Колоссальным усилием воли она заставила себя встряхнуться и сесть.

— А теперь послушайте, — начал Менцис, тыча в нее пальцем.

Не обращая внимания на его агрессивную позу, она вяло отмахнулась и вышла в коридор, где стояла кофеварка. Одним глотком осушив чашку кофе, она заглянула к Паоло и стащила у него из пачки крепкую сигарету. После первой затяжки у нее перехватило горло, после чего она наконец почувствовала себя человеком.

— А теперь слушаю вас, мистер Менцис, — сказала она, возвращаясь в кабинет. — Чем могу быть полезна?

Как ни странно, ее небрежное обращение охладило его пыл. Перед тем как войти к ней в кабинет, он привел себя в состояние яростного негодования, однако ее невозмутимость развеяла его боевой настрой. В других обстоятельствах Флавия, возможно, проявила бы к нему больше сочувствия. Судя по всему, его уже вызывал на допрос Паоло. Конечно, неприятно, когда ты тихо-мирно себе реставрируешь картину, а тебя вдруг тащат на допрос по делу об убийстве. Тут любой вспылит, не то что Менцис.

Он потряс у нее перед носом экземпляром утренней газеты. Она осторожно взяла газету и стала читать. Это была очередная атака на Менциса. В заметке излагались подробности ограбления монастыря Сан-Джованни и делались прозрачные намеки вроде того, что если вы пускаете к себе американских реставраторов, не удивляйтесь потом, что у вас пропадают драгоценности из шкатулки. Опять работа Бартоло. Не откладывая дело в долгий ящик, Флавия позвонила ему, но он категорически отрицал свою причастность к статье. Врет и не краснеет. Что ж, нужно будет стряхнуть пыль с его дела и вытащить на свет парочку старых грешков, дабы поставить его на место. Но сейчас на это нет времени, нужно разгрести более насущные дела.

Как же ей не хватает Боттандо. Он целый день висел на телефоне и перемещался из посольства в посольство, выясняя, поддерживает ли кто-нибудь в действительности идею создания структуры, которую ему предложили возглавить. Кто-кто, а он умел разбираться с такими типами, как Менцис. Это была как раз та часть его работы, которая ей совсем не нравилась. Может, и правда уйти вместе с ним? Иногда все-таки лучше быть подчиненной.

— Хм, — сказала она. А что еще она могла сказать?

— И что они напишут завтра? Вы об этом не думали? После вашего звонка? Они обвинят меня в убийстве. Как пить дать.

— Ну…

Конечно, так прямо никто не напишет. Они просто соберут кусочки мозаики воедино. У Менциса репутация человека агрессивного. Менцис встречался с Буркхардтом за два дня до убийства. Буркхардт убит. Других подозреваемых нет. Пусть читатель решает сам. Бартоло позаботится о том, чтобы нужные люди увидели эту статью.

— Целых три часа я отвечал на дурацкие вопросы. Не я ли застрелил Питера Буркхардта? Боже милостивый, это же неприлично. Вы собираетесь что-нибудь предпринять?

Флавия моргнула пару раз и зевнула.

— А что я должна предпринять?

— Вы должны как-то прекратить эту травлю. Говорю вам: если вы ничего не…

— У нас свободная пресса, мистер Менцис, — усталым голосом сказала она. — Я не могу заткнуть им рты. Знали бы вы, что они пишут порой про нас…

— Вы снабжаете их информацией.

— Ох, только не начинайте снова…

— Послушайте, — сказал он, тыча пальцем в статью. — «Полицейские источники сообщают…» — ведь это о вас, так? Кто еще мог рассказать им все подробности? Это могли сделать только вы.

— Мне очень жаль, но…

— Я не мог ничего рассказать; отец Жан тоже клянется, что никто из братьев не общался с прессой, остаетесь только вы. И я говорю вам: прекратите это.

Я тоже могу поклясться. Ни журналистам, ни кому другому я не говорила ни слова. И вряд ли это стал бы делать кто-то из наших. Во всяком случае, я бы сильно удивилась, узнав об этом.

