Когда солнце уже почти скрылось за кронами деревьев, вернулись мужчины. Совершив омовение, все сели вокруг священного столба и разожгли костёр. По правилам, покинувших этот мир родственников нужно было провожать пирогами, зажаренной дичью, рыбой и мясом, медовухой и пивом. Полагалось петь весёлые песни, танцевать, водить хоровод, вспоминая добрым словом каждого ушедшего в мир иной. Но на этот раз прощальный ужин был скудным, а хоровод с песнями так и не случился.

В центр круга вошёл Кудыма. Тихонько ударил в бубен, запел древнюю песню, которая должна была собрать души вокруг него. Закружился в медленном танце вокруг столба. Люди в такт ударам бубна захлопали в ладоши, помогая шаману, и всё больше и больше впадали в экстаз, напевая «Хэйра, Хэйра, Хэйра…».

Никто не обратил внимания на густой туман, спустившийся на опушку. Сверху он плыл белым дымом, а понизу стлался чёрным мраком. Скрутившись в подобие человеческой фигуры, туман опустился на землю. Странный это был человек, наполовину чёрный, как смоль, наполовину белый, как молоко. Это само верховное божество Йомала пришло на поминки. Люди разделяли его на Ен и Омоль. Ен – хозяин Неба, или Громовержец. Омоль – хозяин Преисподней.

Тем временем душа Кудымы отделилась от тела и взмыла вверх. Сверху ей было прекрасно видно, как в ритмичной пляске вокруг костра двигался он сам в центре окруживших его людей. Слышал пение, грохот бубна, хлопки ладоней и клич, повторяемый сотнями голосов: «Хэйра!». Но что-то настораживало его душу, что-то шло не так. Не роились над священным столбом души умерших, не было видно их и в окрестностях разрушенной деревни. Душа Кудымы рванулась вверх, в бездонное, чёрное небо. Где-то далеко внизу остался небольшой синий шарик Земли. Впереди, в бесконечной пустоте, среди россыпи далёких звёзд, обрисовалось Древо Мироздания. Именно сюда, на нижние ветви, шаман должен был привести души и оставить их для последующего переселения в тела новорождённых.

Но ветви оказались пустыми!

Отсутствовали не только души людей, но также тонкие составляющие животных и растений.

Напрасно душа Кудымы то взмывала вверх, то ныряла до самого низа, пробивая насквозь все девять миров. Напрасно она посылала своих помощников: злого кобеля, загадочного Феникса, гибкую ласку, мудрую сову, спасительницу человека жабу и быстроногого оленя по горизонталям этих миров. Пусто!

Стало страшно. Это значило, что теперь всё, что родится, тут же умрёт: не будет урожая у хлебопашцев, мёртворождённым будет потомство людей и зверей, засохнут лесные угодья. И только насекомые да хладнокровные рыбы, не имеющие тонкой материи, будут господствовать на Земле – правда, недолго, ибо без растений и животных им тоже не выжить.

Но всему на свете отведено свое время, и долго оставаться отдельно от тела душе, пусть даже и очень сильного шамана, нельзя – иначе может порваться тонкая связующая нить. Нитью же этой служит грохот бубна, который не даёт душе заблудиться в бездонных просторах миров. И сейчас слышимость этого грохота становилась все слабее и слабее.

Наконец, отчаявшись, душа стремительно понеслась назад, на Землю, и стрелой ворвалась обратно в тело шамана.

Кудыма издал отчаянный крик, упал на землю и выгнулся дугой в страшной судороге. Крик его перешёл в хрип, изо рта пошла пена. Потом он сник и тут же уснул. Члены племени тихонько, чтобы не потревожить священный сон Кудымы, отошли в сторону. К нему подошла только жена, заботливо отерев его потное тело и положив под мокрую голову сложенный в несколько слоев войлок. И тоже отошла.

Человек на опушке снова превратился в туман и растворился меж стволов.

Кудыме снился сон.

Из ниоткуда, из чёрной пустоты, в никуда течет небольшая прозрачная речушка. Сам он стоит на песчаном берегу, в одних коротких меховых штанах, босиком. Напротив него, через речку, виден цветущий луг, тонущий в белесом тумане. Ни ветерка, ни звука. Даже журчания воды не слышно. Несмотря на яркое солнце в зените, ему ужасно холодно – кожа покрывается мелкими пупырышками, зубы выбивают беззвучную дробь.

