Он встал, подошел к письменному столу и, отыскав в связке нужный ключ, открыл один из ящиков.

— Вот, — сказал он, вручая Флавии большой конверт из коричневой бумаги. — Первое письмо доставили вчера утром.

Флавия развернула листок и прочитала письмо. Оно было отправлено с Миланской биржи. Она нахмурилась, не улавливая смысла.

— Я, разумеется, позвонил им и поинтересовался, что это все означает.

— Почему вы сразу не сказали мне?

— Ксавье очень кичился своими современными взглядами и любил использовать всякие технические новинки — говорил, они полезны в нашей работе. Боюсь, он оказался слишком наивным; он убедил себя, что заработать деньги очень легко. Отец Ксавье связался с этими людьми, никому ничего не сказав, и, похоже, использовал наши деньги для игры на бирже. Хотя он, вероятно, назвал бы это инвестицией.

— Так, и дальше…

— Он проиграл огромные деньги. Я плохо представляю себе процесс, но зато ясно осознаю результат. Мы не то что ничего не приобрели — мы, как выясняется, еще и остались должны этим людям четверть миллиона долларов.

— Теперь понятно, почему он решил распродать часть имущества ордена.

— Полагаю, именно это нам и придется сейчас сделать, если только не произойдет чуда. Он втянул нас в долги. Его долги — это наши долги. Для меня это страшное потрясение.

— Охотно верю. И давно он наладил отношения с биржевыми маклерами?

Он пожал плечами:

— По моим прикидкам, почти сразу после вступления в должность. Но точно я сказать не могу. Лучше бы я по-прежнему ничего не знал.

— Почему?

Потому что подтвердились мои худшие опасения насчет Ксавье. К моему глубокому прискорбию, я получил немалое удовлетворение, убедившись в своей правоте. По идее сейчас я должен начать процесс по отлучению его от должности, однако я не знаю, как это сделать. Ведь в случившемся есть и моя вина. Если бы я не противодействовал Ксавье с таким безоглядным упорством, ему, возможно, не пришлось бы прибегать к подобным мерам. Я создал оппозицию. Зачем? Разве я и в самом деле считал улучшение образования и медицинского обслуживания в странах третьего мира плохой идеей? Вовсе нет, я сам горячий поклонник отца Поля, его образ мыслей восхищает меня, и я не понимаю, почему он прозябает здесь, в Риме, когда в своей стране мог бы принести куда больше пользы. Но нет, я противился продвижению ордена в страны третьего мира только потому, что эту идею выдвинул Ксавье. Вы понимаете, о чем я? Это из-за моей глупости орден оказался на грани краха. Я благодарю Господа, что Ксавье остался жив, и скорблю о гибели синьора Буркхардта. Флавия кивнула:

— Понятно. Что вы намерены предпринять?

Он покачал головой:

— Пока не знаю. Как можно быстро добыть деньги? У меня нет опыта в этой области.

Флавия поднялась и со слабой улыбкой сказала:

— У меня тоже.

Он кивнул и открыл перед ней дверь.

— Хороший был день? Вопрос свидетельствовал о том, каким чутким может быть Джонатан, когда захочет.

— Не сказала бы.

Флавия сидела в крошечном кабинете Аргайл а. Она достала шоколадное печенье, которое он специально привозил из Англии и прятал за стопками справочной литературы, но есть не стала — у нее вдруг пропал аппетит.

— Может, расскажешь, что произошло? У тебя такой вид, словно ты вернулась с похорон.

— Тяжелый был день.

— Ну же. Рассказывай.

— Потом, — резко ответила она, задетая его жизнерадостным тоном.

— Ну как хочешь. Тогда зачем ты пришла, если не переложить на меня часть своих забот?

— Я что, не могу прийти просто так?

— Как правило, ты просто так не приходишь.

Он был прав. Действительно, зачем она пришла? С трудом взяв себя в руки, она прокрутила в голове детали дела и наконец вспомнила, о чем хотела его спросить.

— Ты говорил, что можешь навести справки о пропавшей иконе. Ты сделал это?

— Пока нет. Я был занят.

