Валерий Вотрин. Предисловие к «Льву Воаз–Иахинову и Иахин–Воазову»
Рассел Хобан.
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
32
33
34
notes
1
2
3
4
5
6
Librs.net
Благодарим Вас за использование нашей библиотеки
Librs.net
.
Валерий Вотрин. Предисловие к «Льву Воаз–Иахинову и Иахин–Воазову»
Переезжая на жительство в Америку, почтенный реб Абрам Хохбан из Острога и не ведал, что его сын, который родится в 1925 году в маленьком городишке Лансдейл, штат Пенсильвания, и которого назовут Расселом, станет писателем, автором более семидесяти книг для детей и взрослых. Писать Рассел начал очень рано и даже получил несколько призов, публикуясь в школьных газетах. Потом была война, служба в пехоте и итальянская кампания, за которую Хобан был награжден Бронзовой звездой. После войны он переезжает в Нью–Йорк, где зарабатывает на жизнь иллюстрацией книг и писанием рекламных роликов. В 1973 году, уже живя в Лондоне, куда он переехал в 1969 году и где он живет по сей день, Хобан публикует свой первый «взрослый» роман, «Лев Воаз–Иахинов и Иахин–Воазов», заслуживший признание такого же литературного аутсайдера, Питера Бигла: «Это одна из тех непередаваемо прекрасных книг, которые попадаются тебе, когда ты уже оставил всякую надежду прочесть что‑нибудь подобное… Мне бы хотелось быть ее автором». Услышать такое из уст человека, написавшего знаменитый «Последний единорог», что‑нибудь да значит. «Непередаваемый», «свежий», «превосходный», «завораживающий», — рецензии прямо пестрят этими словами. И рецензенты правы. В англоязычной литературе мало примеров такого удачного переноса мифа на чужую почву, вживления его, яркого, в серые лондонские буднишки. Скитания блудного сына, львиный ров, столпы пред храмом Соломоновым, имена которым Иахин и Воаз, «мне ли не пожалеть Ниневии, города великого…», — сколько смыслов, сколько вечных сюжетов сочетал в своем романе реб Рассел Хобан из Лансдейла, чтобы умилостивить сына своего Аброма от первой жены своей, Лилиан? Вернуть себе сыновнюю любовь с помощью художественного произведения – замысел, конечно, утилитарный. Но не только счастливый Абром — мы все получили возможность насладиться этим великолепным утилитарным замыслом. Теперь он пришел и к русскому читателю — спустя тридцать лет. Что, по сути дела, пустяк по сравнению с вечностью.
Рассел Хобан.
ЛЕВ ВОАЗ–ИАХИНОВ И ИАХИН–ВОАЗОВ
Перевел Валерий Вотрин
© Russel Hoban, 1973
© Валерий Вотрин, перевод с английского, 2002
Посвящается Гундел
Ты гонишься за мною, как лев,
и снова нападаешь на меня,
и чудным являешься во мне. Иов, 10:16
1
На свете больше не осталось львов. А когда‑то львы были. И сейчас еще нет–нет и промелькнет на знойных равнинах в струящемся дуновении сухого ветра движение мощного, желтоватого тела. Нет–нет и содрогнется медового цвета луна, заслышав доносящийся до нее призрачный рык.
На свете больше не осталось колесниц. Они с их огромными колесами, отрешенные от ветра и дорог, тихо спят в гробнице последнего царя.
Остатки его дворца не так давно раскопаны археологами. Теперь то место, где был обнаружен комплекс дворцовых зданий с его двориками, храмами и захоронениями, обнесено цепью. У ворот посетителей встречают сувенирная лавка и буфет.
Деревянные колонны и потолочные балки, источенные термитами, давным–давно рухнули, и их пришлось увезти, снабдив перед этим каждую ярлычком. Шакалам уже не охотиться меж них. Змеям и ящерицам не греться на солнышке, ибо свет теперь проникает сквозь новую стеклянную крышу, покрывающую огромный зал, где неведомый ваятель запечатлел в камне сцену великой царской охоты.
