Оба родились уже после колонизации нашей планеты, и о космосе знали только из школьных уроков астрономии. Ибо, несмотря на полеты к звездам и расселение рода людского на далеких планетах, для подавляющего большинства людей в жизни мало что изменилось. В частности, эти вышеупомянутые звезды и планеты для них так и остались светящимися точками на небе. В крайнем случае, как для космических туристов — точками и дисками в иллюминаторе. Такие люди могли увидеть космос и потоптать инопланетную поверхность только в одном случае — участвуя в колонизации. Для этого недостаточно просто хотеть убежать от повседневной жизни — нужно пройти жесточайший отбор и все такое прочее. Жизнь первых поселенцев тяжела, как тяжело все, что начато с нуля. Жизнь тяжела, но при этом не лишена определенного романтического флера. Не знаю, насколько он соответствует действительности, а насколько лежит на совести пропагандистских роликов Министерства Новых Территорий. Так или иначе, от чего убежишь, к тому и прибежишь.

Сменяется поколение-другое — и поселение на недавно открытой планете превращается в обычный земной город. С небоскребами, офисами, заводами. А также преступностью и наркоманами, грязью и пылью, шумом и пробками. Да, да, я не оговорился насчет последнего. Те, кто в старинные времена ждал от далекого звездолетного будущего еще и всякие штуки, повышающие жизненный комфорт, самодвижущиеся дороги, например, или аэромобили, были бы очень разочарованы. Аэромобили, правда, выпускаются, но в очень ограниченных объемах. Власти любого города боятся переносить движение в третье измерение, полагая, что это сделает его нерегулируемым. А значит — опасным. Совсем запрещать воздушный транспорт в личном пользовании правда, никто также не решился. Пошли на хитрость, а именно, ввели дорогостоящее лицензирование этих самых аэромобилей, а также флаеров. Цена лицензии в разы превышала стоимость самой машины и большинству была не по карману. Зато меньшинство, которому лицензия была доступна, а также чиновники, имеющие ее по службе, могли больше не стоять в пробках наравне со всеми. Для них отныне — легкий и быстрый перелет из одного конца города в другой, а также любование панорамой этого самого города. Даже смотреть вниз на машины простых смертных, что копошатся и бибикают там, для таких людей необязательно. Зачем настроение портить?

В общем, основывая города на далеких планетах, мы лишь многократно тиражировали нашу Землю. Не стал исключением и мой родной город. И родители его запомнили таким же. Дедушки с бабушками в колонизации участвовали, но я никого их них не застал в живых. Единственное, что осталось в городе от тех славных времен — Музей Колонизации. И именно с него, а вернее с воскресного похода в этот самый Музей с родителями все и началось.

Шагнуть через порог Музея для меня тогда было сродни переходу в другой мир. Наверное, даже космонавт, первым ступающий на поверхность вновь открытой планеты, испытывал меньше эмоций. Та тишина, размеренность, спокойствие места, у которого за спиной десятилетия, а впереди — века, меня поразили. Но даже это, первое впечатление не сравнится с тем, что вызвали у меня экспонаты музея. До сих пор с улыбкой вспоминаю, как я бегал от одного экспоната к другому и расстраивался, оттого что ничего нельзя трогать. То есть, руку протянуть можно, но она проходила через экспонат, который был лишь голограммой, неподвластной времени и куда более дешевой, чем реальная вещь.

Зато организован был музей мастерски. Как говорится — ни убавить, ни прибавить. Каждый экспонат был напоминанием о каком-нибудь значимом событии из первых лет истории колонии. Начиная с бортовых съемок приближающегося диска планеты. А также макета звездолета «Отважный», открывшего ее. Макет, кстати говоря, был в натуральную величину и размещался в самом большом зале, до которого я добрался как ни странно, в последнюю очередь. Позади были голограммы животных и растений планеты, экраны с документальными роликами, ласковый голос, льющийся будто из стен, стоило задержаться у какого-нибудь экспоната больше пяти секунд.

