– Задержался в пути. Скоро будет. Я его заместитель, капитан Шепель. А это – начальник дружины, – указал на Семена Каретника.

– Чудесно. Присаживайтесь.

– Ура нашим защитникам! – воскликнула тонкая девица в белом платье.

Гостям искренне радовались, даже похлопали в ладоши. Сын хозяина почтительно наполнял бокалы. Миргородский-старший встал:

– За возрождение великой России! За вас, господа офицеры! Да поможет нам Бог освободить христианскую церковь от анархистов-большевиков!

Пили, закусывали. Нестор впервые попал за такой богатый стол. «Ах, сволочи, что кушают! – думал, поспешно обгладывая куриную ногу, зажаренную в сметане с сельдереем. – Вокруг война – тут пир горой. А дамы какие, наряды, девицы. Господи, помилуй!»

Поднялся офицер в необычной форме. Нестор таких не встречал еще.

– Рус-сия… понимай, – сказал с улыбкой.

– Кто это? – спросил Махно.

– А-а, венгерский улан, – объяснил хозяин.

– Ук-крайна… не понимай.

– К чему он клонит? – шепнул Нестор. Дрожь не проходила, и Миргородский с некоторым удивлением заметил это. «Ему неприятно», – решил он.

– В наших распрях они слабо ориентируются, – отвечал генерал поделикатнее. Все-таки Шепель представляет гетманскую власть и может обидеться.

Еще выпили понемногу, и слово взял полковник:

– За счастливую жизнь, дамы и господа! Чтобы сгинули все на свете революции, банды, в том числе и объявившийся некто Махно!

Этого Нестор уже не вынес, нащупал в кармане гранату, выхватил ее и поднял повыше.

– Я сам и есть Махно!

Граната шлепнулась в хрустальную вазу с винегретом. Убегая, бросили бомбы и братья Каретниковы. Потрясенные невиданным коварством хозяева, их гости не пошевелились…

Вскоре подъехал Ермократьев, и они, посовещавшись, взяв на кухне вино и еду, решили теперь же, ночью, отправиться в Гуляй-Поле.

– Это лишь эпизод, – Нестор махнул рукой на зловеще темнеющий, с выбитыми окнами помещичий дом. – К действиям радикальным против контрреволюции мы только приступаем.

Петр Лютый слышал какие-то слова своих товарищей, видел вблизи, как они хорохорятся или злобятся, и ему было дурно. Вот же, минуты назад, в этом светлом доме пели, играли, наверно, гордо ходили девушки в длинных белых платьях, чуть поводя плечиками. Иногда он встречал их на улице. Сестры его, ну совсем не так ходят: развязно или устало топают. Сын хлебороба, Петр не знал, что манерам специально учат. Он даже не догадывался об этом. Но ему очень нравилось, когда холеная девушка словно парила над деревянным тротуаром в центре их городка, и казалось, что она совсем-совсем из другого теста. А они ее сейчас… бомбой… в клочья!

«По какому праву? – спрашивал он себя, еле сдерживая рыдание. – Мы анархисты. Да. Больше всего на свете любим свободу. Но и они же любили ее! Ладно, помещики-шкуродеры, варта, офицеры лютуют. А девушек за что?!»

В Гуляй-Поле они прибыли на заре. Гнали во весь опор. Надеялись, наконец, остановиться в надежной хате, напоить лошадей, поесть, поспать. Но не тут-то было. Уже приближались к мосту, что на пути в центр городка, когда услышали голос, видимо, знакомого, который поднялся чуть свет:

– Куда вас хрен несет! Полно германцев, хлопцы! Тикайте скорей!

На скаку свернули, взяли ближе к окраине, и вдруг подвода с ранеными, товарищами Ермократьева, как на грех, сломалась. Посреди дороги. Солнце еще не взошло, но из-за холма разливался прохладный сентябрьский рассвет. Рядом, рукой подать, мерцала речушка Гайчур.

– Эй, Махно, – грубо позвали с подводы, – что посоветуешь?

Дескать, ты нас увлек сюда, милый, теперь выручай. Приятно быть вожаком. Да приходится выслушивать и такие вот претензии. Мужиков деликатности не учили. Нестор чуть не рявкнул: «Что я вам, нянька?» Но положение было действительно отчаянное. Ану как налетят австрияки! Из жителей никто даже нос не высовывает на улицу. Хоть и плохонько, а видно, уже и доносчиков хватает. Небось, выглядывают из-за углов, паскуды! Махно подъехал к Семену Каретнику.

