– Поостынь! – взял Федора за плечо Роздайбида. Он постоянно находился рядом с Махно, вроде телохранителя. Невдалеке грохнуло. Разъяренный Щусь оглянулся… и закачался. Роздайбида подхватил его.

– На подводу, к раненым, – велел Нестор.

Между тем залпы австрийской батареи становились все прицельнее. Вздрагивала земля под ногами, выли осколки. Упал Лютый. Зацепило и Махно. Зажимая рану на руке, откуда сочилась кровь, он приказал Каретнику:

– Бери пяток мужиков с пулеметом и командуй отступление. Будете прикрывать отряд. Петренко, указывай путь!

Нестор забрался на тачанку, где уже примостилась Тина. Прибежал растерянный кучер.

– Роздайбиду в клочья! – прохрипел.

У Махно сжалось сердце. Как и Петр Лютый, это был вернейший друг. «Эх Роздай, Роздай, имени даже не знаю», – подумалось с тоской.

В лесу было довольно светло от пожара, и приставшие к отряду крестьяне увидели, что их покидают на произвол судьбы. Они в растерянности бросились к тачанке, облепили ее со всех сторон.

– Батько Махно, спаси нас!

– Заберите с собой! – причитали женщины.

Тина перевязывала Нестора. Что он мог ответить? Кривясь от боли, бессилия и еще чего-то неопределенногнетущего, говорил:

– Не падайте духом. Клянусь, мы вернемся! Поможем. Поможем.

Отряд перебрел речушку Каменку и по ее левому берегу направился в село Гавриловку. Противник не преследовал, гремел за лесом, где зарево становилось все более зловещим. Конная разведка донесла, что впереди австрийцев нет, но люди стоят на околице и в замешательстве смотрят на пожар, которого от роду не видели. Все-таки расстояние не шуточное – двенадцать верст, а греет небо. Не иначе, как конец света, полагают старики…

Ночью им попалось имение. Конная разведка, которой командовал Пантелей Каретник, оцепила его, расспросила батраков. Барин был дома. В отличие от других владельцев поместий, он после революции никуда не убегал. Землю, инвентарь раздал крестьянам и работал в поле вместе с ними. А вот при гетманщине искус не поборол: возвратил имущество.

– Наш пан непоганый, – тем не менее говорили мужики.

Когда об этом доложили Нестору, он мельком подумал, что барин-то редкий, может, даже совестливый и обижать его как-то не совсем с руки. Лучше бы не трогать. Какой пример был бы! Пусть и другие знают, что они не разбойники с большой дороги.

Тут послышались выстрелы, возгласы:

– Стой, падло! Стой!

Это секреты ловили бегущих из имения. Кто они – неизвестно. Может, и притаившиеся враги (потом оказалось – напуганная прислуга). Кроме того, люди обессилели, край нужен отдых, еда, и ни о каком милосердии нечего и заикаться. В который раз Махно почувствовал с раздражением, что обстоятельства сильнее его замыслов и желаний.

Барин встретил их на крыльце, с ружьем, но, приняв за своих, пригласил в освещенную залу. Сам же куда-то отлучился. Нестор снял шинель, погоны. Помещик увидел его и обомлел.

– Зовите всех сюда. Хочу предупредить кое о чем, – строго велел Махно, и высокий, в годах, лысоватый барин догадался с ужасом, что это же, вероятно, и есть те бандиты, о которых ходили столь зловещие слухи, а он лично пригласил их в дом!

– Вам нужны деньги? – он побелел, расставил трясущиеся руки. – Я дам. Дам! Умоляю – не убивайте! – и упал на колени. – Я не шел… против народа, – лепетал помещик. – Поверьте, если бы не сама власть… отобрала, я бы… никогда.

Вместе с Федором Щусем, что уже оправился от контузии, Нестор взял под руки хозяина, поднял его с колен. Тот плакал по-детски. Ну что ты с ним будешь делать? Погладить по лысине?

– Перестаньте, – сказал Махно. – Прошу вас. Зовите же своих людей.

Но барин раскис окончательно, и его усадили в кресло.

– Батько, брось возиться с ним! – грубо вмешался Петр Лютый. – Будь он в силе, дал бы тебе сапогом в лицо или прикладом по голове.

Нестор укоризненно взглянул на помощника, и тот умолк. Тут явилась барыня, тоже в годах, со следами былой симпатии на узком, нервном лице.

