Но когда она заикнулась ему об этом после того, как трапеза закончилась и они вместе перешли в гостиную, ожидая услышать скрип колес экипажа из Хэмли, он лишь рассмеялся в ответ и сказал:
– Завтра я приеду навестить миссис Хэмли. Смею надеяться, они пригласят меня на ленч, а посему тебе не придется долго ждать, чтобы насладиться зрелищем кормления дикого зверя.
И тут они услышали, что к дому приближается экипаж.
– Ох, папа, – сказала Молли, беря его за руку, – теперь, когда время пришло, мне так не хочется уезжать!
– Вздор! Не будем поддаваться сентиментальным порывам. Ты не забыла взять с собой ключи? Это куда важнее всяких глупостей.
Да, она взяла с собой ключи и сумочку, кучер поставил ее маленький сундучок на сиденье, а отец подал ей руку, помогая сесть в экипаж. Дверца закрылась, и Молли покатила прочь в уединенной роскоши, оглядываясь назад и посылая воздушные поцелуи отцу, который стоял у ворот и смотрел ей вслед, несмотря на всю свою нелюбовь к сантиментам, до тех пор, пока карета не скрылась из виду. Затем он вернулся к себе в кабинет и тут только заметил, что и мистер Кокс наблюдал за отъездом, да так и остался стоять у окна, словно зачарованный, глядя на опустевшую дорогу, по которой укатила юная леди. Мистер Гибсон вывел его из мечтательной задумчивости резким, почти язвительным замечанием относительно какого-то промаха, совершенного молодым человеком день или два тому. Ту ночь мистер Гибсон провел, по собственному настоянию, у постели больной девочки, чьи родители были окончательно измучены многочисленными тревожными бессонными ночами, за которыми следовали трудные рабочие дни.
Молли немножко всплакнула, но вскоре взяла себя в руки, вспомнив о том, что слезы всегда вызывали у отца раздражение. Да и быстрая езда в роскошном экипаже оказалась очень приятной. За окном мелькали зеленые лужайки и живые изгороди, оплетенные диким шиповником и жимолостью; зрелище было настолько красивым, что пару раз Молли едва не попросила кучера остановиться, чтобы собрать букетик. Она даже начала с неудовольствием предвкушать окончание своего семимильного путешествия; единственным, что отравляло ей удовольствие от поездки, была мысль о том, что ее атлас не является настоящей клетчатой шотландкой, да некоторая неуверенность в том, что мисс Роуз пунктуально выполнит свое обещание. Наконец вдали показалась деревня, вдоль дороги потянулись в беспорядке разбросанные домики. На некоем подобии площади высилась старинная церковь, рядом с которой приткнулась таверна, а на полпути между вратами церкви и небольшой гостиницей росло огромное дерево, вокруг ствола которого была сооружена круглая деревянная скамейка. Рядом с воротами виднелись штабеля дров. Молли еще никогда не отъезжала от дома так далеко, но она догадалась, что это и есть деревушка Хэмли и что до имения осталось совсем недалеко.
Через несколько минут они свернули в ворота парка и поехали прямо через луг, трава на котором явно предназначалась для сенокоса, – это был вовсе не аристократический олений парк – и подъехали к особняку, выстроенному из старого красного кирпича и отстоявшему от дороги ярдов на триста. Навстречу экипажу не выбежали лакеи, зато у дверей, еще до того, как они подъехали к ним, застыл респектабельный слуга в ливрее, готовый встретить долгожданную гостью и препроводить ее в гостиную, где ее, лежа на софе, уже поджидала хозяйка.
При виде Молли миссис Хэмли поднялась, чтобы ласково приветствовать ее. Покончив с банальностями, она не выпустила ее ладошку из своих рук, вглядываясь в лицо девушки так пристально, словно изучая его, и слабый румянец заиграл на дотоле бесцветных щеках хозяйки.
– Думаю, мы станем большими друзьями, – сказала она наконец. – Мне нравится твое личико, а я всегда прислушиваюсь к первым впечатлениям. А теперь поцелуй меня, дорогая.
Во время обмена «клятвами в вечной дружбе» гораздо легче было действовать, нежели оставаться пассивной, и Молли охотно запечатлела поцелуй на красивом бледном лице миссис Хэмли.
