– А куда же идти хочешь? – спросил Галайда.

– Пошел бы выпить чего‑нибудь, – отвечал Мардула. – А удастся по пути украсть что‑нибудь – и то ладно. Жалко терять день понапрасну.

– И то правда… Это ты хорошо сказал. Ты – голова! А куда же пойдем? – спросил Кшись.

– Да куда‑нибудь, нам везде дорога.

– Выходная близко, – сказал Галайда.

– Королевская Лехота, Кокава…

– Прибилина, – добавил Кшись. – Любовница у меня была оттуда, когда я на работу в Буду ходил.

– Может, она еще тебя узнает, – пошутил Мардула.

– Верно! Она коли меня увидит, так разом все бросит – детей, мужа, дом – и пойдет со мной! – ничуть не смущаясь, ответил Кшись.

Галайда посмотрел на него с недоверием.

– Бывает, – сказал он.

– Ну, значит, идем? – спросил Мардула.

– Идем! – не задумываясь, объявил Галайда.

– Яносик не велел уходить, – сказал Кшись.

– Чего там! – отвечал Мардула. – Мы будто за ягодами идем. А своих догоним: тысяча человек в лесу не затеряется. Пошлет господь бог удачи – тогда признаемся и Яносику часть отдадим.

– Он не возьмет.

– Ну, тогда Стопкам да Саблику: они при нем состоят. Страсть как мне хочется пойти! Ведь больше пяти лет не крал! С тех пор как поймали меня из‑за порток под Кальварией, я еще до сих пор нигде не был!

– Эх, – сказал Кшись, – а еще Мардула!

– Ведь это все равно что соловью петь запретить! – сказал Мардула.

– Верно! – подтвердил Галайда.

– Из меня вор не бог весть какой, – сказал Кшись, – а вот выпить – выпил бы! Второй день, как в корчме не был! Первый раз в жизни так случилось…

– Неужто не бывало с тобой такого случая?..

– Разве тогда, когда еще в пеленках лежал… Я никогда не болел, а как захвораю, так либо меня пусть несут в корчму помирать… либо корчму ко мне.

Они пошли дальше. Вдруг их остановило любопытное зрелище. На лесной тропе над небольшой котловиной медведь, молодой, но уже довольно большой и сильный, скалил на них зубы и с отчаянным ревом пытался подняться на задние лапы; за левую заднюю ногу он схвачен был железною пастью капкана.

– Господи Иисусе, – воскликнул испуганный Кшись и попятился. А Мардула мигом поднял чупагу, но Бартек Галайда удержал его за руку и спокойно сказал:

– Оставь, он молодой и в капкане.

– Да ну? – удивился Мардула.

– Ах, чтоб тебя, а я и не понял, – сказал Кшись, оправившись от испуга. – Ишь дурень, не разглядел капкана‑то!

Капкан стоял на тропе, по которой гоняли волов на пастбище, а над капканом, по охотничьему закону, поставлена была жердь с поперечной дощечкой наверху – для предупреждения прохожих.

Две половины обруча с длинными острыми зубьями лежали на мху, широко раздвинутые. Когда медведь наступил на пружину, они сомкнулись, а прикованная к капкану на толстой цепи тяжелая колода не позволяла двинуться зверю с места.

– Старый медведь и не такой капкан утащит, даже на дерево влезет с ним, – сказал Галайда.

Медвежонок злился и в то же время был охвачен смертельным ужасом: он то скалил на мужиков клыки и пытался грозить им передними лапами, то пытался бежать, но железные обручи и колода удерживали его на месте.

Он метался и стонал от боли.

– Застрели его, – сказал Кшись Мардуле.

– Ладно, – Мардула снял ружье с плеча.

Но Галайда вступился:

– Оставьте его. Он молодой. Что он вам худого сделал?

– Да ведь медведь, – сказал Кшись.

– Ну и что же? Ему тоже жить хочется, – возразил Галайда.

– Бартек, ну и глуп же ты, – сказал Мардула. – Убить его не позволяешь, а в капкане оставить, чтоб он здесь мучился, чтоб с голоду околел, чтоб его волки съели, – это можно?

– Я его в капкане оставлять не хочу, – сказал Галайда.

– Ну так освободи его, – рассмеялся Мардула.

А Галайда сказал как бы про себя:

– Неволя страшна… Да и боль страшна…

– Что ж это ты делаешь? – спросил удивленный Кшись, видя, что Галайда стал снимать свой огромный бараний тулуп.

Галайда не ответил и, широко растянув тулуп, отшвырнул в сторону чупагу, подошел к медвежонку, который подпрыгнул и раскрыл пасть.

