Так как хоть и тонкая, но все же преграда несколько приглушала звук, джентльмен, движимый любопытством, шагнул и приложил ухо к стене.

К своему удивлению, он услышал, как женщина вскричала по-английски:

— Нет… нет… пожалуйста, нет! Я виновата… я не хотела… но, умоляю… не надо…

— Хотела ты этого или нет, но дело сделано. Я должна быть уверена, что подобное больше не повторится, — произнес другой женский голос.

Сколько злобы было в этом голосе!

Затем послышался звук, похожий на свист кнута, и снова крик боли:

— Пожалуйста… не надо больше… Мне больно… Я клянусь… клянусь… я не могу… не надо…

Удары кнута следовали один за другим. В них проявилась уже некая безжалостная монотонность.

— Пусть это послужит тебе уроком! — резко отозвалась мучительница. — Уроком, который ты навсегда запомнишь. Когда мы приедем в Баден-Баден, ты будешь полностью подчиняться мне и выполнять все, что я пожелаю. Иначе… Иначе, сама знаешь, я передам тебя полиции, а уж там о тебе позаботятся. Ты отправишься в Париж, прямехонько на гильотину. Тебе ясно, милочка?

Ответа на этот вопрос не последовало. Тогда суровый женский голос продолжил:

— Или ты меня послушаешься, или я сделаю то, что обещала. И порка, которую я тебе устроила, покажется маленькой Селине отцовской лаской по сравнению с тем, что я тебе устрою, крошка, завтра. Крепко подумай, Селина! Пораскинь мозгами!

В комнате отсутствовали ковры, смягчающие шум, так что каждый шаг по деревянному полу был отчетливо слышен.

Джентльмен уловил какое-то движение в соседней комнате, затем кто-то резко захлопнул за собой дверь и спустился вниз по отчаянно скрипящим ступеням.

Он собрался было вернуться к теплу и комфорту, созданному горящим камином, но услышал за стеной душераздирающие рыдания. В этом плаче было столько боли и безутешного горя, что казалось, будто несчастное создание находится на последнем пределе отчаяния.

Молодой человек помедлил немного, а затем решительно шагнул обратно к камину.

«Все это меня совершенно не касается», — убеждал он самого себя.

Но выносить такие щемящие душу звуки и оставаться спокойным, пребывая в бездействии, было невозможно.

Комната была слишком мала, чтобы даже в дальнем ее углу он мог избавиться от неприятного ощущения, что совсем рядом разыгрывается трагедия. Надежды на сон он уже напрочь лишился. Если плач будет продолжаться и дальше, его ждет тягостная, воистину жуткая ночь.

Еще несколько минут джентльмен колебался, потом взял с каминной полки свечу, открыл дверь и вышел в коридор.

Приблизившись к соседней двери, он увидел, что в замочной скважине торчит ключ.

Следовательно, покидая комнату, женщина повернула его в замке. Несчастная, что безудержно рыдала в комнате, к тому же еще была и заперта.

Джентльмен не сразу решился постучать и сделал это весьма осторожно.

Плач в то же мгновение прекратился. Внезапно наступило молчание.

Он тихонько постучал вторично и, не получив никакого ответа, повернул ключ и приоткрыл дверь.

Комната в точности походила на его номер, за исключением лишь того, что в камине не было огня. На столике у кровати теплился слабый огонек свечи. Свеча, которую джентльмен принес с собой, добавила освещения, и он разглядел на кровати скорчившуюся маленькую фигурку.

Сперва он подумал, что это ребенок, но, когда над подушкой приподнялась головка, его встретил взгляд огромных, полных слез глаз на распухшем от рыданий и все же сохранившем свою прелесть миниатюрном и изящно очерченном личике.

Слезы струились по бледным девичьим щекам, пышные волосы в беспорядке разметались по плечам.

— Что… что вы хотите? Кто вы?

Несомненно, девушка испугалась, и джентльмен поспешил с ответом:

— Не бойтесь. Я только зашел узнать, могу ли я чем-то помочь.

Девушка глубоко вздохнула, сглотнула слезы и произнесла потерянно:

— Никто… никто мне не поможет…

— Вы уверены? — спросил джентльмен.

— Да! Да! Уверена! — Голосок ее сорвался, словно лопнула какая-то струнка.