На протяжении долгих веков изображения людей, лошадей, колесниц и львов выцвели от непогоды, их изъела и выщербила пыль, приносимая суховеями. Теперь вновь стены вокруг и кровля сверху. Температура контролируется термостатом. Кондиционеры жужжат в тишине.
Жена и сын были у Иахин–Воаза, и жил он в городе вдали от моря. Голуби взлетали с площади, ныряли над нею и вновь усаживались на глиняные стены и на красные черепичные кровли. Старухи в черном сходились к фонтану, посылавшему вверх тонкую серебристую струю воды. Собаки были всезнающи и с деловым видом сновали позади лавок. Кошки торчали на самых высоких местах, готовые исчезнуть в любой момент. Каменные корыта у городской водокачки служили многим женщинам для стирки. Проезжая в своих автобусах через город и выглядывая из окон, туристы видели торговцев украшениями из меди и слоновой кости да бездельников, попивающих свой неизменный кофе в тени навесов. Продавцы фруктов курили у своих лотков.
Иахин–Воаз торговал картами. Он покупал карты и продавал их, а некоторые, для особого пользования, составлял сам или поручал это другим. Ему досталось это ремесло от отца, и со стен его лавки, что была еще отцова, глядели голубые глянцевитые океаны, зеленые трясины и пастбища, оранжево–бурые горы, выделенные тонкой тенью. Продавал он карты городов и весей, а иные составлял на заказ. Юноша мог определить по его карте, где в данный момент находится та или иная девушка. Женщина могла найти себе мужа, а мужчина — жену. Поэты могли отыскать то место, где мысли потрясающей силы и ясности пришли в голову другим поэтам. Здесь также продавались карты водоносных слоев. Святые люди могли приобрести здесь карты чудес и видений, лекари — карты болезней и несчастных случаев, воры — карты денег и драгоценностей, а полицейские — карты воров.
Иахин–Воаз находился в том возрасте, который принято называть средним, однако сам он не верил в то, что впереди у него — ровно столько же лет, сколько осталось позади. Женился он очень рано и жил со своей женой уже более четверти века. Частенько в постели с ней его постигала неудача. По воскресеньям, когда лавка была закрыта, и он оставался дома с женой и сыном весь долгий день, он пытался отгородиться от отчаянья, что преследовало его всю жизнь. Часто он думал о смерти, о том, что умрет, о громадном темном плече мира, на которое уже никогда не сможет опереться его собственное ничто, обреченное навеки пребывать во тьме. Лежа с открытыми глазами рядом со своей спящей женой в темноте спальни, что располагалась прямо над лавкой, он с гримасой на лице пытался извернуться и не думать о смерти. Частенько ему снились его умершие родители, ибо он спал на их кровати, но очень редко мог он припомнить свои сны.
Порой Иахин–Воаз засиживался в своей лавке допоздна. Лампа с зеленым абажуром отбрасывала его тень на карты, висящие позади него. Он ощущал спиной молчаливое ожидание всех ищущих и находящих, которые жили в этих картах и в тех, что были заперты в шкафах. И с закрытыми глазами мог бы он увидеть четкие линии, вычерченные разными цветами, что отмечали пути миграции рыбы и животных, движения ветров и океанских течений, путешествия к скрытым источникам мудрости, тропы, ведущие сквозь неприступные горы к залежам редких металлов, запретные пути по городским улицам к запретным удовольствиям.
Закрывая глаза, он видел карту своего города, на которой площадь, водокачка, каменные корыта, торговая улица и он сам, — все было укоренено раз и навсегда. Потом он поднимался из‑за стола и принимался ходить взад–вперед по темной лавке, дотрагиваясь до карт кончиками пальцами и вздыхая.
