— Кто ты такая?
— Я…
— Не смей! — перебил он ее, и она отшатнулась, как от удара. — Не думай, что новая ложь тебе поможет, не совершай такой ошибки.
— Я и не собираюсь, — тихо ответила Мара. — Меня зовут Мари Анжелина Делакруа.
— Мара.
Она смотрела на него без удивления. Ей уже давно стало ясно, что на него работает целая сеть осведомителей и он не может не знать, кто такой де Ланде. После того как он застал ее за разговором с де Ланде в салоне Гюго, выяснение ее личности стало для Родерика лишь вопросом времени. Для него не составило труда узнать, кто она такая.
— Почему? — спросила она. — Почему ты позволил мне продолжать?
— Мне показалось, что у тебя нет навыков настоящей заговорщицы. К тому же мне было интересно, — сухо и кратко, как бы насмехаясь над собой, ответил он.
— Интересно? И что же именно тебя заинтересовало?
— Как далеко ты готова зайти.
Мара страшно побледнела при этих словах, и у Родерика возникло ощущение, что он ударил безоружного противника. Его гнев все еще не был утолен, но он мог по крайней мере вести честную игру. Он опустил глаза.
— Для меня это было внове, к тому же опыт оказался чрезвычайно приятным. Чтобы узнать, какая цель за всем этим кроется, его пришлось довести до конца.
— Твое любопытство обошлось тебе недешево, — заметила Мара, ощупывая жемчуга у себя на шее.
— Ничего из ряда вон выходящего, — заверил он ее.
Просто поразительно, как много боли могут причинить несколько слов! Мара судорожно сглотнула.
— Что ж, по крайней мере, теперь все кончено. Можешь думать, что хочешь, но я рада, что король не пострадал.
— Это, конечно, огромное облегчение. Надеюсь, следующее покушение на убийство, которое ты устроишь, будет столь же неудачным. И тогда твоя чуткая совесть не пострадает.
— Не будет никакого покушения.
— Докажи это, и тогда все мы с чистым сердцем вознесем благодарственную молитву господу.
Она подняла глаза и встретилась с его насмешливым взглядом.
— Чего ты от меня добиваешься? Хочешь, чтобы я извинилась? Прекрасно. Я до конца своих дней буду сожалеть о той роли, которую мне пришлось сыграть прошлой ночью. А теперь ты дашь мне уйти?
— Уйти? Нет такой силы в этом подлунном мире, которая заставила бы меня отпустить тебя.
— Но ты должен меня отпустить!
Ей необходимо было покинуть этот дом, разыскать де Ланде и узнать, что он собирается сделать с бабушкой Элен.
Родерик подошел к ней вплотную. Теперь он подавлял ее своим ростом, и его голос, такой тихий и вкрадчивый, звучал неумолимо. Он наконец-то подошел к тому, что так хотел узнать.
— Должен? Соберись с духом, Мара, моя дорогая Шери. Напряги свои мозги, повороши уголья, еще не перегоревшие в твоем сердце. Заставь меня прислушаться, скажи мне нечто такое, во что я поверю. Назови мне вескую причину. Почему я должен тебя отпустить?
Мара закусила губу.
— Я могу тебе сказать, но ты не поймешь.
— Ты меня еще не знаешь. У меня более богатое воображение, чем тебе кажется. Советую тебе попытаться.
Черты его лица, решительного и сурового, казались высеченными из бронзы, но что-то крылось за жестоким блеском синих глаз. Ожидание. Ее ответ был важен для него. Он больше не собирался ее расспрашивать, но рассчитывал получить ответ, сколько бы ни пришлось ждать. Он готов был удержать слова осуждения, но взамен требовал от нее всей правды без утайки. Оцепенев от страха, Мара поняла, что он ждет полной капитуляции.
Такое решение казалось ей опрометчивым, но ничего другого просто не оставалось. Она набрала в грудь побольше воздуха и с большим трудом выдавила из себя:
— Это все из-за моей бабушки.
— Из-за бабушки? — недоуменно повторил он.
На миг Мара ощутила удовлетворение: ей все-таки удалось его удивить! Но это чувство мгновенно развеялось. Запинаясь, она выложила ему всю историю о Деннисе Малхолланде, о путешествии в Париж, о де Ланде и о пристрастии бабушки Элен к азартным играм, о роковых последствиях. Стоило ей начать говорить, как она уже не могла остановиться. Чувствуя, как к глазам подступают слезы, она рассказала ему о своих страхах за судьбу старой женщины. Ее охватывал ужас при одной мысли о том, что способен предпринять де Ланде в отместку за провал вчерашнего покушения.
