– Имя?..

– Госпожа д'Артаньян.

– Мне кажется, не очень. Было б лучше даже госпожа Цезарь или мадам Эпаминонд[6].

– Тогда я в затруднении. А вдруг он в один прекрасный день станет маршалом Франции?

– Я буду им еще ранее.

– Да, но вы скоро его убьете.

– Клянусь, все будет наоборот.

– В таком случае он убьет вас? Подумайте, два маршала Франции погибают в один и тот же день!

– Нет, я первым выпью свою чашу.

– Ну а если у вас дрогнет рука?

На лице у Роже явилась улыбка досады.

– Дрогнет… После двух жалких бутылок вина…

– Ну а если ваш пистолет даст осечку?

– Тогда я возьму другой.

– А если…

– Тогда вы женитесь на мадмуазель де Тулонжон, которой предназначил меня мой отец.

– Ку а если вы выживете…

– Тогда есть опасения, что я сам вступлю в этот брак.

– Жизнь полна ловушек. И каждый метит в свою яму.

– Значит, надо смотреть под ноги.

И молодые люди принялись хохотать, как повелось у Рабютенов.

XIII. ГДЕ НИ ДЕ БЮССИ, НИ Д'АРТАНЬЯН НЕ РАССТАЛИСЬ, КАК НИ СТРАННО, С ЖИЗНЬЮ

Пелиссону де Пелиссару предложили подготовить дуэль»

Поясним с помощью одного только имени, каким образом этот легендарный соблазнитель и христианин проник в гостиницу к де Бюсси. Это одно имя – Ла Фон.

Пелиссон был игрив. Ла Фон был циничен.

Пелиссон верил в Бога. Ла Фон был с Богом на «ты» и использовал его для поручений.

Пелиссон пел модные песенки. Ла Фон насвистывал назойливые мотивчики.

Пелиссон занимался изобретением летательного аппарата. Ла Фон летал.

Пелиссон обсасывал белый трюфель в момент пробуждения. Ла Фон ел трюфели всю ночь.

Из этого становится ясно, что Ла Фон был главным служителем и доверенным лицом Пелиссона де Пелиссара.

Ла Фон соблазнил двух служанок Мари и Жюли. Одной он посулил, что женится на ней, другой – что бросит ради нее жену и они убегут вдвоем на край света.

Из ранга служанок он возвел их в ранг любовниц, потчуя обеих вареньем. Потому что господин Пелиссон никогда не путешествовал без варенья. Вазочки с вареньем были его чернильницами.

Человек с таким слугой был любезно принят известными нам обитателями гостиницы. Он предложил им показать свой летательный аппарат, и его предложение было с восторгом принято.

Затем его попросили взять на себя устройство этого странного поединка между д'Артаньяном и Роже, уже назначенного в тот же день на шесть часов пополудни.

Пелиссон обдумывал это предприятие два часа подряд.

И вот каковы результаты его раздумий. Если д'Артаньян будет убит, возложенная на того кардиналом миссия перейдет целиком и полностью к нему, Пелиссону де Пелиссару.

Но поскольку он считал себя христианином со всеми вытекающими отсюда недостатками и поскольку его летательный аппарат пока еще не летал, то существовала необходимость воспользоваться иным летательным аппаратом, имя которому было д'Артаньян.

При условии, разумеется, что и этот летательный аппарат сможет все‑таки полететь.

Плодом этих размышлений было то, что Пелиссон сунул руку в карман и извлек оттуда флакончик, содержимое которого перелил в две бутыли, предназначенные для Роже де Бюсси‑Рабютена. То было сильнейшее успокоительное средство, которым господин Пелиссар потчевал дам, чтоб остудить их страсть в отношении своей особы.

Выпив снотворного, Роже будет сражен усталостью и ему не достанет сил выстрелить.

Читатели, разумеется, сурово осудят действия Пелиссона де Пелиссара.

Однако, можно возразить, что с одной стороны господин Пелиссон был сказочно богат и с другой стороны – речь шла о всеобщем мире.

Пока этот достойный дворянин завершал свои приготовления, д'Артаньян завершал свой туалет с хладнокровием человека, который готовится предстать перед знакомым ему обличьем смерти – и многоликим, и глупым одновременно, и, представ, сделать вид, что не дивится увиденному, чтоб не нанести таким образом этой даме оскорбление.

В этот момент кто‑то стал царапаться в дверь.

