– Ерунда! Не исключено, что через десять лет, оглядываясь на нынешние испытания, вы сочтете их сущими пустяками.

– Пожалуй, они действительно выглядят глупыми. Допускаю, что спустя некоторое время все наши земные тяготы и впрямь покажутся нам пустяками, как сейчас они кажутся таковыми ангелам. Но мы – то, что мы есть, и есть сейчас, а не когда-нибудь потом, спустя долгое время. И еще мы – не ангелы, которые могут утешаться тем, что знают, чем все закончится.

До сих пор ей еще никогда не приходилось держать перед ним столь долгую речь. Они стояли рядом, она не сводила с него глаз и в конце слегка зарделась, сама не зная почему. Впрочем, и Роджер не отдавал себе отчета в том, отчего испытывает такое несказанное удовольствие, глядя в ее простое выразительное личико, и на мгновение забылся настолько, что перестал понимать, о чем она говорит, испытывая лишь жалость к ее печальной искренности. Но уже через мгновение он вновь пришел в себя. Но какое же это невероятное удовольствие даже для умудренного жизнью и опытом молодого человека двадцати одного года, когда на него снизу вверх, словно на Ментора с большой буквы, смотрит семнадцатилетняя девушка!

– Да, я все понимаю, вы правы: мы живем именно сейчас. Так что давайте не будем углубляться в метафизику, – сказал он, и Молли от удивления широко распахнула глаза. Получается, она, сама того не зная, заговорила о метафизике? – Каждого из нас в жизни ждет множество испытаний, преодолевать которые придется одно за другим, потихоньку и полегоньку. А, вот и моя мать! Она объяснит вам все куда лучше меня.

Таким образом, tête-à-tête превратился в трио. Миссис Хэмли прилегла, ей нездоровилось весь день. По ее словам, она очень скучала о Молли, и теперь ей хотелось во всех подробностях услышать рассказ о приключениях, поджидавших девушку в Тауэрз. Молли опустилась на табуретку в изголовье софы, а Роджер, хотя поначалу и взялся за книгу, углубившись в нее, чтобы не мешать, вскоре понял, что не понимает ни слова из прочитанного. Рассказ Молли оказался чрезвычайно интересным и занимательным, да и, кроме того, раз уж он вызвался помогать ей в трудную минуту, разве не было его обязанностью ознакомиться со всеми обстоятельствами ее дела?

Такое положение вещей сохранялось вплоть до самого отъезда Молли из Хэмли. Миссис Хэмли искренне сочувствовала ей даже в мелочах; как говорят французы, ее сочувствие распространялось en détail[30], а сквайра – en gros[31]. Последний воспринял ее невзгоды близко к сердцу и даже отчасти винил себя в этом, словно навлек на девушку все неприятности тем, что упомянул о возможной повторной женитьбе мистера Гибсона, едва только Молли появилась у них. Он не единожды говорил супруге:

– Клянусь честью, мне вообще не следовало упоминать об этом тогда, за нашим первым ужином. Вы помните, как она приняла мои слова? Как пророчество того, что должно было произойти. С того самого дня она выглядит бледной, и я готов биться об заклад, что она больше ни разу не получала удовольствия от еды. В будущем мне следует быть осторожнее с тем, что я говорю. При этом я вовсе не хочу сказать, будто Гибсон поступает неправильно, нет. Он поступает именно так, как будет лучше и для него, и для нее. Давеча я и сам сказал ему об этом. Тем не менее мне жаль девчонку. И я сожалею, что вообще заговорил об этом, клянусь! Мои слова и впрямь оказались пророческими, верно?