– Здравствуйте, незваные гости!

– Позовите слуг, – не обращая внимания на ее тон, весьма вызывающий, велел Махно. Она распорядилась, и дворовые мигом пришли.

– Не бойтесь и не волнуйтесь, – сказал он. – Только прошу: никуда из имения не отлучаться. Иначе всё сожжем, а убегающих уничтожим. Теперь освободите залу!

Он не мог и не хотел объяснять им, что отряд скрывается от врага.

– А мне скоро готовить завтрак барыне, – сообщила, посмеиваясь, молодка и озорно взглянула на Щуся. Она считала его главным. – Так что же, я не могу никуда пойти? Ни за молоком, ни за сметаной?

– Идите… отсюда! – прикрикнул на нее Нестор.

Когда прислуга с барином удалились, хозяйка и не подумала уходить, присела в кресло и спросила без тени смущения:

– А кто вы, собственно, такие, господа? – и ясно стало, что именно она здесь командует.

– Я Батько Махно.

– У вас, быть может, есть имя, отчество?

– Нестор Иванович.

– Очень приятно. А меня зовут Алевтина Валентиновна. Слушаю вас.

Махно валился с ног от усталости, болела рука, и Тина там ждет во дворе. Но помещица держалась столь корректно и уверенно, и еще что-то было в ней такое, что невозможно не отвечать.

– Мы враги богачей, гетмана Скоропадского и посадивших его на трон немецко-австрийских офицеров. А боремся за волю всех униженных и оскорбленных властью, которая строит тюрьмы, держит полицию и творит, что хочет, мадам. Много преступного вы делаете для тех, чьим потом и кровью пользуетесь, бездельничая.

– Позвольте, – перебила его хозяйка и продолжала наставительно: – Так было от веку. Кто-то работает в поле, кто-то руководит и следит за порядком. Хотя вы, вероятно, считаете это бездельем. А кто-то еще занимается наукой, искусством. Желаете это поломать?

Ей казалось нелепым, что эти простолюдины, отравленные гордыней и вседозволенностью, мечтают сами управлять, более того – хотят переделать Божий мир!

– Да, у нас будет свой, революционный порядок.

– Кстати, слышали, что гетман бежал в Германию?

– Нет, – удивился Махно.

– Значит, воюете с тенью. Куда же вы денете несогласных?

– Уберем в соответствии с волей народа, мадам.

– Ой-йо-йой! – испугалась Алевтина Валентиновна и даже ручками притворно замахала. Нестор разглядел на ее тонком носу синюю жалкую прожилочку.

– Вы не шутите? – спросила барыня.

– Отнюдь.

– Кровь станете возами возить. Вы что, Люцифер?

Махно улыбнулся.

– Ни в какого черта не верю.

– Простите, Нестор Иванович, это ваше личное дело. Но коль скоро намерены обездолить несогласных, распорядиться их будущим, то невольно на место Всевышнего претендуете. Он создал этот мир, и никому не подвластно менять его. Да, да! – она вскочила с кресла. – Сверхчеловеки! Заратустры!

«Треклятущая баба», – рассердился Нестор. В божественный промысел он не вникал, и что дано человеку, а что нет – его не волновало. Но эта высь, до которой поднялся их спор, была ему недоступна, раздражала, выводила из себя. Бежавший Вольдемар Антони тоже козырял Заратустрой. Что он им дался?

Алевтина Валентиновна, уходя, перекрестилась и еще спросила:

– Так вы, господа, своей честью заверяете, что наша жизнь останется неприкосновенной?

Чудная женская логика! Только что ей толковали о «воле народа» – нет, она опять о какой-то чести.

– Пока не возьмете в руки оружие, – предупредил Петр Лютый. – Немедленно сдайте его!

Махно вышел на улицу. Близился рассвет. Бойцы вповалку, мертвецки спали во дворе, другие свежевали к завтраку барского бычка.

– А Дибривки все горят, Батько, – сказал Петр Петренко с нескрываемой горечью. Нестор угрюмо кивнул и, не ответив, нашел Тину, и они отправились спать…

Разбудил его Пантелей Каретник.

– Мои разведчики немцев поймали. Из колонии Мариенталь. Допросишь?

Махно со сна не мог понять, зачем его потревожили. Болела рука, грудь, всё тело. Как-то нехорошо было, муторно.