Это предложение, идеально отвечавшее ее целям, всполошило Мару.

— Вы хотите сказать…

Он насмешливо поднял бровь, его губы изогнулись в коварной улыбке, когда она умолкла, не находя нужных слов.

— Вовсе нет. Только для вида, если, конечно, вы сами не предпочтете, чтобы все было по-настоящему.

«Только не сейчас, только не сейчас», — твердила себе Мара. У нее возникло отчетливое ощущение, что было бы опасно согласиться на это странное предложение.

— Нет, но…

— Если я правильно понял, вы против того, чтобы быть у меня на содержании, вы предпочли бы зарабатывать себе на стол и крышу. Если я ошибаюсь, вам стоит сказать только слово, и я забуду об этом навсегда.

Его голос был вкрадчивым и мягким, как масло. Недоверие Мары возрастало с каждой секундой, но она не видела способа избежать ответа, которого он ждал. Она должна остаться с ним здесь, в этом доме.

— Мне не хотелось бы зависеть от вас, но ваше предложение… столь необычно.

— Многие женщины управляют домашним хозяйством холостых мужчин в Париже, и положение некоторых из них нельзя назвать обычным.

— Я не вполне понимаю, как вы намереваетесь убедить своего дворецкого, что я… что у меня есть подобного рода полномочия.

— Предоставьте это мне.

Опять в его голосе послышалась нотка высокомерия. А может, она слишком строга к нему? С таким же успехом это можно было назвать уверенностью в себе.

— Я готова признать, что ваши слуги действительно нуждаются в руководстве, — тщательно подбирая слова, проговорила Мара, — но почему вы думаете, что эта задача будет по силам мне? Вы ничего не знаете о моих способностях.

— Вы не сможете быть хуже Саруса.

— А если ваши слуги не захотят подчиняться моим приказам?

— Захотят, иначе вы их уволите и наймете других, попокладистее.

Она не сводила глаз с его волевого лица. Его синие глаза смотрели на нее безмятежно, но в то же время внимательно, выжидающе. С досадой, вызванной отчасти его раздражающей самоуверенностью, отчасти ощущением собственного бессилия, Мара сказала:

— Поскольку вы уничтожили все мои доводы против, полагаю, мне остается только согласиться.

— Только если вы сами того хотите. Я вас не принуждаю, просто прошу вашей помощи.

— Я вовсе не хотела сказать… — начала она, но умолкла на полуслове, понимая, что невозможно объяснить ему всю безвыходность своего положения. — Я буду рада помочь вам любым возможным для меня способом.

— Щедрое предложение, но углубляться в него я не буду. Наша следующая задача — должным образом экипировать вас для исполнения ваших обязанностей.

— Ну, это задача несложная, — с облегчением вздохнула Мара. — Не сомневаюсь, у вас есть поставщик обычной серой саржи, а также чепцов и фартуков.

— Нет.

Этот краткий ответ прозвучал с непримиримой категоричностью.

— В таком случае его нетрудно будет найти. Достаточно спросить у горничных.

— Мне кажется, вы умышленно не хотите меня понять. Что ж, позвольте объяснить предельно ясно. Я не требую, чтобы вы одевались как горничная.

— Тогда как же, по-вашему, я должна одеваться? — строго спросила она.

— В кружева и оборки, в прозрачную кисею и облегающий атлас с отделкой из шелковых ленточек и сеточкой вуали для скромности? Короче говоря, в наряд кокотки? — осведомился принц вкрадчивым голосом театрального злодея. — Какое у вас пылкое воображение, моя дорогая! Но нет, я имел в виду нечто совсем иное. Мы пригласим мадам Пальмиру.

— Нет!

— Вот уж это положительно интересно! Что вы можете иметь против обслуживания у самой модной портнихи Парижа?

Вот он — люк-ловушка, открывшийся у нее под ногами, когда она этого совсем не ожидала! А ведь он был прямо у нее перед носом, и тем не менее она попалась. Не кто иной, как мадам Пальмира сшила то платье, что было на ней сейчас, и дюжину других ее нарядов. Знаменитая портниха узнает ее с первого же взгляда.

— Ее цены наверняка слишком высоки для простой экономки.

— Простой? Вспомните о моем положении и не забудьте, что в глазах Саруса вы должны выглядеть чем-то большим, нежели простая экономка, а он в подобных вещах знает толк. В прошлом ему не раз приходилось сопровождать дам в ателье портних.

— Мне неинтересно, что носили другие ваши женщины. Я прекрасно обойдусь и более скромными нарядами.