Где он? Кудыма оглядывается. Сзади – мрачная, непролазная лесная чащоба. Среди вековых деревьев, почти не пропускающих солнечный свет, стелется хилый молодняк, заваленный полусгнившими стволами рухнувших великанов. Острые сучья, как копья в фаланге, угрожают всякому, кто дерзнет сунуться в лес. Толстый ковер из седого мха усыпан коричневыми еловыми иглами. Острый смешанный запах древесной гнили, папоротника и болота щекочет ноздри. Даже и не пытайся босым да раздетым проникнуть вглубь этой чащи!

Шаман дрожит всем телом, обхватывает руками свои плечи. От отчаяния ему хочется выть одиноким волком-бирюком, выводя страшную песнь, пронзая ею пространство, устремляя ее в равнодушное голубое небо над собой. Кудыма запрокидывает голову, шея его начинает непроизвольно сокращаться в попытках выдавить хоть какой-нибудь звук. Усилия тщетны. Только горячие слёзы бегут по щекам, крупными, солёными каплями падая ему на грудь, да нестерпимо щиплет глаза.

И вдруг из тумана на луг выплывает фигура лося. Сохатый неслышно переходит речушку и подходит вплотную к Кудыме. Могучая стать, огромные, золотистые лопаты рогов с бесчисленными ветвистыми отростками. Положив тяжёлую голову на плечо шамана, лось шумно вздыхает. Всем своим промёрзшим телом Кудыма ощущает жар, исходящий от животного, он вбирает его в себя каждой клеточкой, каждым своим волоском. Неожиданно в пространстве раздался сильный хлопок – как будто кто-то резко сорвал с головы шамана невероятно плотную шапку-ушанку, и со сразу же всех сторон хлынули звуки: бормотание воды, стрёкот кузнечиков и шелест трав на лугу, пение мелких пичуг, хриплый всхрап старого ворона, монотонное комариное гудение. Кудыма обнимает руками мощную шею лося, припадает к ней залитым слезами лицом, что-то шепчет. Как дитя, в минуту опасности бессознательно жмется к матери, так и шаман приник к сохатому, не стыдясь ни своего недавнего отчаяния и страха, ни своих слёз. Зато теперь ему всё нипочём. Сам Великий Предок рода посетил его, чтобы вдохнуть в него силу и уверенность в завтрашнем дне.

И сказал ему Великий Предок: «Ты отправишься на Мань-Пупу-Нер[9]. Быть тебе там в середине месяца Изок[10]. Придя, соверши древний обряд Человека Равного Богам. Некоторые из нас забыли, почему первенство было отдано в своё время именно людям, а не животным, птицам или рыбам. Необходимо им напомнить о том, что Высшие нужны, покуда существует человек – зверям, птицам и рыбам они глубоко безразличны. Без сомнения, обрядом ты разгневаешь некоторых из нас. Но на то ты и шаман, чтобы не бояться никого из мира нематериального. Боги тоже должны знать своё место! Помни об этом, чтобы ни случилось! А также о том, что ты, человек, – не какая-нибудь мелкая козявка, но целая Вселенная! Заяви о своих правах, и там, на Мань-Пупу-Нер, ты получишь ответ на свой главный вопрос. Я тоже буду ждать тебя. Возьмёшь с собой на это священное место того, кому безраздельно доверяешь. Пока душа твоя будет занята беседой с богами, этот человек должен присматривать за твоим телом. Не бойся за него, грехом ему это считаться не будет, ибо такова воля Высших. А пока – прощай»!

Лось начал таять в наползающей дымке. Пропало и ощущение тяжести на плече. Стали расплываться очертания луга, речушки и леса.

Кудыма открыл глаза. Он навзничь лежал на земле, под его голову был заботливо подложен свернутый войлок. Тело ныло. Перед глазами плясали жёлтые лепестки затухающего костра.

Еще не рассвело, когда род тронулся в путь. Дорога от деревни до Городища, шириною в две повозки, шла вдоль реки. Ветерком относило в сторону гнус и комарьё. Идти предстояло сравнительно недалеко – воинским шагом весь путь занял бы ровно один световой день. С женщинами да малыми детьми добирались два. Шли почти налегке – да и что было брать с собой! – только то, что смогли унести, в спешке покидая деревню через подземный ход.