– Я вижу тут несколько проблем, мамочка...

– Тихо, Рамсес! Если твоя мысль верна, Пибоди, то баронесса не может быть Гением Преступлений.

Я уныло вздохнула:

– Полагаю, ты прав.

– Выше голову, Пибоди, ты с легкостью придумаешь другую гипотезу, и баронесса вновь станет главной злодейкой.

– Баронесса всего лишь одна из подозреваемых. В тот вечер на ее судне хватало народу, и все слышали, как хозяйка предложила тебе забрать ящик с мумией. К тому же один из ее слуг вполне мог состоять на службе у Гения Преступлений.

– Но кто этот неизвестный главарь? Если не возражаешь, Пибоди, я не стану употреблять этот нелепый псевдоним, который ты наверняка вычитала в каком-нибудь из глупых романов. Допустим, что наши выводы верны, но мы по-прежнему не знаем, кто стоит за всей этой запутанной историей.

– Мы его поймаем, Эмерсон, непременно поймаем! До сих пор преступники от нас не уходили.

Эмерсон не ответил. Рамсес сидел на стуле, беззаботно болтая ногами, – ни дать ни взять, обычный милый и послушный малыш, но впечатление это было обманчивым. После продолжительного молчания Эмерсон заговорил:

– Давайте-ка отложим этот вопрос. Спать, мой мальчик, уже очень поздно. Прости, что пришлось оторвать тебя от отдыха.

– Наше обсуждение было очень полезным, папочка. Спокойной ночи, мама. Спокойной ночи, папа. Пойдем, Бастет.

И Рамсес удалился в свою комнату, бормоча:

– Ящик с мумией... Что же такое ящик с мумией? Ящик с мумией... Ящик...

Да, пожалуй, еще немного, и я тоже не смогу слышать этих слов. Ящик с мумией... Ящик с мумией... Что же в нем такое?..

Вот и настал волнующий момент, которого я так долго ждала: мы занялись пирамидами! Если уж соблюдать точность, то занялись мы одной пирамидой... Ладно. Не пирамидой, а жалким курганом, больше напоминающим невысокую кучку камней.

Стоит сказать правду? Думаю, что стоит. Это жалкое подобие пирамиды, хотя и представляло большой шаг вперед по сравнению с римскими мумиями и христианскими костями, не вызвало у меня никаких чувств. Увы, слишком поздно я поняла, что мне не следовало поддаваться искушению и залезать внутрь Ломаной пирамиды.

Эмерсон целый день был угрюм и молчалив. Его тревога не укрылась от меня, но признаться он соизволил лишь вечером, когда мы записывали в журналы события минувшего дня.

Какое-то время мы трудились в гробовом молчании. Эмерсон сидел напротив меня за длинным столом, в центре которого ярко светила керосиновая лампа. Я мирно строчила в тетради, как вдруг мимо моего уха со свистом пронесся какой-то предмет. Я быстро обернулась: на стене красовалось чернильное пятно, а на полу подпрыгивала ручка.

Я перевела удивленный взгляд на дорогого супруга.

Эмерсон остервенело дергал себя за волосы.

– Что случилось?

– Что случилось, что случилось... В голове свербит. Я все надеялся, что тебе передастся мое смятение, но ты как ни в чем не бывало корябала в своем журнале. Даже язык высунула от усердия, в то время как твои супруг сходит с ума...

– Но я прекрасно чувствовала твое состояние просто не хотела навязываться! – возмутилась я. – Так что тебя беспокоит?

– Помнишь ту мумию, что мы нашли в песке? Мне пришлось немного напрячься.

– В песке? Да-да... припоминаю. Если не ошибаюсь, прямо на краю христианского кладбища.

– Я тогда еще удивился... – Эмерсон вскочил на ноги. – Ты наверняка забыла, куда ее засунула.

– Разумеется, нет. Эмерсон! Кажется, я знаю, о чем ты думаешь.

Мы столкнулись в дверях.

– Минутку, – сказала я, тяжело дыша. – Давай не будем суетиться. Возьми лампу, а я позову Джона.

С помощью Джона мы сняли мумию с верхней полки хранилища и перенесли в гостиную. Эмерсон смахнул все бумаги на пол.

– Ну-с, давай посмотрим...

В мумии не было ничего необычного, если не считать обмоток. Полоски ткани, как правило, создают сложный рисунок из пересекающихся ромбов, эта же мумия выглядела какой-то... небрежной, словно одевалась впопыхах. Да и обычный портрет отсутствовал.

