От этих ямочек Карогод окончательно потерял голову. Душа старого циника, сломав коросту недоверия, расправила крылья и полетела навстречу чудесным ямочкам.

– А Вы на Аксинью похожи! – расчувствовался Карогод, забыв, что перед ним девочка по вызову.

– Аксинью?… Ах да, Шолохов! Может быть. – улыбнулась Аксинья по вызову и тряхнула волосами цвета безлунной ночи.

Пахом, как опытный режиссёр, внимательно следил за домашним спектаклем, где разгорались нешуточные страсти.

– Ну что Вы, корнет, так торопитесь? Давайте ещё за столом посидим. Вы мне стихи почитаете, – донеслось с другого конца стола, где Манкин пытался определить качество нижнего белья своей подруги на ощупь.

– Александр! Попридержи коней! – осадил Пахом любвеобильного Манкина.

Манкин отлепился от подруги и метнулся к Пахому.

– Пахомыч! Где тут у тебя можно…

– На втором этаже налево по коридору две спальни, – перебил его Пахом., – Выбирай любую, только покрывало снимите. Как-никак Иран, ручная работа!

Манкин пообещав Алле прочесть всего Пушкина и Блока наизусть, утащил её на второй этаж.

– А Вы, Александр Иванович стихи знаете? Прочтите, пожалуйста. – вежливо попросила Настя и заглянула Карогоду в глаза. Карогод тряхнул головой, и с чувством выдал знакомые ему со школьной скамья есенинские строки:

«Вечер чёрные брови насопил.

Чьи-то кони стоят у двора.

Не вчера ли я молодость пропил?

Не тебя разлюбил ли вчера?»

– Как это грустно! – произнесла Настя и погладила его ладонью по небритой щеке.

– Лучше бы она меня ударила! – подумал Карогод и почему-то заплакал.

– Ну, что Вы, Саша! Не надо! Вам надо отдохнуть. Пойдёмте со мной, я Вас уложу.

В спальне, лёжа поверх иранского покрывала ручной работы, Карогод тихонько плакал, уткнувшись лицом в обнажённую женскую грудь, и ему хотелось умереть от счастья. Впервые в жизни ему было так хорошо. Анастасия гладила его по голове, и ей тоже хотелось умереть, потому что ей в жизни было очень плохо!

Оставшись один, Пахом терпеливо выжидал, пока Манкин закончит «читать стихи». Когда ритмичное постукивание спинки кровати о стенку сменилось богатырским храпом, Пахом встал из кресла и открыл сейф с оружием…

Разбудив гостей на вечерней заре, Пахом напоил их холодным клюквенным морсом, и, открыв сейф, выдал две наплечных кобуры с табельным оружием. Девушек опытный Пахом отправил восвояси заранее, понимая, что теперь две лишние пары глаз ему ни к чему. Вооружившись, опера вышли из особняка и послушно пошли за Пахомом по дороге. В балочке Пахом лично определил место каждому, строго-настрого запретив вмешиваться.

– А если тебя убивать будут? – спросил любопытный Манкин.

– Если будут убивать, тогда палите со всей дури! Но это вряд ли…

Пахом встал на видном месте возле двух берёзок и стал ждать. Вскоре он услышал шум мотора, и к балочке подъехала иномарка с потушенными фарами. Из машины вышли трое мужчин. Двое «залётных» были коротко стриженные накаченные «бычки»[18], с торчащими из-за пояса спортивных штанов рукоятками пистолетов. Третьим был солидный мужчина, примерно сорока лет, одетый, несмотря на тёплый вечер, в длинный кожаный плащ. Незнакомец огляделся, и, увидев Пахома, спрятал руки в карманы плаща. Договаривающиеся стороны сблизились.

– Ты кто такой? – спросил «бычок», догадавшись, что имеет дело не с Харьковским.

– Я начальник службы безопасности банка. Господин Харьковский поручил вести переговоры мне.

– С тобой «базара»[19] не будет! Вызывай Харьковского.

– Не торопитесь, господа. Мой шеф поручил мне сделать Вам очень заманчивое предложение. Давайте обсудим всё спокойно, а чтобы наша беседа носила мирный характер, предлагаю положить стволы на землю.

Бандиты переглянулись, но после того, как Пахом достал из-за спины два «макаровых», быстро выхватили из-за пояса свои пистолеты.