– Бартек! – вскрикнул Мардула.

Но Галайда накинул свой тулуп медведю на голову, закутал ее, нагнулся, схватил руками медвежьи лапы, – и в одно мгновение он, медведь, железный капкан и колода с цепью, звеня и гремя, покатились вниз, в котловину.

– Пропал! – с покорным отчаянием крикнул Кшись.

Мардула вытащил из‑за пояса нож и взялся за чупагу, но не успел он сбежать вниз, как послышался прерывающийся голос Галайды:

– Франек… слезай… разними… капкан… топором…

Удивленный Мардула бросился вперед.

Галайда в своих чудовищно сильных объятиях держал завернутого в тулуп с головой и передними лапами медвежонка, который вырывался как бешеный.

– Живей… – говорил Галайда, – а то этот черт здоров… как лошадь…

Мардула был подгалянин, он знал, что надо делать, и, не задумываясь, просунул топорик чупаги между зубьями капкана. Он старался раздвинуть обручи.

Кшись с восхищением смотрел на них сверху.

Мардула наконец раздвинул обручи и отскочил в сторону.

При виде этого отскочил и стоящий наверху Кшись.

А Галайда как можно дальше оттолкнул от себя медвежонка. Тулуп упал на пустой капкан.

Медвежонок свалился на бок, вскочил на задние лапы и отбежал, потом выбрался из котловины и исчез в кустах.

– Здоров! – кричал Мардула. – Кости у него целы!

– Здоров! – сопя и поднимая тулуп, повторил Галайда.

Когда он выбрался из котловины, Кшись поглядел на него с восторгом.

– Ну и молодец же ты, Бартек! – сказал он, – Другого такого поискать!

– А он тебя и не поблагодарил! – засмеялся Мардула.

– Он меня поблагодарил по‑своему, – отвечал Галайда.

– А если бы он тебя изувечил? – заметил Кшись.

– Ну, что ж делать! Ведь он не знал, зачем я к нему иду.

– А уж я, Бартек, думал, что ты спятил.

– Да он и спятил. Еще этого не бывало, чтобы кто‑нибудь медведя из капкана вытаскивал, – сказал Мардула.

– Жаль мне его стало, как старому Кроту той девушки, что у Топоров жила, – медленно сказал Галайда.

– А он сильный? – спросил Кшись.

– Еще немного, и я бы его не удержал, – отвечал Галайда. – Он и корову убить может, если рассердится.

– Ишь. Так он и тебя убить мог?

– Мог, – ответил Галайда.

Кшись вытаращил на него глаза. Они отправились дальше.

Солнце уже высоко стояло на небе, когда они вышли из леса.

Мардула шел впереди, за ним Кшись, а последним Галайда.

Вышли на холмы, поросшие желтой осенней травой, кустами можжевельника и поздними осенними цветами, синими звездочками горечавки на коротких стеблях и грустными лилово‑синими колокольчиками с крупными одиночными венчиками. Волнами колыхались эти покрытые цветами пригорки над Липтовской долиной. Оттуда видны были ближайшие деревни и местечки.

Они направились прямо к Прибилине над рекой Белею.

– Я бы поплясал и украл бы что‑нибудь! – сказал Мардула.

– Я бы водки выпил и поиграл бы, – сказал Кшись. – А ты, Галайда, что бы сделал?

– Я бы поспал, – ответил Галайда.

– Так зачем же ты с нами пошел? Спать ты мог и в лесу.

– Да ведь вы меня позвали, – ответил Галайда.

– Знаешь, Бартек, ты не сердись, да только ты все равно что мураньский вол, – сказал Мардула, – куда тебя гонят, туда ты идешь.

– Хо‑хо‑хо! – рассмеялся Галайда и через минуту сказал медленно, как всегда – А мне вспомнить весело, что медвежонок тот по лесу скачет. И ему радость!

Мардула глянул на него:

– Бартек, я тебе сказал, что ты мужик на редкость, но если б все были такие, мы бы и до сих пор камнями землю пахали, как Адам в раю.

– Мне ничего не выдумать – это верно, – ответил Галайда. – На то есть другие!

Возрадовалась душа Кшися, ибо прямо против них, за перелеском, показалась корчма, одна из тех, которые он хорошо изучил в своей жизни.

Это был большой деревянный дом с высокой гуральской крышей, с белой дымовой трубой и стенами, посеревшими от времени. Дом разделялся на две половины сенями, в маленьких и узких окнах виднелись толстые железные решетки, заржавевшие и затканные паутиной. С левой стороны при доме был чулан без окон, лишь с небольшим квадратным отверстием, пропускавшим немного света.