– Я намеревалась съездить за тобой сама, – сказала хозяйка дома. – Но эта жара угнетает меня, и я поняла, что усилие окажется для меня чрезмерным. Надеюсь, поездка получилась приятной?
– Очень, – застенчиво отозвалась Молли.
– А теперь позволь отвести тебя в твою комнату. Она расположена рядом с моей, и я решила, что там тебе будет лучше, пусть даже она меньше той, что предназначалась для тебя изначально.
Она неспешно выпрямилась во весь рост и, накинув на плечи легкую шаль – фигура у нее все еще оставалась стройной, – стала первой подниматься по лестнице. В спальню Молли можно было попасть из приватной гостиной миссис Хэмли, по другую сторону которой располагалась ее собственная спальня. Она показала девушке несложные средства сообщения, после чего, обронив, что будет ждать ее в гостиной, закрыла за собой дверь, и Молли наконец-то осталась одна, чтобы не спеша познакомиться со своим новым окружением.
Первым делом она подошла к окну, чтобы посмотреть, что же из него видно. Цветочный сад внизу, сразу же за ним – луг с сочной травой, стелющейся под легким ветерком и меняющей цвет, чуть в стороне – небольшой лес с вековыми деревьями, а еще дальше, примерно в четверти мили, виднелся, если встать сбоку от подоконника или высунуться наружу из распахнутого окна, серебряный диск озера. По другую сторону от леса и озера можно было различить старые стены и остроконечные крыши многочисленных хозяйственных построек. Восхитительную тишину раннего лета нарушало лишь пение птиц да жужжание пчел. Вслушиваясь в эти волшебные звуки, которые лишь подчеркивали изысканное и совершенное ощущение покоя, Молли забыла обо всем на свете, и лишь неожиданно зазвучавшие в соседней комнате голоса привели ее в чувство – кто-то из слуг, очевидно, заговорил с миссис Хэмли. Молли поспешно принялась распаковывать сундучок, раскладывая свои немногочисленные наряды в старинном комоде, который заодно был призван исполнять роль ее туалетного столика. Вся мебель в комнате была старомодной, но ухоженной и настолько хорошо сохранившейся, насколько это вообще возможно. Занавески были пошиты из индийского набивного коленкора прошлого века – после многочисленных стирок цвета поблекли, но сама ткань поражала чистотой. Рядом с кроватью на полу лежал узкий коврик, не мешая любоваться дубовыми досками, настолько тщательно и плотно пригнанными, что в щели между ними не пробивалось ни одной пылинки. Здесь не было и следа современной роскоши: ни письменного стола, ни софы, ни большого высокого зеркала в полный рост. В одном углу на стене висела полочка, на которой покоился индийский кувшин с высохшими цветочными лепестками, что вкупе с жимолостью, карабкающейся по стенам за открытым окном, наполняло комнату чудесным ароматом, недоступным любым парфюмерным изделиям. Молли выложила на кровать свое белое платье (прошлогоднее и по дате изготовления, и по размеру), приготовившись к первому в своей жизни процессу переодевания к обеду. Затем, поправив платье и волосы, а заодно прихватив с собой корзинку для вышивания, она осторожно приоткрыла дверь и увидела, что миссис Хэмли лежит на софе.
– Останемся здесь, дорогая? Думаю, здесь нам будет лучше, чем внизу. К тому же мне не придется подниматься наверх, чтобы переодеться.
– С удовольствием, – согласилась Молли.
– Ага! Ты взяла с собой вышивку, умничка, – сказала миссис Хэмли. – Сама я в последнее время вышиваю мало. По большей части я провожу время в одиночестве. Видишь ли, оба моих сына учатся в Кембридже, а сквайр целыми днями пропадает на улице, так что я почти забыла, что это такое – вышивка. Зато я много читаю. А ты любишь читать?
– Это зависит от книги, – отозвалась Молли. – Боюсь, что я не очень люблю «регулярное чтение», как выражается папа.
– Но поэзию ты любишь наверняка! – воскликнула миссис Хэмли, перебивая Молли. – Я поняла это, едва увидела твое лицо. Ты читала последнюю поэму миссис Хеманс[18]? Хочешь, я прочту ее тебе вслух?