Джентльмен выдержал паузу, потом заговорил вновь:

— Так как, по-видимому, мы соотечественники и оба находимся вдали от Англии, не следует ли нам обсудить совместно возникшую проблему? Мне кажется что в этом есть некоторый смысл.

Ему показалось, что слабая тень надежды мелькнула в ее глазах, но, вероятно, он ошибся, потому что девушка заявила с отчаянной решимостью:

— Вы… очень добры, но не сможете мне помочь… Все бесполезно!

Джентльмен самоуверенно улыбнулся:

— В моем характере есть одна странная черта — во мне зарождается протест, когда говорят, что какая-либо проблема неразрешима. Я убежден, что из любого трудного положения найдется выход, если только взяться за дело с умом.

Кажется, ему удалось заронить в душу девушки искру надежды. Во всяком случае, она уставилась на него, явно размышляя, достоин ли он ее доверия.

— Я обещаю вам, — тихо, но твердо сказал он, — что, если вы пожелаете, чтобы я удалился и оставил вас одну, я тотчас же подчинюсь. Однако, если ваш горестный плач не прекратится, я там, за стенкой, не смогу уснуть.

— Вы… вы слышали… то, что здесь говорилось? — подавленно осведомилась она.

— Слышал… к сожалению, — признался он. — Здесь такие тонкие стены.

— Я не имею права… взваливать на вас свои проблемы… Я…

— Как я уже сказал, мы соотечественники, и поэтому мне очень хотелось бы знать, по какой причине с вами обращаются так жестоко.

Джентльмен окинул мимолетным взглядом ее фигурку, а в ее ответном жесте выразилось явное смущение.

На девушке была только легкая ночная рубашка с длинными рукавами, застегнутая у горла. На белой ткани явственно проступали кровавые полосы, причиненные беспощадными ударами хлыста.

— Мне кажется, — заявил джентльмен хладнокровно, тоном, не допускающим никаких возражений, что вам лучше избавиться от этого… несколько испорченного одеяния и укрыться одеялом. К тому же вы согреетесь. По-моему, здесь нестерпимо холодно. Я отвернусь, пока вы займетесь этим, а затем вы сможете рассказать мне, за какой проступок вас подвергли столь суровому наказанию.

Как он сказал, так и сделал. Стоя, отвернувшись к двери и сам начиная зябнуть, он с тоской вспоминал об уютном камине в своей комнате.

Легкие шорохи за его спиной быстро затихли, и голосок, по-прежнему испуганный, дрожащий, поведал:

— Я… уже готова.

Джентльмен повернулся, шагнул к камину, водрузил свечу на ледяную каминную полку, поискал взглядом стул, на который мог бы присесть, но единственный этот предмет мебели был занят девичьей одеждой.

Тогда он скромно уселся на самый краешек постели.

Девушка же закуталась одеялом до подбородка. Головка ее в обрамлении спутанных волос наводила на мысль о каких-то сказочных маленьких существах, живущих в лесу.

— Теперь рассказывайте! — сказал он. — Как вы очутились в такой ситуации?

Задав этот вопрос, молодой человек принялся разглядывать ее заплаканное личико, которое, впрочем, показалось ему весьма привлекательным. Он вынужден был признаться самому себе, что давно не встречал такую миловидную особу.

Кожа девушки была белее алебастра, носик маленький, но совершенной формы, глазки голубые как море в безоблачный день, губки, сейчас еще в страхе подрагивающие, были бы, наверное, тоже хороши когда улыбались.

— Как ваше имя? — настаивал джентльмен.

— Мое имя… — в раздумье переспросила она, словно ответ на этот самый обычный вопрос вызвал у нее затруднения. — Я Селина Вэйд.

— А я Квентин Тивертон. Вот мы и познакомились.

Он улыбнулся, а улыбку его все женщины находили неотразимо чарующей. Он извлекал из нее пользу для себя в самых разных случаях, начиная с раннего детства.

— Вы правда… желаете, чтобы я рассказала вам о себе? — с сомнением в голосе переспросила Селина.

— Я вынужден просить вас сделать это, — откликнулся Квентин Тивертон, — иначе я проведу всю ночь без сна, мучаясь от любопытства.