— Вы можете вернуть все в прежнее состояние? — смог спросить Пемброук. Боль охватила весь его организм; он очень страдал.

— Если бы захотел, — ответил Конгротян, — но я не хочу, потому что у меня нет времени. Мне нужно собрать себя.

Он нахмурился, поглощенный концентрацией в себе.

— Я занят отторжением каждого инородного тела, которое смогло в меня проникнуть, — объяснил он Пемброуку и Николь. — И я хочу восстановить себя. Я собираюсь заставить себя вернуться внутрь. — Он пристально посмотрел на розовую ноздреватую массу своего легкого. — Ты — это я, — сказал он ей. — Ты часть моего «я», а не часть «не я», понимаешь?

— Пожалуйста, переместите меня куда-нибудь подальше отсюда, — попросила Николь.

— О’кей, о’кей, — нервно согласился Конгротян. — Где вы хотите оказаться? Совсем в другом городе? На Марсе? Кто знает, как далеко я могу вас переместить? Я не знаю. Как сказал мистер Пемброук, я еще не вполне осознал, как можно использовать в политике мою способность, даже за эти долгие годы. Но так или иначе, я теперь занимаюсь политикой. — Он радостно засмеялся. — Как насчет Берлина? Я могу переместить вас отсюда в Берлин, я уверен в этом.

— Мне все равно, — сказала Николь.

— Я знаю, куда я вас отправлю, — вдруг вскрикнул Конгротян. — Я знаю, где вы будете в безопасности, Никки. Поймите, я хочу, чтобы вы были в безопасности; я верю в вас, я знаю, что вы существуете. Независимо от того, что говорят эти чертовы машины новостей. Я хочу сказать, что они лгут. Я знаю. Я знаю. Они пытаются пошатнуть мою веру в вас; они все сговорились и сообщают одно и то же. — Он добавил, объясняя: — Я посылаю вас к себе домой в Дженнер, в Калифорнию. Вы можете оставаться там с моей женой и сыном. Пемброук не сможет вас там достать, потому что он к тому времени будет уже мертв; я отключил в нем еще один орган сейчас, и этот орган — неважно, какой именно, — этот еще более важен, чем первый. Он не проживет и шести минут.

Николь сказала:

— Роберт, отпустите его… — Она запнулась и замолчала, потому что они исчезли. Конгротян, Пемброук, ее кабинет в Белом доме, все как будто испарилось, и она теперь стояла в темном лесу под дождем. Мелкий моросящий дождь капал с блестящих листьев. Земля под ногами была мягкой, пропитанной влагой. Было тихо. В наполненном влагой лесу не было слышно ни звука.

Она была одна.

Она пошла. Она почувствовала себя старой, закоченевшей; ей приходилось делать над собой усилия, чтобы двигаться. Ей показалось, что она простояла там, под дождем, в тишине, миллион лет. Как будто она всегда там была. Впереди сквозь лианы и спутанные мокрые заросли кустарника она увидела очертания заброшенного некрашеного дома из красного дерева. Жилого дома. Она направилась к нему, обняв себя за плечи руками, дрожа от холода.

Когда она откинула последнюю ветку, преграждавшую ей дорогу, то впереди, в центре того, что оказалось подъездом к дому, она увидела припаркованный автомобиль древнейшей модели.

Открыв дверь автомобиля, она сказала:

— Отвезите меня в ближайший город.

Механизм автомобиля не ответил. Он бездействовал, как будто и в самом деле отмирал.

— Ты меня разве не слышишь? — повторила она погромче.

Со стороны до нее долетел женский голос.

— Извините, мисс. Этот автомобиль принадлежит людям со студии звукозаписи, он не может ответить вам, потому что все еще нанят ими.

— О, — сказала Николь, выпрямилась, закрывая дверь автомобиля. — Вы жена Роберта Конгротяна?

— Да, — сказала женщина, спускаясь по дощатым ступенькам дома. — А кто… — Тут она широко открыла глаза. — Вы Николь Тибодокс?

— Я была ею, — сказала Николь. — Могу я войти и выпить чего-нибудь горячего? Я не очень хорошо себя чувствую.

