Для Планше зеленый цвет был цветом дягиля, так же как белизна французского флага соответствовала шантильонскому крему.

На шлюпке тоже заметили щуку. Но там, казалось, были далеки от гастрономических сравнений. Гребцы налегли на весла, дворянин выхватил шпагу, женщины прильнули к его ногам.

Романо велел немедленно лечь на обратный курс. Если его команде потребовалась неделя, чтоб отскоблить табличку с названием судна, то здесь его люди уложились в две минуты.

– Мы возвращаемся! – заметил Планше, для которого земная твердь была куда привлекательнее, чем морская стихия со всей своей многократно взбитой пеной.

– Возвращаемся! – отозвался капитан с мрачным видом.

– Да, но почему?

– Чтоб не наглотаться пуль. Я лично предпочитаю свинцу винцо.

– Кто ж может принудить нас к этому?

– Люди, которые вон там перед вами, они язычники.

– У самого нашего берега?

– Не тут ли удобнее всего брать в рабство добрых христиан?

Планше поспешил осенить себя крестным знамением, вспомнив внезапно свои религиозные убеждения.

Фелука, которая устремлялась вперед под ударами весел двадцати четырех гребцов и под двумя латинскими парусами, колебалась вначале, выбирая между шлюпкой и баркой. Но, заметив маневр на барке, она решила сожрать шлюпку.

Та с расстояния испускала свежий аромат плоти.

Д'Артаньян наблюдал в подзорную трубу за поведением обеих женщин.

Одна зарылась лицом в колени спутницы, и ее черные волосы развевались по ветру. Другая открыла, наоборот, недругам свое юное лучезарное личико в обрамлении светлых кудрей. Обе были в белых одеяниях – две весталки перед пастью надвигающегося монстра.

– Лечь на обратный курс! – коротко распорядился д'Артаньян.

Капитан вежливо, но решительно запротестовал.

– Читай! – воскликнул д'Артаньян, показав подписанный кардиналом приказ.

Капитан заколебался, но вновь помотал головой.

– Тогда вот! – и д'Артаньян приставил пистолет к его виску.

Планше схватил в свою очередь мушкет, направив его на матросов.

Д'Артаньян стал считать, и по счету «два», уловив, несомненно, в голосе мушкетера свойственную ему решительность, капитан принял его сторону.

Барка развернулась по направлению к фелуке.

Между шлюпкой и фелукой расстояние сократилось уже до пяти корпусов шлюпки. Два пирата с заточенными кинжалами в зубах бросились в воду.

Несколько взмахов, и они достигли добычи. Один из них, уцепившись за борт, стал хватать женщин за щиколотки. Острие шпаги пронзило ему шею.

В то же мгновение голова другого пирата была разнесена мушкетной пулей на кровоточащие и съедобные, вероятно, для рыбы лохмотья.

Д'Артаньян попросил Планше дать ему еще один мушкет. Взяв на прицел капитана фелуки, опознанного им по зеленому тюрбану, он нажал на курок, пустив ему пулю мимо уха.

Этот двойной выпад не остался без внимания. Фелука развернулась длинным носом к барке. Весь ее вид говорил сам за себя: на каждом борту торчало по четыре пушки, и двадцать человек, до зубов вооруженных, потрясали кто саблей, кто кинжалом. Все вопили что есть мочи, стараясь нагнать на противника страх.

Д'Артаньян повернулся к капитану Романо. Тот взмок от ужаса: генуэзец с нечистой совестью, он каялся за своих соотечественников, которых не зря упрекали в том, что они продают ядра язычникам. Романо осознал, наконец, всю основательность этих упреков.

– Друг мой, – сказал ему д'Артаньян, – можете ли вы держать курс прямо на фелуку, но избежать столкновения в самый последний момент?

– Да, пожалуй… Если мне поможет Пресвятая Дева.

– Она постарается. Его преосвященство попросит ее об этом.

– А пушки?

– Фелуку разорвет, если они будут стрелять борт в борт.

– А если абордаж?

– Святая Марта, которая печется обо мне, меня не покинет. Дайте мне ради святой Марты двух матросов поздоровее.

Появились два исполина. Д'Артаньян отдал их под начало Планше.

Сам же он, с обнаженной шпагой в руке и с двумя превосходными пистолетами за поясом, наблюдал за происходящим.