Д'Артаньян велел Планше открыть.

Появилась Жюли дю Колино дю Валь.

На ней было платье из серого муслина, что давало возможность оценить в полной мере и руки, и плечи.

Платье было отделано лентой вишневого цвета, что отлично гармонировало с губами девушки.

– Господин д'Артаньян, ситуация такова, что мне не нащупать нерв нашего разговора…

– А вы попробуйте, сударыня, попробуйте, если, конечно, не желаете присесть.

– Вы не должны быть причиной того, что мадмуазель Шанталь погибнет с тоски.

– Отчего у вас такие опасения?

– Неужели вы не видите, как она любит кузена? Надо быть слепым…

Д'Артаньян был сильным человеком, но он побледнел.

– Что до самого Роже, то он уже страдал от неразделенной любви в прошлом. Теперь он открыл свое истерзанное любовью и полное меланхолии сердце двум италийским морям, после чего бросился в эту новую любовь, уверив себя в том, что это все же хоть отчасти Она.

– Отлично, мадмуазель. Обещаю вам, что господин де Бюсси Рабютен выйдет победителем из поединка.

– Но если он убьет вас?

– Со мной это уже случалось,

– Вы феникс среди рыцарей, я буду ухаживать за вами, я исцелю вас, я…

– Но кто ж та особа, которая так ввергла в отчаянье господина де Бюсси‑Рабютена?

– Вероятно, все‑таки это я сама.

И тут она исчезла – вишневая, чуть серая… Какое‑то мгновение д'Артаньян рассматривал себя в зеркале.

– Какая жалость, – сказал он сам себе, – мне нравится, как эта голова сидит на плечах.

Внезапно раздались спорящие голоса.

Это Планше не разрешал Ла Фону войти в комнату.

– Я тебе говорю, он с женщиной.

– С женщиной? Как ты узнал об этом?

– По платью, болван.

– Мне случалось видеть отменнейшие платья, но внутри был мужчина.

– Мой друг, мужчины не носят платьев.

– Мужчины – нет. А папа носит.

– Да от такого сравнения разит сатаной.

– Не отзывайся дурно о моем друге, с которым ты не знаком.

– Я знаком с двадцатью шестью способами обращения с палкой.

– А я знаю двадцать семь способов обращения с Господом Богом.

Тут открыл рот д'Артаньян:

– Что там такое?

– Этот малый, сударь, желает пролезть в комнату.

– Этот олух не дает вам возможности встретиться с его святейшеством папой.

– Разве мне предстоит встреча с его святейшеством?

– Вот именно.

– Когда?

– Через час.

– Где?

– Вам надлежит следовать за мной.

– А твой хозяин?

– Уехал вперед.

– А дуэль?

– Переносится на ночь.

– Планше, шпагу, плащ. Мы едем. Планше скорчил физиономию.

– Сударь…

– Что такое?

– Шпагу на встречу с папой?

– Он не обратит на это внимания, он правит молниями, не шпагами.

И Планше подал плащ и шпагу.

XIV. ПАПА И МУШКЕТЕР

Д'Артаньян вскочил в карету, занавески тотчас задернулись.

Пелиссон де Пелиссар, сидя рядом, разглаживал усы.

Планше и Ла Фон устроились на козлах. Между ними торчал вооруженный кнутом кучер, готовый в случае необходимости вмешаться в их ссору.

Они проехали с полчаса, и д'Артаньян нарушил, наконец, молчание.

– Мой друг, в вашем роду было столько святых. Сообщите мне по секрету о главном достижении Урбана VIII.

– Главных достижений два, притом весьма значительные.

– Два? Черт побери, какой понтификат!

– Во‑первых, он упразднил иезуиток.

– Иезуиток?

– Вот именно. Мало того, что они были женщинами, они желали еще сверх прочего быть иезуитками!

– Ну а второе?

– Он окрестил Ришелье.

– Тысяча дьяволов! Так ему, наверно, лет сто, вашему папе.

–‑ Отнюдь. Он свеж, как огурчик. Он посвятил Ришелье в кардиналы.

–  Выходит, без Урбана VIII…

–  У нас не было возможности звать Ришелье его высокопреосвященством…

– Что было бы в высшей степени неучтиво. В этот момент карета остановилась.

Соскочив со ступеньки, д'Артаньян очутился перед одиноко стоящим домом, одно окно в этом доме светилось. Дверь распахнулась.