Особенно тетя Элис. Она наверняка заплачет и скажет: «Мэри мне не доверяет. Это моя вина. Мне следовало бы самой предложить ей при­везти кота!»

   Укладывая Ноакса в корзинку, Мэри ежилась от досады. Так не хо­телось огорчать тетю Элис, хотя тетя и не отличалась большим умом. Но ничего не поделаешь! Прежде всего Ноакс!

   Только сначала надо отнести его к ветеринару.

   — Да,    здорово    ему    досталось,— заметил    ветеринар.— Похоже,  он попал под машину.

   Ноакс, ни на что не реагируя, неподвижно лежал на столе, больше похожий   на   старый   меховой   воротник,   чем   на   живого   кота.   Он   пискнул, только когда ветеринар потрогал его лапу.  И больше ни звука.

   —  Помните,  когда мы были у вас в прошлый раз,  вам пришлось,  пе­ред тем как осмотреть,  завернуть его в одеяло?—сказала Мэри.— И все равно он сумел вас оцарапать.

   —  Разве?  Теперь уж,  боюсь,  ему это не под силу.  Бедный старичок!

   —  Ноакс   совсем   не   старый,— возразила   Мэри.— Просто   он   боевой кот и побывал во многих передрягах. Поэтому-то у него рваное ухо и один глаз не видит.

   —  И не все зубы,— добавил врач.— Да,  многое повидал  он на своем веку.   Из   тех   битых,   за   кого   семь   небитых   дают...   Знаешь,   по-моему, лучше...— Он остановился и спросил: — Ты можешь оставить его здесь и попросить зайти ко мне твою маму?

   —  Моя мама умерла,— не задумываясь, ответила Мэри.

   —  Ага. Понятно.

   Ветеринар был в нерешительности. И в ту же минуту Мэри поняла, о чем он думает. Щеки у нее вспыхнули, голова закружилась, от гнева ей стало даже дурно. Хотелось кинуться на врача, кусаться и царапаться, но она сдержалась. Ухватившись за край стола, она спокойно и холодно за­явила:

   —  Я принесла его не убивать, а лечить!

   —  Понятно,— нерешительно    откликнулся    ветеринар.— Просто    ино­гда человечнее...

   Больше он не смотрел на Мэри, а осторожно и ласково ощупывал Ноакса, и глаза у него были полузакрыты, словно он пытался, сосредото­чившись, понять, что ему говорят его пальцы.

   Мэри сделала глубокий вздох. Нельзя выходить из себя, прежде всего надо помочь Ноаксу.

   —  Вы   знаете,   он   очень   здоровый   кот.   Сейчас   он,   конечно,   плохо выглядит, но, честное слово, он ужасно сильный.

   Ветеринар ничего не ответил.

   —  Разве можно согласиться на смерть друга? —убеждала его Мэри.— Пусть даже не человека. Конечно, для вас он просто кот, но для меня он Ноакс.

   И чтобы перестать плакать, она вспомнила, как ее мать уехала отдыхать и бросила Ноакса на произвол судьбы.

   «Если Ноакс умрет, я с ней никогда больше не буду разговаривать!»— решила она. И в полном отчаянии сказала:

   —  Если вы не знаете, как его вылечить, так и скажите. Я тогда понесу его к другому врачу.

   Удивленный ветеринар вскинул глаза, и в эту секунду Ноакс, вытя­нув шею, куснул его за палец. Ветеринар выругался и усмехнулся.

   —  Ладно,— вдруг согласился  он.— Вижу,   что бойцовский  дух  в  нем еще жив. Но лапу ему придется отнять. Пользы от нее не будет, а сейчас она   источник   инфекции.   Только  помни,   я  не   обещаю,   что  он  выживет. Но если за ним как следует ухаживать, то надежда есть. Последнее время он, по-видимому, жил в плохих условиях, да?

   Мэри кивнула головой. Она могла бы объяснить, что она не виновата, но зачем? В груди у нее сидел тугой комок, глаза жгли слезы.

   —  Я обязательно буду за ним ухаживать,— прошептала она. Обхватив   себя   руками,   она   сидела   в   приемной   на   стуле   и   бормо­тала:

   — Если Ноакс поправится, я всю жизнь буду хорошей. То есть поста­раюсь быть хорошей. Пусть только поправится...

   На стене висели часы. У них была красная секундная стрелка, которая не бежала, а ползла. «Минута на этих часах похожа на час»,— думала Мэри.

