— На случай, если ты не поняла, — Джулиана повернулась к Маре, — объясняю: это называется капитуляцией. Так, что же мы наденем на этот бал? Решать надо немедленно и тут же отправляться к портнихе, если мы хотим, чтобы наряды были готовы вовремя.

Все оказалось даже слишком просто. Мара готовилась пустить в ход все свои чары, призвать на помощь все возможные доводы, даже умолять. Вместо этого согласие принца было добыто без всяких усилий. Она этого хотела, ей только это и было нужно, она любой ценой собиралась этого добиться. Легкость одержанной победы не воодушевила, а, напротив, насторожила ее.

Это было не похоже на Родерика: так быстро изменить свое решение. Он не собирался принимать приглашение на бал. Она не могла поверить, что он пошел навстречу ее желаниям просто ради ее объятий или в угоду сестре. Но какую цель он преследовал?

Она хотела бы посмеяться над своими страхами, уверить себя, что никакой скрытой цели у него нет, что созданный ею образ человека, наделенного сверхъестественной проницательностью, всего лишь иллюзия, но никакие уговоры не помогали. Мара не могла избавиться от подозрения, что это не она заманивает принца в ловушку, а он ее.

Поездка за покупками увенчалась успехом. Мара боялась, что Джулиана захочет обратиться к мадам Пальмире, и настояла, чтобы первым делом их отвезли в магазин тканей Гажлена, а оказавшись там, попросила пригласить продавца по фамилии Уорт. Она намеревалась посоветоваться с ним о выборе тканей, но еще больше ей хотелось познакомить Джулиану с его взглядами на излишества современных фасонов.

Уорт ее не подвел. Он извлек на свет божий великолепный атлас цвета морской волны для Джулианы, буквально высекавший искры из ее глаз, и набросал эскиз изящного платья с удлиненным лифом. Такой фасон подчеркивал ее царственно высокий рост и красоту фигуры, не утяжеляя ее пышными бантами, розетками, кружевными оборками и нашивками из искусственных цветов.

Для Мары он выбрал нежнейший китайский шелк — белый, чуть розоватый на сгибах — и предложил искусно задрапированный лиф, благодаря которому ее тонкая, восемнадцать дюймов [11]в обхвате, талия казалась еще тоньше. Кроме того, он рекомендовал портниху, бывшую белошвейку, которой можно было доверить раскрой дорогих тканей, и заверил, что она исполнит заказ в срок. По настоянию Джулианы, он продал ей несколько перьев белой цапли — их предстояло покрасить в цвет платья и использовать как головное украшение, — но убедил Мару, что ей ничего не нужно вплетать в волосы, кроме одного-двух розовых бутонов. Когда англичанин с поклоном проводил их к выходу из магазина, очарованная Джулиана пообещала непременно заглянуть к нему еще раз.

Они вернулись в карету, и Джулиана приказала отвезти их к знаменитому сапожнику, специалисту по пошиву бальных туфель.

— А знаешь, — сказала она, — нам надо было взять с собой Труди.

— Ты хочешь сказать…

— Я хочу сказать, что хватит ей изображать из себя мужчину. Под этим мундиром, который она носит, не снимая, скрывается женское тело и женское сердце. Наверняка она хотела бы пойти на бал в платье, а не в мужских штанах!

— Возможно. С Труди никогда ничего не знаешь наверняка, — ответила Мара.

— Она довольно скрытная, это верно. Особенно с тобой — по вполне понятным причинам.

— Ты хочешь сказать, потому что я теперь делю спальню с твоим братом, — отчеканила Мара, решив не щадить себя.

— Ну конечно, — нетерпеливо подтвердила Джулиана. — Она всю жизнь с самого детства следовала за Родериком, и он не протестовал, потому что не хотел ранить ее чувства, и к тому же — давай говорить начистоту — потому, что она ему полезна. Но если бы только она позволила себе быть женщиной, она могла бы обнаружить, что в мире есть и другие мужчины.

— Могла бы, но вдруг ей было бы все равно?

— Этого мы никогда не узнаем, если не поможем ей стать женщиной.

— Ее нелегко будет убедить, — заметила Мара.

— Я умею убеждать, — простодушно заявила Джулиана.