— Ты должен меня отпустить, — повторила Мара прерывающимся от плача голосом и умоляюще протянула к нему руку. — Я должна пойти к де Ланде, упросить его, чтобы он позволил мне встретиться с бабушкой, узнать, как она, что с ней. Она старенькая, хрупкая… и она привыкла все делать по-своему. Она не вынесет долгого заточения. Я сделала то, о чем он меня просил. Может быть, теперь он ее отпустит или хотя бы позволит мне найти другой способ вернуть ему долг.
Родерик резко отвернулся и отошел от нее.
— А как насчет того, что ты задолжала мне?
— Что я тебе задолжала? — растерялась Мара, глядя на его широкую спину. — О чем ты говоришь?
— О цене предательства.
Она стремительно поднялась с кресла, подошла и встала прямо перед ним.
— Ты не понимаешь! Моя бабушка…
— Я понимаю. И ради родственной связи я должен позволить тебе уйти и продать себя предателю? О нет, Мара. Ни за что.
— Я бы не стала продаваться ему!
— Не стала бы? А если бы он этого потребовал? Мне импонирует твоя преданность родственникам, но поощрять ее я не стану. Только не такой ценой.
Она отвернулась от него, посмотрела на свои руки.
— Что же мне делать?
— Ты можешь предоставить действовать мне.
Ее глаза округлились от изумления.
— Тебе? Что ты имеешь в виду?
— Я найду твою бабушку и верну ее тебе.
Ей даже в голову не пришло сомневаться, что он может это сделать и сделает.
— Но почему? Зачем тебе это нужно?
— Скажем так, — невозмутимо ответил он, — я мстителен по натуре. Не люблю, когда меня держат за дурака. Если я увезу твою бабушку, я получу то преимущество, которое в настоящий момент принадлежит де Ланде. Она станет моей заложницей.
— Твоей? Но для чего?
Родерик улыбнулся одними губами, глаза остались холодны.
— Чтобы ты вела себя паинькой — в моей постели и вне ее. Для чего же еще?
Он повернулся по-военному, подошел к двери и послал лакея за гвардией. Тот побежал выполнять поручение.
Бабушку Элен нашли цыгане. Они были вездесущи, проникали в каждую деревню, конюшню, курятник; они видели и слышали все, пока покупали и продавали лошадей, плясали, показывали цирковые номера, торговали приворотным зельем и предсказывали судьбу на ярмарках. Они заранее знали, когда ожеребится любая кобыла и снесется любая курица. И, уж конечно, им было известно, когда в округе появлялся кто-то чужой. На цыганском языке была передана просьба сообщить о пожилой женщине определенной наружности, которую содержат в поместье некоего господина. Это сообщение распространилось так быстро, как только могли передать его люди, часто меняющие лошадей. Ответ был получен мгновенно, словно его принесло ветром: есть такая женщина в одном из замков в долине Луары, неподалеку от Шамборских лесов. Она здорова и довольна жизнью, хотя кажется немного помешанной.
К тому времени, как пришла эта весть, была снаряжена спасательная экспедиция, готовая выступить в любой момент. Они покинули Париж в самый темный час перед рассветом: мужчины на лошадях и быстро мчащаяся карета, В карете, откинувшись на подушки, полулежала Джулиана, пытавшаяся вздремнуть, а Мара сидела, выпрямившись, глядя прямо перед собой в темноту. Сестра Родерика отправилась в путь, чтобы не пропустить интересное приключение, Мара — потому, что ей необходимо было видеть бабушку. К тому же на ее присутствии настоял Родерик. Ей показалось, что он ей не доверяет и поэтому не хочет оставлять ее одну в Доме Рутении, хотя сам уверял, что ее присутствие успокоит и подбодрит бабушку, когда старушке придется столкнуться со своими спасителями.
Лучшей спутницы, чем Джулиана, Мара не могла бы и желать. Она не жаловалась, не трещала как сорока, не вскрикивала на каждом ухабе, держалась своей половины сиденья и была способна уснуть в не самых, мягко говоря, идеальных условиях. Мара, в отличие от нее, не смыкала глаз на протяжении двух суток, прошедших после бала. Когда Родерик созвал гвардию, чтобы составить план действий, она ушла в свою комнату и не покидала ее, ожидая, что он вот-вот ее позовет, но вызова так и не последовало. Она осталась наедине со своими мыслями и страхами.