– Я же сказал: спокойно. Стволы на землю, – повторил Пахом, и первый стал нагибаться, чтобы положить около себя два своих пистолета. Бандиты нехотя последовали его примеру, и в тот момент, когда они коснулись воронёными стволами земли, Пахом с поворотом через правое плечо упал на спину, и мгновенно выкинув вперёд руки, произвёл два выстрела. Не дожидаясь результата, он свёл кисти рук вместе и выстрелил поверх головы незнакомца в плаще. Бандит от страха присел, но рук из карманов не вынул.

Пахом перевернулся на живот, и быстро, как кошка, вскочив на ноги, не меняя прицела, произнёс:

– Уходи! Скажешь своим, Харьковский не любит, когда его «доят»[20] Так что найдите себе другую «корову»[21].

Опустив пистолеты, Пахом повернулся к незнакомцу спиной и сделал шаг вперёд. В этот момент бандит выхватил из кармана плаща короткоствольный но мощный «бульдог», и выстрелил Пахому в спину. За секунду до выстрела Пахом спинным мозгом почуял опасность. Слегка согнувшись, он мгновенно сунул руку с ПМ под левую мышку, и, не глядя, выстрелил. Два выстрела слились в один. Бандитская пуля, пролетев поверх пахомовской головы, ударила в берёзку, и с её тоненькой веточки, плавно покачиваясь, упал на землю одинокий, по-летнему зелёный листок. Тяжёлая девятимиллиметровая пуля из пистолета Пахома угодила бандиту прямо в лоб. Незнакомец тяжело рухнул на спину, и бандитская душа незримо отлетела в потемневшие небеса, на которых проступили первые звёзды.

Пахом остался верен себе: он редко кому оставлял шанс на отступление.

Из кустов с треском вылезли бледные и окончательно протрезвевшие Шурики.

– Пахом! Скотина кривоногая! Ты что наделал? Ты же троих человек завалил! – залепетал Манкин.

– Во-первых, не людей, а бандитов. А во-вторых, это не я, а вы их завалили! Так сказать, спасая меня, как ценного свидетеля, вы вынуждены были применить оружие без предупреждения.

С этими словами Пахом протянул операм два пистолета ПМ. Карогод знал закреплённый за ним ПМ, как своё отражение в зеркале, поэтому сразу выхватил пистолет из правой ладони Пахома. В левой руке Пахом держал оружие, закреплённое за Манкиным. Опера рванули пистолеты из наплечных кобур, и с удивлением обнаружили, что у каждого в кобуре находился газовый пистолет марки «ИЖ» – точная копия пистолета «Макарова».

– Ну, ты и сволочь! – процедил сквозь зубы Карогод.

– Ты же нас под статью подвёл! – не унимался Манкин.

– Может, я и скотина кривоногая, но никак не сволочь. Я своих ни под монастырь, ни тем более под статью, никогда не подводил, – спокойно произнёс Пахом и покосился на Манкина. – Я вас, обалдуев, под очередную звёздочку подвёл!.. Досрочно! А за моральные издержки плачу по отдельной таксе.

С этими словами Пахом передал операм два пухлых конверта с деньгами. После этого Пахом заставил заметно подобревших оперов собрать гильзы и положить примерно в полутора метрах слева от предполагаемого огневого рубежа.

– Ты, Манкин, стоял здесь, а ты, Карогод чуть левее. Вы оба сделали по два выстрела. Кладите гильзы здесь и здесь, – поучал Пахом. – Потом ты, Карогод рванулся вперёд и, закрыв меня своим телом, произвёл третий выстрел, попав бандиту прямо в лоб. Бросай гильзу здесь. Всё понятно? Если понятно, вызывайте экспертов и прокурорских. Как-никак, у нас три трупа.

В ожидании наряда милиции, Пахом увёл обоих оперов вглубь оврага и, выудив из кармана штанов пять девятимиллиметровых патронов, заставил их отстрелять. После чего собрал горячие гильзы и спрятал в тот же карман.

– Возможно, эксперт захочет сделать с рук смывы, поэтому на ваших мозолистых руках и благородных лицах должна быть пороховая гарь, – уверенно заключил Пахом. – Да, чуть не забыл! Не забудьте показать эксперту вот эту отметину, – и Пахом ковырнул пальцем пулевое отверстие на берёзовом стволе.