— О да, я тебя еще не поблагодарила за то, что ты убедила Родерика взять нас на бал.

— Думаешь, он сделал это ради меня? — Джулиана с удивленной улыбкой покачала головой. — Какая ты скромница, Шери!

Мара бросила на нее быстрый взгляд и отвернулась.

— Ты не против, что я стала женщиной твоего брата?

— Против? С какой стати я должна быть против? Нет, ты на него благотворно влияешь. Не помню, когда я видела его таким увлеченным. Ему всегда все давалось слишком легко. У него и внешность, и ум, и сила, и безграничные способности, и благородное происхождение. Мать души в нем не чает, отец тоже его любит, хотя он слишком требователен, и они вечно сцепляются, как кошка с собакой. У него всегда было много женщин — из тех, кто оказывает лишь символическое сопротивление… или вообще никакого. Они такие поверхностные, их и ребенок может раскусить. Но ты для него загадка. У тебя нет ни прошлого, ни будущего, только настоящее. Он не может понять тебя, не может постичь твой ум, вот и бесится. Возможно, ты сама пожалеешь, если когда-нибудь вернешь себе память.

Неужели Джулиана полагает, что Родерик утратит всякий интерес к ней, как только узнает, кто она такая? Это не имеет значения, она сама скоро его покинет. Сразу после бала. И все-таки при мысли об этом ей стало больно.

Труди отказалась от бального платья. Выпрямившись во весь рост, — а она была на добрых два дюйма выше Джулианы, — она сказала:

— Я член гвардии. Зачем мне прятаться за юбками?

— Прятаться за юбками? — воскликнула Джулиана. — Юбки существуют не для того, чтобы за ними прятаться, а для того, чтобы показать, что ты женщина!

— Я женщина, с юбками или без юбок.

— Да, но…

— Прошу вас, оставьте ее в покое, принцесса Джулиана.

Эти слова принадлежали Этторе. Он подошел к ним, когда Джулиана и Мара отвели Труди в сторонку — в дальний конец длинной галереи.

Джулиана повернулась к итальянцу:

— Ну так поговори с ней сам! Она понятия не имеет, чего лишает себя. Она ни разу в жизни не танцевала, не флиртовала, не назначала свиданий на балу!

— Меня все эти вещи не интересуют! — вскричала Труди.

— Значит, ты окончательно загрубела и превратилась в мужчину. И во всем виноват мой брат.

— Он ни в чем не виноват. Не все женщины мечтают о танцах и свиданиях, о поклонниках и флирте.

— Откуда ты знаешь, что тебе все это не нужно, если ты ни разу не пробовала?

— Знаю. Я довольно тем, что у меня есть.

— Ты не понимаешь…

— Со всем уважением, принцесса Джулиана, — вновь вмешался Этторе, — это вы не понимаете. У некоторых женщин иные нужды, отличные от ваших. Они черпают удовлетворение из иных источников.

— А кроме того, — добавила Труди, — как я смогу служить принцу, если мне будут мешать юбки?

— Если ты все это делаешь ради него…

— Это не жертва. Это мой долг перед принцем Родериком и перед гвардией. Они рассчитывают на меня.

Вот откуда проистекает гордость Труди, подумала Мара. Она чувствует себя нужной. Ей этого довольно, во всяком случае пока. К тому же у Труди появился заступник. Когда Мара и Джулиана вышли из галереи, валькирия и маленький итальянец остались вдвоем, занятые тихим разговором.

Дни неслись с головокружительной скоростью. Погода по-прежнему стояла холодная, серая и унылая. Шел снег с дождем. Тем не менее поток гостей в Доме Рутении не иссякал. Приходили прославленные и скандально известные, влиятельные и ничтожные. Каждый вечер за обеденный стол садилось по двадцать-тридцать человек, многие оставались допоздна. Но когда гости наконец расходились, Родерик удалялся в свои апартаменты и уводил Мару с собой. Ее вещи постепенно перекочевывали в его спальню и оседали там, а сама она понемногу привыкла раздеваться и одеваться в его присутствии, привыкла к его ласкам, привыкла лежать рядом с ним в его огромной постели. Она начала верить, что он ищет не только телесных радостей в ее объятиях, но отдыха от забот и обязанностей, ни на минуту не дававших ему покоя в дневные часы.