— То есть вы хотите сказать, что все эти подробности — плод их воображения? — заорал, снова вскипая от злости, Менцис. Лицо его опять приобрело бордовый оттенок. — Я этого так не оставлю. Не считайте меня идиотом. Я буду жаловаться…

— Своему старому другу в министерстве. Я в курсе. Дело ваше, помешать вам я не могу. Только это ничего не изменит. Мы никогда не посвящаем прессу в подробности дела. И этот раз — не исключение.

— Тогда кто это сделал?

— Понятия не имею, и, честно говоря, меня это сейчас меньше всего волнует. Я бы могла предположить, что проболтался кто-нибудь из карабинеров, они вообще-то болтливые ребята, но…

— Ах вот оно что…

— Но, — продолжила она, — если мне не изменяет память, первая статья появилась до того, как в дело вмешались карабинеры. Значит, и они ни при чем.

— В таком случае что вы собираетесь предпринять?

— Ничего. Боюсь, это только ваша проблема.

— Большое вам спасибо.

— А чего вы ждали? Единственное, что я могу сделать, — это выяснить, что происходит. И попутно задать вам кое-какие вопросы, раз уж вы здесь. Садитесь.

— Даже и не подумаю…

— Сядьте! — рявкнула она, потеряв терпение.

Менцис от неожиданности послушался.

— Спасибо, — поблагодарила Флавия и вызвала из соседнего кабинета Джулию.

— Зачем вы ее позвали?

— Записывать. Теперь давайте все вспомним, шаг за шагом, хорошо? Почему вы не упомянули о визите Буркхардта на вчерашнем допросе?

Он поморщился:

— А почему я должен был о нем говорить?

— Вы не считаете это важным? Что за день до того, как икона была украдена, в церковь приходил торговец иконами?

— В тот момент я об этом не подумал.

— Почему?

— Потому что я не знал, кто он такой. Флавия выразительно посмотрела на него:

— В Торонто вы избили Буркхардта.

— Никого я не бил. Просто плеснул на него водой.

— А вода была в стакане.

— Я не хотел. Так получилось.

— Так я и думала. Без сомнения, пресса сделает такие же выводы.

— Я видел его всего пять минут. Я не запомнил его лица.

— Конечно.

Честное слово. Я совершенно не разбираюсь в иконах и не знаком с теми, кто их продает. Я не знал, кто такой Буркхардт. Там, в Торонто, какой-то коротышка осмелился критиковать мою работу, будучи полным невеждой в этих вопросах. Позже он возобновил свои нападки. Наверное, я выпил в тот день немного лишнего, но по большому счету ничего серьезного не произошло, и вскоре я забыл инцидент. Тогда, в церкви, его лицо показалось мне смутно знакомым, но окончательно я его вспомнил, только когда карабинеры показали мне его фотографию и назвали имя.

Флавия приняла его версию. Едва ли возможно так натурально сыграть возмущение, обиду и растерянность. Конечно, полностью верить ему не обязательно, но пока большего от него не добиться.

— Когда Буркхардт появился в церкви, он прямиком направился к вам?

— Не знаю. Я был занят картиной. Я заметил его, только когда услышал шаги за спиной.

— Он что-нибудь рассматривал?

Менцис покачал головой:

— Я не обратил внимания. Мне показалось, он пришел из дальнего конца церкви, от центральной двери, но я могу ошибаться.

— Как вам показалось: он был в хорошем настроении?

Менцис подумал.

— Трудно сказать, когда плохо знаешь человека. Но в общем — да, он выглядел довольным.

— Вы в тот момент рассматривали картину? Икону? Вы собирались почистить ее.

— Да, я производил осмотр.

— И к каким выводам пришли?

К таким, что на ее восстановление придется потратить гораздо больше времени, чем она того заслуживает. Икона очень старая и, по всей видимости, содержалась в плохих условиях — состояние ее ужасно. Когда-то в ней завелись жучки-древоточцы, и чтобы предотвратить разрушение иконы, ее покрыли толстым слоем коричневого лака. Это было давно. Слой настолько толстый, что за ним с трудом просматривается изображение. Снять этот состав, не разрушив оригинального слоя краски, практически невозможно. Какая-то часть изображения все равно пострадает. Мне дорога моя репутация, и я не берусь реставрировать вещи, когда этого не требует необходимость или когда не уверен в результате. В данном случае я собирался почистить поверхность иконы, укрепить красочный слой и покрыть его защитным составом. Но даже просто вытащить ее из рамы было достаточно рискованно.