И вот — «Отважный». Такой огромный, особенно по сравнению с маленьким мной. Такой блестящий и твердый, что я снова забыл, что вижу голограмму. Не мог не потрогать. И капитан Киреев, первый человек, ступивший на новую планету. Он стоял передо мной — высокий, сильный, уверенный в себе человек, смотрящий куда-то вперед. С гордостью обозревающий новые владения рода людского.

Запел сладкий голосок электронного гида, повествующий, наверное, в миллионный раз об этом человеке и его заслугах, а я, обращаясь к едва догнавшим меня родителям, заявил:

— Я тоже стану таким, — показываю на капитана Киреева, — тоже буду стоять так. И смотреть.

Родители сделали лучшее, что можно было сделать на лепет пятилетнего чада. Молча улыбнулись, что я воспринял как одобрение.

Стемнело рано. На моих часах было около четырех по полудню. Как обычно, прилетел на другую планету — переведи часы. Если у тебя есть такая возможность и у тебя на хвосте не висят спецслужбы этой планеты. А может, дело в том, что сутки даже на планетах земного типа длятся не двадцать четыре часа, как на Земле, а где больше — где меньше. Часы же мы все используем земные. В смысле, рассчитанные на земное время. Тысячелетия эволюции приспособили наши организмы к двадцати четырех часовому циклу, и никакие другие планеты, на некоторых из которых мы закрепились едва десяток лет, это не перевесят.

Спать не пришлось. Во-первых, с моей стороны было бы наивно полагать, будто кальвинцы, потеряв нескольких своих бойцов, и, поняв, что я скрылся в лесу, смирятся с этим неприятным для них фактом. Если не на полицейских флаерах, то уж на военных самолетах по любому должна быть установлена техника, способная хирургически точно выявить одинокого человека посреди леса. Это лишь вопрос времени, а, точнее, площади леса и количества техники, которой не жалко для поимки одного, хоть и особо опасного преступника. Единственный выход для меня в такой ситуации — двигаться. Точнее, продвигаться вглубь леса. Азбучная истина, что в движущийся объект гораздо труднее попасть, чем в неподвижный. И я не собирался облегчать задачу кальвинцам.

Во-вторых, ночевать в диком лесу незнакомой планеты было просто небезопасно. А планета была именно незнакомой, вернее, малоосвоенной и за пределами одинокого мегаполиса, что лишь точка в планетарном масштабе, можно было ожидать от нее чего угодно.

Нет, коварных чужих, которыми нас пугали еще на заре межзвездных полетов, уже не надеются встретить даже самые отчаянные «ястребы». Если не во Вселенной, то, уж во всяком случае, на этом краю галактики мы и впрямь оказались одинокими. Под властью Конфедерации объединены десятки планет, а на них до сих пор никто кроме нас не претендует. Не летят гигантские блюдца, увешанные оружием, не сыплют на Землю десанты «братьев по разуму», не засылают к нам в тыл шпионов и диверсантов, принявших человеческий облик, не подбрасывают смертельные вирусы, за считаные дни истребляющие все живое. Профессия ксенолога давно превратилась в синекуру, в способ трудоустройства «особо одаренных» чад богатых и влиятельных родителей. Военные же занимаются тем, чем занимались испокон веку, еще на Земле, а именно, помогают одним людям убивать других людей. И еще вытягивают из бюджета ассигнования на разработку новых способов этого важного дела.

Однако и без чужих лес Кальвина не становился безопаснее. Мало ли какие хищники могут там водиться? Одинокий спящий человек может послужить неплохим лакомством для какой-нибудь твари, которой плевать, что ты царь природы. Зверье здесь непуганое, у них еще не отложился на генетическом уровне страх перед двуногим охотником. А вот для меня, наоборот, все, что дышит на этой планете, было потенциально опасным. Маленькая зверушка с розовой шерстью и трогательными большими глазами, могла оказаться хищной тварью с мертвой хваткой и зубками, пропитанными ядом, а увешанное пышными и нежными цветами дерево не факт, что не окажется плотоядным. И, как назло, из средств самообороны — лишь резак да почти разрядившийся бластер.