— Капризная и строптивая… Хотел бы я знать, в чем туг дело. Уверяю вас, я не содержу гарема. У меня давно уже пропала охота развлекаться с куртизанками.

— Я вовсе не ревную, если вы на это намекаете!

Искра одобрения промелькнула в его глазах. Он оценил ее сообразительность.

— Вы могли бы притвориться. Итак, мы обратимся к мадам Пальмире.

Мара упрямо вздернула подбородок.

— Я предпочитаю сама шить себе платья.

— Это вы сшили тот очаровательный наряд, что на вас сейчас?

Его голос звучал шутливо, но Мара уже начала понемногу понимать его и сразу насторожилась. Она нахмурилась и оглядела свое платье.

— Нет. Но я хорошо владею иголкой и ниткой.

Родерик пристально изучал ее. Ее волосы, собранные в мягкий узел на затылке, были расчесаны на прямой пробор, трогательно неровный, видимо, сделанный в спешке. Его взгляд скользнул по ее лицу, задержавшись на чистой и нежной линии щеки. Она оправилась от пережитого потрясения телом, но не душой, он это знал.

— У вас будет мало времени для шитья, — сказал он вслух. — К тому же, даже если вы умеете шить, этим можно удовлетвориться для повседневных платьев, но как насчет туалетов для торжественных случаев?

— Мне нет нужды появляться на официальных приемах.

— Вы предпочитаете прятаться в своей комнате от стыда и позора? Но как же вы рассчитываете в конце концов узнать, кто вы такая?

— А вдруг я одна из тех, кто может бросить тень на вас? Нет, я предпочитаю надеяться, что со временем память ко мне вернется.

— Сколько же времени для этого потребуется? Две недели, месяц, год? Вы не можете прятаться бесконечно.

— Могу… какое-то время.

— Хорошо, как вам будет угодно. Мое желание состоит лишь в том, чтобы у вас был надлежащий гардероб, а поскольку у вас нет для этого средств, я этим займусь. В том, что касается расходов на хозяйство, еду, вино и так далее, оставляю все на ваше усмотрение. Выбирайте, что хотите и где хотите, а счета присылайте мне. То же самое касается вашего гардероба. Но я оставляю за собой право решать, что подходит и что не подходит в отношении качества ткани и фасона.

— Я постараюсь вас не опозорить.

— Лучше постарайтесь доставить мне удовольствие.

Беседа, если таковой ее можно было назвать, явно подошла к концу. С ледяной улыбкой Мара поставила на стол свой нетронутый бокал и встала.

— Лучше для кого?

— О, для меня, разумеется, — любезно ответил принц. — Для кого же еще?

— Добрый день, мадемуазель. Я — Уорт. Чем могу служить?

Мара знала, что рискует, зайдя в магазин Гажлен на улице Ришелье, который уже посещала раньше с бабушкой, но решила, что вряд ли кто-нибудь запомнил одну из многочисленных покупательниц, побывавших там за это время. В тот раз она купила всего лишь шаль, когда другие заказывали целое приданое. Вряд ли кто-то из продавцов ее узнает. Зато здесь она твердо могла рассчитывать на добротность ткани, к которой принц не придерется.

Но не иначе как злая судьба столкнула ее с тем же молодым англичанином, который в прошлый раз продал ей шаль. У нее возникло искушение повернуться и тут же уйти, однако это не только было бы непростительной грубостью в отношении человека, оказавшего ей любезность в прошлый раз, но выглядело бы подозрительно в глазах сопровождавшего ее Луки.

Сначала она подумала, что цыган взялся проводить ее просто по доброте душевной, из опасения за ее безопасность на улицах Парижа. Но время шло, он терпеливо и упорно следовал за ней из мясных лавок, где она выискивала самые свежие, самые нежные куски мяса, в кондитерские, куда она заходила в поисках лучших пирожных, и на открытый рынок, где она покупала овощи, и Мара ясно видела, что ему нестерпимо скучно. Он, безусловно, предпочел бы составить компанию другим гвардейцам, предпринявшим некую таинственную вылазку на Монмартр, о цели которой ей не сообщили. Поэтому Мара заподозрила, что он получил прямой приказ не спускать с нее глаз. Ему было приятно ее общество, но она занималась чисто женским делом, и ему, как мужчине, было неловко принимать в этом участие А уж здесь, в модном магазине тканей, где один из продавцов презрительно фыркнул и отвернулся, смерив его с головы до ног взглядом, от которого не укрылись ни одежда, ни смуглая кожа, ни кольцо в ухе, ни амулет с ракушкой, ему было явно не по себе.