— Послушай, Джонатан, у меня нет времени ждать, когда ты освободишься. Это важно.

Он нахмурился:

— Это дело полиции, а не мое. Я здесь не прохлаждался, а работал. Тем более ты не говорила, что это так срочно.

— Извини.

— Да что с тобой? Зачем ты пришла? Чтобы надавать мне по шапке?

— Я уже извинилась. Я знаю, что ты занят, но мне необходима информация об этой картине. Я на ногах с пяти утра, Буркхардта убили…

— Что?!

— Застрелили. Так что, как видишь, с этой картиной все не так просто. Мне нужно понять, в чем дело. И по ряду причин это не терпит отлагательства.

Аргайл несколько секунд смотрел на нее, потом встряхнулся, встал и вышел из комнаты. Вскоре он вернулся в сопровождении бородатого мужчины за сорок.

— Марио ди Анджело, — представил он своего спутника. — Декан факультета. Расскажи ему о Буркхардте.

Она рассказала. Ди Анджело сначала застыл, потом все же преодолел шок и печально покачал головой:

— Кто бы мог подумать? Всего несколько дней назад мы с ним сидели в ресторане… Бедняга. Как же ему не повезло. Такой приятный, компанейским парень. И такой знающий. Нам будет очень его не хватать.

Флавия кивнула.

— Он не говорил, что приехал в Рим за иконой?

— Нет. Но я догадывался, что он здесь по делу. Просто мы беседовали на научные темы, не о бизнесе.

— Совсем?

— Совсем. Он говорил, что ему в голову пришла замечательная идея, он начал ее разрабатывать и уже близок к завершению исследования. По его словам, тема очень интересная — теологические аспекты восприятия икон, их меняющаяся роль в литургии во времена раннего христианства. Он считал использование икон и скульптурных изображений святых пережитком язычества.

— Э-э…

— Вы, наверное, слышали, что древнегреческие города находились под покровительством различных богов — Афинам покровительствовала Афина, ну и так далее. Когда в Грецию пришло христианство, каждому городу и селению также был приписан в покровители кто-нибудь из христианских святых. Буркхардт задался вопросом: действительно ли греки произвели переоценку ценностей и приняли новую религию или их язычество всего лишь приняло новые формы? Действительно увлекательная тема. В прошлом году он опубликовал небольшую заметку по данному вопросу в журнале «Византийское учение» и прислал ее мне на отзыв. Я с удовольствием покажу ее вам, если это как-то поможет.

Флавия почувствовала, что он начинает отвлекаться на второстепенные вещи и может сильно уклониться от темы, если его вовремя не остановить. Конечно, все это очень интересно, но…

— Спасибо. Джонатан? Взгляни па эту заметку. Может быть, она прояснит, зачем приезжал сюда Буркхардт.

Аргайл щелкнул каблуками и приставил ладонь к виску.

— Пожалуйста, — исправилась она.

— С удовольствием.

На шесть вечера Флавия назначила встречу с миссис Верней и предчувствовала, что разговор будет нелегким. До шести оставалось еще два часа, делать было нечего, и она вдруг ощутила себя страшно усталой. Вернувшись в офис, она начала разбирать бумаги, но диван призывал ее к себе все настойчивее и настойчивее. В конце концов она прилегла на несколько секунд, свернулась калачиком и мгновенно уснула.

Это было тяжелое забытье того рода, когда ты осознаешь, что спишь и что спать никак нельзя, но не в силах заставить организм проснуться. После такого сна просыпаешься разбитой и долго приходишь в себя, особенно если пробуждение было резким и неожиданным. Если тебя, например, схватили за плечи и громко заорали в самое ухо.

— Уйдите, — пробормотала она, желая только одного: чтобы ее оставили в покое и дали поспать.

— Не уйду, — услышала она разъяренный голос. — Я хочу получить ответ на свои вопросы и не намерен ждать, черт бы вас всех побрал! И если здесь нет нормального полицейского, отвечать будете вы.

Флавия с трудом приоткрыла глаза, попыталась сфокусировать взгляд, и несколько мгновений спустя ее мозг включился в работу: она не только узнала Дэна Менциса, но даже кое-что вспомнила о нем.