– Где тут наш сотский?

Надо заметить, что еще в XVIII веке, когда на целинные черноземы от Южного Буга почти до самого Дона садили эту и другие слободы «для производства провианту» и защиты от набегов татар, гуляйпольцы были поделены на сотни. Позже местные мужики (украинцы, русские, греки, болгары) служили по жребию или назывались ополченцами, но старый порядок сохранялся. Недавно, по приходе оккупантов, сотни затаились. Оружие, полученное Нестором у красных, было надежно припрятано.

Ни слова не говоря, Семен направился к глинобитной хате. Жил ли там сотский или просто знакомый, кто знает. Однако через несколько минут подводу с ранеными загнали во двор и все стихло. По безлюдной улице отряд отправился дальше.

– Куда теперь? – Павел Ермократьев устало поднял слипавшиеся веки.

– В Марфополь подадимся. Недалеко, и явки надежные.

Слепящий шар солнца уже выкатился из-за далекого горизонта, когда они попали в это село. Нестор направил коня к знакомой хате, постучал. Ни звука в ответ.

– Где же хозяева? – еще погремел. – Ну, поехали дальше.

Так они торкались в четыре двора, и все без толку. Приметили сонно бредущую корову, за ней бабку.

– Брат Захария Клешни живой? – спросил Махно.

– Позабирали мужиков, – бабка склонила голову.

– Кто?

– А вы… чьи будете?

– Друзья бедноты.

– Эх, сынки, сынки. Мне уже все равно. Вчера проклятущий германец вместе с нашими украинскими оболтусами нагрянул. Укрывателей Махно искали. Да где он тут возьмется? – бабка искоса, цепко оглядела приезжих: что скажут, как поведут себя? Те были серые от пыли, угрюмо молчали. «А лошади не наши, богатые!» – доглядела старуха и облизнулась. Но гости ее не тронули, отправились дальше.

– Фу ты! – в сердцах воскликнул Нестор. – Ни поесть, ни поспать. Негде даже приткнуться на родной земле. Во, б…, дожились. Хуже волков!

– Может, елки-палки, разбежаться? Все-таки по одному, по два проще, – предложил Ермократьев. Ему надоели эти бесцельные скитания. «Куда прем? – молча пожимал он плечами. – С кем воюем? Так и с голодухи подохнешь».

– Верно, верно, – поддержали его те, кто присоединился в Лукашове.

– Не рвите постромки, – Махно поджал пересохшие губы. – Вон и колодец!

Холодная вода немного взбодрила их. Правда, края деревянного ведра были изгрызены лошадьми.

– Где-то тут Хундаева балка, – заметил Алексей Чубенко. – В незапамятные времена казак стоял зимовником. Надежная укрома.

– Айда! – скомандовал Нестор.

Ничего другого и не оставалось. Схоронившись там, расседлали коней, притащили сена, на выходах установили пулеметы с дежурными и уснули, как убитые…

К вечеру прибыл гонец из Марфополя, рябой разбитной хлопец.

– Дужэ просым до нас, Нэстор Иванович!

– А что случилось?

– Батьку моего отпустили из Гуляй-Поля. Крепко побили там в каталажке. Ноги еле приволок.

– Напомни, как его.

– Та Клешня ж.

– Захария брат?

– Ну да, Николай. Як узнав, шо мы вас утром, як вы стукалы, нэ пустылы в хату – став матом крычать!

В Марфополе отоспались, поплавали в пруду, правда, ночью. Николай Клешня, покряхтывая от боли, разрешил зарезать последнего кабанчика. Отведали горячей, давно забытой колбасы и на сытый желудок посовещались. Поскольку земля у них и, как они полагали, у властей горела под ногами, решено было начинать восстание. Махно написал и отправил с сыном Клешни в Гуляй-Поле призыв к открытому выступлению против карателей.

К вечеру принесли ответ: «Присутствие ваше, Нестор Иванович, здесь необходимо. Настаиваем, чтобы вы в эту же ночь перебрались к нам». Его звали старые друзья и сотские, имевшие влияние на селян.

– Еду! – сказал Каретнику и Чубенко, которые квартировали у соседей. – А вы оставайтесь пока тут.

И пошел собираться. Во дворе увидел мирно воркующих сизых голубей и взволнованного хозяина. Перед тем он всё время отлеживался.