Шлюпка меж тем с каждым взмахом весел уходила все дальше. Неведомые д'Артаньяну путешественники стоя наблюдали за теми, кто приносит себя в жертву во имя их спасения.

Фелука была не далее как в десяти саженях от «Жольетты», когда синьор Романо переложил руль, хорошенько зажмурившись при этом. Раздался треск. Барка, вильнув кормой, уклонилась от обшитого медью тарана и скользнула вдоль фелуки, с которой донеслось рычание. Сквозь него пробился голос Планше, который учтиво осведомился:

– Сударь?

Д'Артаньян сделал знак глазами, и первый бочонок был заброшен на фелуку. Он содержал ром, что выяснилось мгновенно, поскольку пуля из пистолета его тут же воспламенила.

Наш гасконец не терял, как видно, зря времени, изучая суда, изображенные на стенах в каморке тарасконского замка.

В самом деле, у фелук обыкновенно отсутствует палуба. Пожар распространился среди гребцов и канониров, которые разбежались от пылающих брызг.

Накренясь на борт, вражеское судно стало медленно поворачиваться вокруг своей оси. Проворная барка шла за ней следом.

Оснастка магометанского судна уже занялась, когда д'Артаньян вновь сделал знак глазами. Бочонок с маслом полетел вслед за бочонком с ромом.

Победа была полная. Когда они в последний раз проплывали мимо фелуки, Планше отметил ее тем, что стал бросать пригоршнями в воду соль. Д'Артаньян велел ему воздержаться от этой излишней жестокости.

– Друг мой Планше, знаешь ли ты, чему свидетелем только что явился?

– Морскому сражению, сударь.

– Ничего подобного. Ты присутствовал при рождении нового кулинарного рецепта: пудинг по‑магометански. К чему же солить еще море? Ты не получал полномочий улучшать ту приправу, которую создала природа.

– Если б они нас захватили, сударь, они продали бы нас в рабство.

– Хуже.

– Посадили бы на кол?

– Еще хуже.

– Еще?..

– Известно ли тебе о том, что это большие любители сластей?

– Не знаю, они не принадлежат к числу моих клиентов, сударь.

– Они ими будут, Планше. Известно ли тебе, что они делают с христианином вроде тебя, когда им посчастливится взять его в плен?

– С христианином вроде меня?..

– Да. С человеком крепкого сложения и в то же время в меру упитанным?

– Вступают с ним в брак, сударь?

– Это еще пустяки. Они режут его на кусочки и варят в сахарном сиропе.

– Это правда?

– Так же как и то, что это блюдо называется у них рахат‑лукумом.

Завершив этим свой наглядный урок, д'Артаньян взял в руки подзорную трубу. Лишенная обеих мачт фелука попрежнему крутилась на месте. Шлюпка с двумя юными девами в белых одеяниях, ради которых д'Артаньян рисковал жизнью, пропала за выступами мыса.

Команда готова была целовать ноги Планше, сожалея о роме, которым можно было бы отпраздновать победу. Но Планше‑кондитер заметил, что торт можно есть и без крема.

Среди всего этого веселья, которое он сам и устроил, д'Артаньян ощущал себя в одиночестве. Море было до жестокости пустынно.

VI. КАК ПРИНИМАЛИ СОЛНЕЧНЫЕ ВАННЫ В 1642 ГОДУ

Предоставим нашим героям созерцать гребни волн и последуем за шлюпкой, которая ускользнула, не попрощавшись.

Как мы уже успели заметить, ее пассажирами были дворянин, о чем без труда можно было судить по его шпаге, две женщины, что можно было определить по их длинным волосам и трепету сердец, а также четверо матросов, опознаваемых по порции жевательного табака за левой щекой и по веслу в руке.

Уйдя от опасности, матросы возблагодарили Гардскую Святую Деву, святую Фелицию, святую Радегонду, святую Антуанетту – покровительницу яблоневых садов.

Дворянин бранил проклятых язычников, шныряющих у французского побережья, в то время как наш флот под водительством де Брезе в составе сорока боевых кораблей крейсирует в сопровождении двадцати двух галер под Барселоной.

Обе девушки не помышляли более ни о Боге, ни о дьяволе. Они молча благословляли неведомого спасителя, чью фигуру с трудом рассмотрели вдали. Блондинка зажмурилась при воспоминании. Брюнетка раскрыла рот, чтоб произнести соответствующую сентенцию.