— А вы уверены, что ей ничто не угрожает? — снова вдруг забеспокоилась синьора Грациани.

— Абсолютно уверен, — ответил Аргайл. — Икона вернется на свое законное место и больше не покинет его. Отец Поль намерен оказывать ей соответствующие ее положению почести. Правда, отец Поль?

Священник кивнул.

— Я так рада, — повторила женщина. — Когда я услышала, что он собирается сделать, я сказала себе: «Нет, это неправильно. Он плохой человек, если решил продать ее».

— Вы подслушали разговор, когда пришли убираться? Правильно?

— Конечно. По средам я всегда прихожу рано, потому что к восьми мне надо быть уже на рынке. Я помолилась и уже взялась за ведро, когда услышала голос отца Чарлза — бедная добрая душа. Он чуть не плакал, умоляя приора не продавать икону. Он сказал, что орден должен охранять ее. Глупо, конечно: все знают, что это она охраняет орден, а не наоборот. Но отец Ксавье сказал: «Слишком поздно». Он так жестоко это сказал и еще назвал отца Чарлза сентиментальным суеверным стариком.

Я стала умолять мою госпожу, чтобы она защитила себя и предложила ей свою помощь. Наша семья на протяжении многих поколений ухаживает за ней. Она повелела мне остановить этого человека. Это она так сказала, понимаете? У меня не было выбора.

Я ударила его щеткой. У меня и мысли не было ранить его, но он вдруг упал и ударился головой о каменные ступеньки. Это не я, понимаете? Сама я ни за что бы его не ударила. Это она. Ее наказание может быть очень суровым. Я вдруг поняла — так ясно, словно кто-то мне это сказал, — что ее нужно спрятать до тех пор, пока опасность не исчезнет.

— И вы забрали ее домой? — спросила Флавия. Синьора Грациани пришла в ужас от такого предположения.

— О нет, она не должна покидать стен монастыря. Я завернула ее в полиэтиленовый пакет и унесла в дворницкую, где хранится инвентарь для уборки. Я спрятала ее в коробке из-под стирального порошка.

— И вы бросили отца Ксавье в таком состоянии?

— Да, и очень жалею об этом. В тот момент я не поняла, насколько тяжело он ранен. Я ушла совсем ненадолго — только сбегала на рынок сказать, что не приду, и сразу прибежала обратно. Я хотела убедиться, что с ним все в порядке…

— Спасибо, — сказал Аргайл. — Вы выполнили свой долг.

— Да, — с удовлетворением согласилась она. — Полагаю, что так. Мы всегда служили ей верой и правдой. А что еще мне оставалось делать?

— Ничего, — сказал отец Поль. — Вы все сделали правильно. Вы остались верны своему слову, в отличие от нас. Я сам повешу ее на место, — продолжил он. — А завтра мы устроим праздничную мессу. Надеюсь, вы придете, синьора?

Синьора Грациани смахнула слезу со щеки и с благодарностью тряхнула головой.

— Большое спасибо, отец Поль.

Черт побери, — сердито сказала Флавия, когда они вышли из квартиры синьоры Грациани. — Получается, всю эту кашу заварила суеверная старая женщина?

— Это твой взгляд на вещи. Лично я ей верю.

— В чем?

— Ее дальнему предку поручили следить за картиной. Сколько с тех пор прошло? Двадцать поколений? В масштабах вечности это ничто. Квартал очень старый, вполне возможно, что семья Грациани проживает в том же здании, что и пятьсот лет назад.

— Джонатан…

— В Риме есть семья Толомеи — ты, наверное, слышала о них. Говорят, они ведут свой род от Птолемея — названого брата Александра Македонского. А это, между прочим, почти семьдесят поколений. Нет ничего удивительного, что другая итальянская семья на протяжении нескольких сотен лет живет в одном и том же квартале. Если они пережили разграбление Рима в 20-е годы пятнадцатого века, то потом ничего особенно страшного с городом не происходило. По-видимому, в семье придавали большое значение возложенной на них миссии, а имя «Грациан» со временем превратилось в фамилию «Грациани». Тебе не нравится такое объяснение? Для тебя оно недостаточно рациональное?

— Недостаточно.