– Табличку забрали, – констатировал Эмерсон, поймав мой недоуменный взгляд.

Я пригляделась к голове мумии.

– Похоже, ты прав. Взгляни, здесь остатки клея. И обмотки... Тебе не кажется, что их трогали?

– А вот и портрет! – торжествующе вскричал Эмерсон, приложив к голове мумии табличку, похищенную из лавки Абделя.

На безглазую голову легла дощечка.

Джон задохнулся от изумления. Портрет словно вдохнул жизнь в этот бесформенный сверток. Перед нами лежала женщина, закутанная в погребальные одежды. Ее большие прозрачные глаза, казалось, отвечали на наши изумленные взгляды с выражением легкого недоумения, в улыбке сквозила насмешка над нашим оцепенением.

– Две части мозаики собраны, – сказал Эмерсон. – Недостает только гроба.

– Он уничтожен, – уверенно сказала я. – Сожжен. Это мумия баронессы, Эмерсон.

– Видимо, так, Пибоди. Знаешь, когда в ту ночь я смотрел на горящий гроб, меня удивило, почему он так быстро сгорел. В мгновение ока. Конечно, эти мумифицированные тела, пропитанные смолами, горят как спички, но должно было хоть что-то остаться: кусок кости или часть амулета. Джон...

Молодой человек подпрыгнул. Объятый ужасом, он не отрывал глаз от мумии.

– Ты ведь клал ящик с этой мумией в хранилище, так? Не заметил разницы в весе по сравнению с остальными?

– Этот ящик был не такой тяжелый, как другие, – пробормотал Джон.

– Так что же вы промолчали?! – взвилась я.

– Ну-ну, Пибоди, не надо бранить юношу. Вчерашний камердинер не привык иметь дело с гробами.

– Верно. Прошу прощения, Джон.

– О, мадам... – Джон осекся, издав булькающий звук; глаза его, казалось, вот-вот выскочат из орбит. Эмерсон занес нож над грудью мумии. – О, сэр... Боже мой... сэр...

– Не хочется трогать обмотки, – объяснил Эмерсон. – Та ткань, что ближе к телу, все равно, наверное, спрессовалась в твердую массу. Послышался хруст разрезаемой ткани.

Джон взвыл и закрыл глаза руками.

– Вот стержень из синего фаянса... Где-то поблизости должен быть сердечный скарабей... Ага, есть, и довольно неплохой образец. Зеленый полевой шпат.

– Эмерсон ищет амулеты, – пояснила я Джону. – Это такие магические предметы. Их кладут в обмотки. Этот стержень символизирует постоянство, сердечный скарабей гарантирует, что сердце не заберут демоны. Эти два амулета почти всегда находятся в области груди...

– Не надо мне об этом говорить, мадам, – взмолился Джон, плотнее прижимая руки к глазам.

Эмерсон отложил нож:

– Расчленять дальше нет необходимости. Наверняка здесь найдутся еще амулеты и украшения, дамочка, похоже, была не из бедных, но, думаю, смысл уже ясен.

Я кивнула:

– Мумия и ее снаряжение так же ничем не примечательны, как и гроб. Какая досада! Ну-ну, Джон, профессор Эмерсон закончил; хватит строить из себя натурщика, позирующего для статуи воплощенного ужаса.

Джон открыл глаза, но упорно отводил их от мумии.

– Прошу прощения, мадам... Это просто... она выглядит такой настоящей...

Я взяла покрывало и набросила на древние останки, оставив открытой лишь голову с портретом.

Джон испустил вздох облегчения:

– Спасибо, мадам. Можно отнести ее в кладовую?

– Джон, – сурово сказал Эмерсон, – ты никогда не станешь археологом, если будешь позволять себе сантименты.

– Спасибо, сэр, но я не хочу быть археологом. Это не значит, сэр, что этот труд бесполезен, но, думаю, я для него не гожусь.

– Боюсь, ты прав, Джон. Жаль, что ты не можешь брать пример с меня. Мумии – это всего лишь образцы, у них нет личности, их следует изучать с колодной бесстрастностью, и ни в коем случае нельзя предаваться сентиментальности. – Он протянул руку, чтобы убрать портрет, но замешкался. – Закрепи-ка его, Амелия, не то упадет и разобьется.

Было бы проще положить портрет в отдельную коробку, но я не стала перечить. Пристроила дощечку на мягкой подушечке и примотала полосками ткани. Осторожно укутав мумию покрывалом, Джон поднял ее на руки.