Лишь когда посветлело небо над Евразией, Авенир заметил, что Айни глубоко расстроена и грустна. До этого они не проронили ни словечка.

— Что с тобой? — спросил он.

Девушка пожала худенькими плечиками, спрятала голову у него под мышкой и ответила:

— Я думала все дни… Я смотрела на ваших женщин… Я плохая? Ты не знаешь, я плохая… Мне никак не стать хорошей.

Закончила она уверенно, почти угрюмо, спрятав лицо, и, сколько Авенир ни старался, ему не удалось ее переубедить. Ушла она рано. Уже на пороге она сказала Авениру:

— Я плохая, потому что ты хороший.

Он не стал расспрашивать ее о Трофиме, о загадочном звонке Монументу и, уж конечно, ни слова не проронил о вчерашней ее поездке. После ее ухода он обнаружил на столе оставленные ею ключи. Это его удивило и огорчило.

Монумент с утра тоже был не в духе. Он поджидал Авенира за столиком летнего кафе у метро, обложившись бумажками со списками фамилий, обведенных кружочками и соединенных стрелочками. Квадратный лоб его вспотел от мыслительных усилий, бугристая шишка на черепе лоснилась.

— Завтра оперативка,— буркнул он.— Шеф раздолбал мою докладную в пух и прах. Сказал, что я не в состоянии выдвинуть мало-мальски связную версию. Он такая язва, завтра будет полчаса измываться, прозвища придумывать. А у меня ни черта не получается!

В списке фамилий, поспешно и неудачно прикрытом лапой опера, Авенир с удивлением заметил и свою.

— Ты что, и меня подозреваешь?!

— Это так… Для полноты охвата… — прогудел смущенный опер.

Авенир взял ручку и набросал Грешникову развернутый конспект его доклада с ответами на предполагаемые вопросы. Опер следил за ним с любопытством.

— Красиво излагаешь! «В настоящий момент… На ближайшую перспективу… Проработка версии превентивного заказного убийства…» Красиво, только я в твоем докладе полный лопух. Исполнитель не пойман, заказчик даже не намечен. Свидетелей опрошено море, ориентировка с твоими портретами размножена — и все. Я уж как-нибудь сам… Поехали сейчас Снова к этому Кириллову, липовому хозяину клуба! Я из него душу выну! Единственный след, черт возьми!

Авенир вздохнул. Стыдно было ему лицезреть мучения Грешникова, когда он уже знал ответ.

В Серьгах на месте избы подставного хозяина вьетов курилось свежее пепелище. Унылым памятником в пирамиде обугленных бревен стояла закопченная до черноты печь с обвалившейся трубой. Сарай и заборы вокруг были разобраны и уже частично растащены. Грешников, присвистнув, поехал в отделение милиции.

— Ни шиша они не знают,— разочарованно сообщил он, вернувшись, и хлопнул квадратной ладонью по толстому колену, точно пушка выпалила.— Горело ночью, хозяина никто не видел. Думают, что заснул пьяный и там остался. Ругаются с сельсоветом — кому разбирать пожарище. А ведь я хотел еще вчера к нему приехать!

Авенир молчал. Совесть — этот Фредди Крюгер культурных россиян — терзала его немилосердно. Он, скуксившись, наблюдал из машины, как Монумент рыщет на пожарище, заглядывает меж бревен, разводит руками, будто Евпатий Коловрат на руинах сожженной монголами Рязани. На его счастье сигнал сотового телефона отвлек оперативника от этого печального и непродуктивного занятия. Грешников поспешно вернулся, перемазанный сажей донельзя. Квадратное лицо его было все в черных разводах, будто в боевой раскраске североамериканских индейцев.

— Да! — сердито крикнул он, держа телефон двумя пальцами и отдуваясь.— Да, без нас ни шагу! — Он заулыбался, полосы сажи задвигались.— Через десять минут будем!

— Люди Никона нашли бомбера! — пояснил он, поспешно обтирая ладони о брюки.— Человека, который мог изготовить бомбу или мину!

Авенир вздохнул с облегчением. Дело двигалось, а он мог оставаться ни при чем, как и положено интеллигенту. Сегодня ему не хотелось разгадывать загадки вьетов.

Они промчались на другой конец города, на Приморское шоссе, и на окраине, в частном секторе увидели в тени елей на обочине лимузин Отца Никона. За рулем сидел мордатый парень, упустивший недавно вьета на свалке. Сам Николай Николаевич, одетый строго и шикарно, прохаживался по травке, вдыхая сельские ароматы. Он похудел и даже почернел пуще прежнего; видно было, что работал по ночам.

