я рванула изо всех сил и сразу же упала как подкошенная…

…Я ходила на это место дней пять.

Ни о чем не могла думать. Вот когда наступило настоящее безумие! Как заведенная, вставала в шесть утра, выходила, садилась в метро, в троллейбус, ехала. Топталась среди высоток, как в лесу.

Искала хотя бы намек на тот давний островок. Миллион раз, устроившись под старым деревом на корточках, восстанавливала в памяти свой последний взгляд – ТУДА, где сейчас возвышался «пентхаус» за встроенными гаражами. Как призрак, передо мной вставала кучка возбужденных соседей во главе с тетей Ниной и участковым в синей форме, сломанная машина, а в руке таяло последнее прикосновение детской ладошки, которую я выпустила из рук.

Откровенно говоря, только сейчас я начинала понимать, что произошло! Как говорится, потерявши – плачешь. Плакала не по прошлому. А по всем нереализованным возможностям. Вот глупая! Могла бы принести Нике всяких книжек – тех, за которыми ей вскоре придется ездить в лесополосу, где ими торговали спекулянты. Могла бы писать плакаты: «Свободу – (такому-то и такому)» и каждую ночь выставлять их перед зданием КГБ, все равно мне было куда бежать!

Могла бы на тринадцать дней стать Кассандрой и всем обо всем рассказать…

Принести Весне красивых тряпок – у меня их полный шкаф.

Обнадежить Богдана Игоревича насчет будущих событий в стране и лично – с его «подопечной».

Уговорить тетю Нину бить тревогу по поводу возвращения из армии ее единственного сына.

Не уверена, что все это было бы правильно и что я не оказалась бы за решеткой или в сумасшедшем доме и там, не имея доступа к лазейке, просто растворилась бы в воздухе, как сахар в воде.

Кто его знает…

Могла бы остаться с Иваном – как звезда с неба – без документов и определенного места жительства.

Надолго ли хватило бы ему такого счастья?

Островок исчез навсегда…

Но больше всего меня мучило кое-что другое, чего я не могла постичь. Я представляла, что после этого прыжка во времени и благополучного возвращения все в жизни должно измениться. Абсолютно все, а не только то, что я перестану заикаться.

А кроме этого, больше ничего не изменилось! Я не смогла повлиять на отношения родителей, о чем мечтала больше всего, а вместе с тем и на свою дальнейшую судьбу со всеми ее невзгодами. Их развод, мои интернаты остались при мне. И это казалось несправедливым. Почему-то я была уверена, что, вернувшись назад, застану другую картину. Например, свою уцелевшую семью – отца и мать, – к которым буду ездить в гости, заботиться о них, у меня будут другие воспоминания и другой характер, возможно, другая профессия – та, которую они выберут для меня на семейном совете, как это обычно бывает, и ни за что не выбросят в мир незащищенной. Ничего из этого не случилось. Все осталось так, как есть.

Видимо, мне было позволено сделать только одно исправление, одно маленькое исправление, которое все равно никоим образом не повлияло на ход событий, на мою жизнь в целом.

Зато я отыскала Ярика – Ярослава Николаевича Сайко. Слава Интернету и социальным сетям! Он жил в этом же городе. Не скажу, что он очень обрадовался, но согласился на встречу. Она была достаточно короткой и не такой веселой, как можно представить.

Он совсем не был похож на того влюбленного в меня мальчика, с которым мы воспитывали бабочек и качались в гамаках среди звезд и деревьев. Он не помнил о том дне, когда какой-то преступник испортил колеса родительской машины. После этого она портилась тысячи раз, разве запомнишь один из них?..

Мы разговаривали на улице, так как он категорически отказался принять мое приглашение посидеть в кафе, хотя я сто раз намекнула, что угощаю. Он неловко прятал ноги в старых кроссовках под скамейку, а на его щеках проступал нездоровый румянец, изо рта пахло мандариновой коркой, которую обычно жуют, чтобы заглушить запах водки. Сообщил, что окончил летное училище, успел немного поработать – совсем немного – и пошел обвал, из которого он так и не смог выкарабкаться.

Все, как у всех. Двое детей. Жена… Вместе не живут уже пятый год. Родители умерли: мама от рака, отец ушел за ней ровно через год.

– Как будто не жил… – хмуро добавил он, когда мы прощались. – Кроме нашего двора, и вспомнить нечего. Там мы были счастливы. Помнишь, как сидели на пожарной лестнице и я сказал, что хочу на тебе жениться? А как встречали первый снег! Всем двором! Разве сейчас так бывает? Каждый за себя. С соседями даже не здороваюсь… Все надоело. Вот та-ак!

Я обняла его, похлопала по плечу и быстро ушла.

Если бы…

Если бы он знал, что ему случайно будет подарена жизнь, воспользовался бы этим шансом?..

…Временно живу у Томочки.

Хотела снять квартиру, но этим нужно заниматься, а времени на осмотр помещений нет – я приняла предложение Олега и теперь неистово готовлюсь к запуску программы.

Олежек доволен, помогает всем, чем может, обустраивает новый павильон для съемок и страшно радуется, что я вылечилась. Видит в этом свою заслугу. Я, конечно, делаю вид, что так оно и есть…

Я готовлюсь к новой работе и переезду. Хотя Томочка меня не торопит. Наоборот, хочет, чтобы я оставалась в ее опрятной квартире «сколько нужно, хоть навсегда». И смотрит виноватыми глазами. Она всегда чувствовала ответственность за другого.

А мне смешно. Я ничего у нее не спрашиваю, но и так видно: она светится, хотя при мне старается надеть на лицо маску скорби. Такое уж воспитание… А зря!

Я тоже свечусь. И полностью разделяю ее эмоции. Мне осталась неделя до официального развода, ей, даст Бог, столько же до желанного замужества. На этот раз она не упустит свой шанс, и я всячески ее в этом поддержу. Она похорошела, – очевидно, пустота в ее душе быстро зарастает. Я тоже выгляжу неплохо. Ведь и я возвращаюсь к себе. Мне больше не снится башня – я дошла до нее и разрушила. Меня больше ничего не сдерживает!

Это ни с чем не сравнимое чувство. Как будто долгие годы прожил в другой стране, а теперь открываешь для себя родную землю. Почти в прямом смысле!

Вблизи вижу каждую травинку и каждую каплю на ней. Каждый глоток воздуха переполняет меня радостью и покоем. Кругом я слышу музыку. Даже если она звучит из плотно прижатых к чьим-то ушам наушников или за стенами многоэтажки. Никто ее не слышит – а я слышу! Ведь я слышала ее всегда. Только забыла об этом.

Десятки лет я стремительно отдалялась от себя – от той Ники, для которой было лучше умереть, чем двигать плавниками в теплой и мутной воде, глотать наживку и жиреть в тихой заводи.

Лучше стать под холодный душ и заставить себя проснуться.

Оказывается, если со всей силы распахнуть дверь, о которой говорила Аделина Пауловна, в направлении «на себя», она может хорошенько дать тебе по лбу.

Неплохая терапия: постепенно приходишь в себя и видишь, что путь за этой дверью не обрывается. Не может оборваться!

Наверное, с этого я и начну свою первую программу. Мы должны временно отступить, получить по лбу, чтобы увидеть перспективу.