   Она смотрела на часы  и продолжала нараспев:

   — Только бы Ноакс поправился, только бы поправился, и я буду хо­рошо себя вести...

   Ей казалось, что замолчи она — и Ноакс умрет прямо под нарко­зом.

   __ Только бы Ноакс поправился, только бы поправился...

   Открыв дверь, врач увидел, как шевелятся у нее губы, и кашлянул, предупреждая о своем появлении. Она сползла со стула и встала перед ним, вытянувшись струной, как солдат на параде.

   — Все в порядке. Оказалось не так страшно, как я думал. По-моему, он выкарабкается.

   Мэри прошла вслед за ним в операционную. В воздухе стоял какой-то сладковатый запах. Ноакс лежал в своей корзинке, а нога у него была забинтована.

   —  А   теперь   слушай,— сказал   ветеринар.— Спать   он   будет   долго. Кормить его до завтра  не  нужно,   может,  немного молока,  если  захочет. Но потом ты должна кормить его регулярно. Сначала что-нибудь легкое — например,   взбитое   в  молоке  сырое   яйцо,   можешь  добавить  туда  каплю коньяка.   Рану   не   трогай.   Когда   рана   заживет,   бинт   отпадет   сам   со­бой.

   —  Сколько я вам должна?—спросила Мэри.

   Прежде всего следовало поблагодарить врача, но она была так напря­жена, что не могла подыскать нужных слов.

   Ветеринар, по-видимому, ничего не имел против денег.

   —  Десять с  половиной шиллингов у тебя найдется? — улыбнулся он. Мэри была в нерешительности. Десять с половиной шиллингов обычно брали только за консультацию. Она не сомневалась, что операция стоит го­раздо больше.

   —  У меня есть целый фунт,— сказала она,— Если нужно,  я могу за­платить вам фунт стерлингов.

   —  Хватит   и   десяти   с   половиной    шиллингов,— еще   раз   повторил врач.

   Всю дорогу домой она держала корзинку на коленях, чтобы кота не трясло. В вагоне никого не было, и она тихо разговаривала с Ноаксом, боясь, что он вдруг проснется и не поймет, где находится.

   — Все в порядке, Ноакс. Я здесь. Я за тобой смотрю. Все в порядке, Ноакс...

   Один раз она заглянула внутрь корзинки. Он все еще был без сознания или спал, но, когда она дотронулась до его твердой клинообразной головки, он шевельнул ухом.

   Саймон ждал ее на станции. Ей было видно, как он прятался за спи­нами толпившихся у барьера людей. Как только она вышла, он тут же обрушился на нее:

   —  Где ты была?  Я пропустил уже два поезда. Нашла его?

   Мэри помнила только о Ноаксе.

   — Он у меня  в  корзинке,— радостно  улыбнулась   она.— О  Саймон...

   —  Что?

   —  Извини,  что   я   опоздала, мне пришлось   отнести   его   к   ветеринару.

   —  К ветеринару? — переспросил он,  глядя на  нее во все глаза,  будто она сошла с ума.

   Только тогда она сообразила, что он имеет в виду дядю Кришны, и мысль о том, как она отнесла индийского джентльмена к ветеринару и привезла его с собой в корзинке, рассмешила ее до слез.

   —  Я говорю о моем коте. О Ноаксе. Я не нашла мистера Пателя. Он там не живет. Ты был совершенно прав.

   В эту минуту она была так счастлива, что позволила себе признать его правоту.

   —  О господи,— уныло пробормотал Саймон  и,  повернувшись на  каб­луках, засунув руки в карманы и повесив голову, пошел прочь со станци­онного двора.

   Мэри побежала за ним. «Ну и противный же он мальчишка!—думала она.— То говорил, что незачем ехать в Лондон, а когда оказался прав, непонятно почему огорчился».

   —  Ты ведь сам говорил,  что я его не найду,  верно? Ты  сказал,  что моя поездка может оказаться напрасной.

   Саймон   коротко   кивнул.   Он   побледнел   и   выглядел   встревоженным.

   —  Просто я надеялся...— начал он и умолк,  словно ему было не под силу договорить.

   —  Что   с   тобой?—спросила   она.— Ну,   не   нашла   я   его   дядю.   Не конец же это света,  правда?  Придется еще поискать его — вот и все. По­ка не...

   —  Пока что? — спросил Саймон. Глаза у него потемнели.

   —  Пока  что-нибудь не  произойдет,— тряхнула  она  головой,   не  зная, как ответить.