Роджер тоже старался отыскать благоразумный и подходящий способ утешить Молли, потому что он, хотя и по-своему, от всей души жалел девушку, которая прилагала все силы к тому, чтобы, несмотря на собственные горести, выглядеть веселой и жизнерадостной ради его матери. Ему казалось, будто высокие принципы и благородные наставления могут помочь делу. Но он ошибался, поскольку у каждого из нас имеются свои чувства и опыт, нередко вступающие в противоречие с чужими советами, пусть даже данными из самых лучших побуждений. Но связь между Ментором и его Телемахом становилась прочнее день ото дня. Он старался отвлечь девушку от черных мыслей, направив их в область, отличную от ее личных интересов. Вполне естественно, что его собственные увлечения оказались здесь как нельзя более кстати. Молли чувствовала, что Роджер заботится о ней и помогает, хотя и не понимала, как и почему, но после разговоров с ним она неизменно полагала, что знает, как творить добро, пусть даже весь мир ополчится на нее.

Тем временем любовная интрига парочки средних лет развивалась вполне успешно, хотя и по своим собственным канонам, которые устраивали их как нельзя лучше, несмотря на то, что могли показаться скучными и прозаичными людям более молодого возраста. Получив известия от своей супруги, в Тауэрз в радостном и приподнятом расположении духа прибыл лорд Камнор. Он, похоже, тоже был склонен полагать, что принял самое активное участие в сватовстве хотя бы уже тем, что просто заикнулся о нем. И по этому поводу он счел возможным обратиться к леди Камнор со следующими словами:

– Ну вот, все так, как я вам и говорил. Разве я не сказал вам, что роман Гибсона и Клэр – как раз то, что им нужно? Уже и не припомню, когда я в последний раз бывал так доволен чем-либо. Вы, разумеется, можете презирать сводничество и сватовство, миледи, но я лично горжусь ими. Теперь, после такого успеха, я уж точно продолжу искать подходящие пары среди своих знакомых средних лет. Правда, с молодыми людьми я связываться не намерен: у них слишком богатое воображение. Но раз уж я добился желаемого в этом деле, то буду продолжать и дальше.

– Продолжать что? – сухо осведомилась леди Камнор.

– О, планирование, конечно! Вы же не станете отрицать, что это я задумал этот союз.

– Не думаю, что своим планированием вы принесете какую-либо пользу, впрочем, как и вред, – отозвалась она, демонстрируя несомненный здравый смысл.

– Это наводит людей на нужные мысли, дорогая.

– Да, если вы расскажете им о своих планах, то это, разумеется, наведет их на нужные мысли. Но ведь в данном случае вы не разговаривали ни с мистером Гибсоном, ни с Клэр, не так ли?

Перед внутренним взором миледи всплыл тот забавный момент, когда Клэр наткнулась на приснопамятный пассаж в письме лорда Камнора, но она не стала ничего говорить о нем супругу, предоставив ему возможность самостоятельно выпутываться из затруднительного положения.

– Нет! Я не разговаривал ни с кем из них, разумеется, не разговаривал.

– В таком случае вы, без сомнений, обладаете даром месмерического[32] внушения, поскольку сумели навязать им свою волю, если уж намерены присвоить себе все лавры за участие в организации этого союза, – безжалостно продолжала его супруга.

– Право слово, затрудняюсь ответить. Нет смысла оглядываться назад и вспоминать, что я говорил, а что – нет. Я удовлетворен достигнутым, и мне этого вполне довольно, а потому я намерен продемонстрировать им, какое получил удовольствие. Я подарю Клэр какую-нибудь безделушку и устрою им завтрак в Манор-хаусе в Эшкомбе. Я лично напишу Престону и отдам необходимые распоряжения. Когда, вы говорите, они должны пожениться?

– Думаю, им лучше подождать до Рождества, о чем я и поставила их в известность. Дети получат удовольствие, побывав на свадьбе в Эшкомбе. Я всегда волнуюсь, что, если погода на каникулах окажется плохой, им будет скучно в Тауэрз. Когда стоит мороз, это совсем другое дело, ведь тогда они могут кататься в парке на коньках и санках. Но в последние два года случалась такая слякоть, что их нельзя не пожалеть, бедняжек!

– А остальные бедняжки согласятся ждать, чтобы устроить праздник для ваших внуков? «Устроить римские каникулы». Кажется, у Поупа[33] или кого-то еще есть такие строчки. «Устроить римские каникулы…» – повторил милорд, весьма довольный тем, что способен цитировать фразы классиков по памяти.