— Я так и думал. И все же оно помогло мне найти икону.

— Не могу этого отрицать.

— Конечно, не можешь. Кстати, вы уже решили, как объясните братьям возвращение иконы? — поинтересовался Аргайл у нового главы ордена.

Отец Поль пожал плечами:

— Я не могу сказать им, где она находилась все это время, потому что тогда придется объяснить, как она туда попала, а мне бы этого не хотелось. Поэтому лучше всего будет просто повесить ее на место, ничего никому не говоря.

— Мне придется написать рапорт, — сказала Флавия.

— О-о, — огорчился отец Поль. — Это обязательно?

— Конечно. Мы не можем сделать вид, что икона появилась сама собой.

— Почему? — сказал Аргайл.

— В самом деле, почему нет? — поддержал его отец Поль.

— Послушай, в рапорте тебе придется указать, что икону украла синьора Грациани, и что отец Ксавье собирался тайно ее продать, и что орден по уши увяз в долгах. Зачем ордену такая скандальная слава? Бедный отец Поль только что принял бразды правления, ему и так нелегко. И потом: человек, застреливший Хараниса, может вернуться за оригиналом, прочитав об этом в газетах. А если мы тихонько повесим ее на место и завтра утром вместе со всеми удивимся ее чудесному появлению, все будет шито-крыто и ты сможешь забыть о деле. Только нужно будет распустить слух, что это копия оригинала, или свалить все на рассеянность кого-нибудь из братьев. И все будут счастливы, и мы с тобой сможем уехать на несколько дней отдохнуть.

Несколько минут они шли молча, пока Флавия обдумывала его предложение.

— Как у тебя все просто.

— Если бы это было действительно важное дело, которое могло бы принести славу твоему управлению, у меня и мысли бы не возникло предлагать тебе скрыть его успешное завершение. Но это всего лишь старая невыразительная икона, потерявшаяся на несколько дней по чистому недоразумению. Ничего особенного. И ты можешь сказать, что дело Хараниса вообще не имеет никакого отношения к вашему управлению.

— Ну…

— Завтра утром возвращается Боттандо. Посоветуйся с ним. Пусть он решает.

Она еще раз подумала.

— Очень хорошо. Полагаю, так будет лучше всего.

— И она действительно была там? — спросил Боттандо, выслушав отчет Флавии о событиях минувшего вечера.

— В коробке из-под стирального порошка. Без биологических ферментов, так что она нисколько не пострадала. И что будем делать?

Мне нравится предложение твоего Джонатана свести наше участие в деле к минимуму, — сказал Боттандо, крутанувшись в кресле. — Ты скоро поймешь, что сейчас нам нужно как можно шире рекламировать свою деятельность, а самим держаться в тени. И давай обойдемся без театральности, хорошо?

— Без театральности? — спросила потрясенная Флавия. — Я только что говорила с отцом Полем по телефону. Неожиданное появление иконы вызвало настоящую бурю. Народ валом повалил в церковь. Сначала всплеск религиозных чувств возник в связи с исчезновением иконы, а когда она снова объявилась, все словно посходили с ума. Отец Поль приказал открыть доступ в церковь и отслужил праздничную мессу. Вы знаете, сколько народу пришло? Двести человек! Им пришлось стоять, иначе всем не хватило бы места. Последний раз там собиралось столько народу в девятнадцатом веке, во время эпидемии холеры.

— Дорогая, к нам это не имеет никакого отношения, — добродушно сказал Боттандо. — Я всегда придерживался мнения, что чудо посылается тем, кто заслуживает его. — По-моему, все идет так, как должно идти. Теперь они будут лучше за ней смотреть. Кстати, Джонатан не ошибся? Это в самом деле «Одигитрия»?

Флавия кивнула:

— По всей видимости, да. Джонатан, конечно, натура увлекающаяся, и я не видела доказательств своими глазами, но, думаю, он прав.

— В таком случае мы не станем обнародовать этот факт. Пусть лучше творит чудеса у нас в Риме, чем где-нибудь в районе Черного моря. Так и порешим. Как карабинеры? Довольны? Не затеют склоку?

— Убийца мертв, и они счастливы закрыть дело.