— Как вы его нашли? — спросил Монумент, торопливо выскочив из машины.

— Это все Толик,— кивнул Отец Никон на мордатого.— Я решил, что наша скромная помощь не помешает правоохранительным органам.

— Это точно, менты! Вы же без нас облажались по полной! — радостно подтвердил Толик, на обеих руках которого красовались по два массивных перстня из низкопробного золота.

— Если причастность этого типа к убийству Бормана подтвердится, будешь начальником охраны вместо Михалыча,— пообещал ему Николай Николаевич и скомандовал: — Веди!

У Толика в зобу дыхание сперло от гордости. На Монумента он посмотрел сверху вниз, Авенира не замечал в упор.

Они прошли за ним два квартала тихими улочками пригорода, мимо оград и садов. Монумент сорвал травинку, потер в ладони, поковырял в зубах.

— Что это с вашим товарищем? — тихонько спросил у Авенира Отец Никон, изящно обведя ладонью вокруг своего хрестоматийного лика.— В Управлении внутренних дел был пожар?

— Сожгли дом Кириллова. Помните такого? Возможно, вместе с хозяином. Мы только что оттуда.

— Подставного хозяина клуба? Очень интересно…

Настроение Николая Николаевича, и без того неплохое, еще улучшилось. Он что-то замурлыкал и, как показалось Авениру, даже хихикнул. Можаев тоже воспрянул духом, и его чувства обострились. По мере приближения к дому подозреваемого наблюдательность и интуиция, задавленные бесполезными нравственными коллизиями, оживали в нем.

Они остановились у симпатичного желтого домика, обшитого вагонкой, с резным крыльцом и изящными голубыми наличниками. Окно было приоткрыто, из него доносились звуки телевизора.

— Дома, слава богу… — проворчал Грешников.

Толик сделал стойку сеттера у калитки, оттеснил Монумента плечом, пропуская вперед Отца Никона, и угодливо указал пальцем в перстне:

— Здесь!..

— Еще в задницу шефа поцелуй,— проворчал под нос недовольный Монумент.

Они пошли по дорожке между цветочными куртинами: впереди благодушный Отец Никон, за ним, заглядывая сбоку в глаза хозяину, услужливый Толик. Монумент с Авениром замешкались в калитке. Какая-то странная ассоциация всплыла вдруг в мозгу Авенира…

— Николай Николаевич!.. Стойте! Остановитесь немедленно!

Все замерли. Толик сунул руку под пиджак, к кобуре. Грешников презрительно покосился на него.

— Пусть впереди пойдет охранник,— волнуясь, шепнул Авенир на ухо Отцу Никону.— Я не могу связно объяснить, но… Это похоже на ситуацию с Низовцевым.

— Бог с вами! — отшатнулся Николай Николаевич, посерьезнел, огляделся.— Анатолий, выведи этого типа во двор! Сюда его! Ступай, ступай, что же ты?

Как ни был туп новоявленный начальник охраны, а и он заподозрил неладное. Неохотно поднялся он на крыльцо, скрипнувшее под тяжелым телом. Достал пистолет, оглядел его, дунул зачем-то в ствол. Помявшись, вдруг сошел со ступенек, постучал в стекло приоткрытого окна:

— Эй! Хозяин! Выдь на минутку!

Никто ему не ответил. Толик вернулся, глянул криво на своих спутников, осторожно потянул на себя скрипучую дверь в сени. Когда она приоткрылась на ширину ладони, из полутьмы на крыльцо, подняв хвост трубой, выбежала серая кошечка, ласково, с мурлыканьем потерлась о ногу охранника. Толян улыбнулся, откинул кошку ногой и широко распахнул дверь.

Тотчас громыхнуло, да так, что домик подпрыгнул, крыша вздыбилась, стекла вылетели, отовсюду посыпалась дранка и штукатурка. Входную дверь вынесло наружу вместе с косяком. Отец Никон, Монумент и Авенир пригнулись, присели — над их головами с визгом и жужжанием пронеслись мелкие и крупные осколки. Телевизор смолк. В сарайчике за домом отчаянно закудахтали куры. Монумент и Авенир упали в цветочные клумбы справа и слева. Николай Николаевич, растерявшись, замер на дорожке в полуприседе, разведя руки по сторонам — точно в воду собрался прыгнуть.