— Конечно, — сказала миссис Конгротян. — Пожалуйста. Вы приехали сюда, чтобы встретиться с Робертом? Его здесь нет, последнее, что я о нем слышала, — это что он находится в нейропсихиатрической больнице в Сан-Франциско — «Цель Франклина». Вы знаете об этом?

— Я знаю, — сказала Николь. — Но его там нет сейчас. Нет, я его здесь не ищу. — И вслед за миссис Конгротян она поднялась по ступенькам к входной двери на крыльце.

— Эти люди из студии звукозаписи живут здесь уже три дня, — сказала миссис Конгротян: — Записывают и записывают. Я начинаю думать, что они никогда не уедут. Они милые люди, и мне нравится их общество; они ночевали все это время у меня. Вообще-то они приехали, чтобы записать моего мужа по старому контракту с Арт-Кор, но я сказала им, что его нет. — С этими словами она открыла дверь.

— Спасибо за гостеприимство, — сказала Николь. Она обнаружила, что дом был сухим и теплым. Прям-таки сущий рай после промозглой сырости на улице. В камине горел огонь, и Николь поскорее подошла к нему.

— Я только что слышала по ТВ очень странную фальсификацию, — сказала миссис Конгротян. — Что-то о вас, но я ничего не поняла. Что-то относительно вашего… Ну, так сказать, небытия, как я поняла. Вы понимаете, о чем я говорю? Что же они имели в виду?

— Боюсь, что не знаю, — сказала Николь, греясь у камина.

Миссис Конгротян сказала:

— Я пойду и приготовлю кофе. Они — мистер Флиджер и остальные из ГЭМ — должны уже скоро прийти. На обед. Вы одна? Вас никто не сопровождает? — Она, казалось, была в полной растерянности.

— Я совершенно одна, — сказала Николь. Она подумала, был ли к этому моменту уже мертв Уайлдер Пемброук. Она надеялась, что был, ради ее безопасности. — Ваш муж, — сказала она, — очень хороший человек. Я ему многим обязана.

И собственной жизнью, между прочим, тоже, подумала она.

— Он определенно вас тоже очень уважает, — сказала миссис Конгротян.

— Я могу здесь остаться? — вдруг спросила Николь.

— Конечно. Так долго, как пожелаете.

— Спасибо, — сказала Николь. Ей стало чуть лучше. Может быть, я никогда не вернусь, подумала она. В конце концов, зачем возвращаться? Жанет мертва, Бертольд Гольтц мертв, даже рейхсмаршал Геринг мертв и, конечно, Уайлдер Пемброук; к этому моменту его тоже нет в живых. И весь правящий Совет, все наполовину скрытые фигуры, которые стояли за ее спиной. Это при условии, конечно, если люди из НП выполнили приказ, что они сделали, без всякого сомнения.

И я, подумала она, больше не смогу править: машины новостей позаботились об этом своим слепым усердием механизма. Они и Карпы. Итак, теперь, решила она, настала пора Карпов; какое-то время они смогут удерживать власть. До тех пор пока их не скинут, как меня.

Я даже не могу поехать на Марс, подумала она. По крайней мере не на драндулете. Об этом я позаботилась сама. Но есть и другие способы. Большие коммерческие легальные корабли, а также правительственные корабли. Очень быстрые корабли, которые принадлежат военным; возможно, я могла бы реквизировать один из них. Я могла бы сделать это через Руди, даже несмотря на то что он — или оно? — на смертном одре. По закону армия присягала ему; предполагается, что они будут делать то, что он, или оно, им скажет.

— Кофе? Как вы себя чувствуете? Вы готовы выпить кофе? — Миссис Конгротян внимательно смотрела на нее.

— Да, — ответила Николь. — Готова. — Она последовала за миссис Конгротян в кухню старого большого дома.

Теперь за окнами дома дождь шел стеной. Николь вздрогнула и постаралась не смотреть туда. Дождь испугал ее; он был как предзнаменование. Напоминание о каком-то злом роке, который должен исполниться.

— Чего вы боитесь? — вдруг спросила миссис Конгротян.

— Не знаю, — призналась Николь.

— Я видела и Роберта в таком состоянии. Должно быть, это здешний климат. Он такой мрачный и монотонный… Но, судя по тому, как он описывал вас, такое поведение странно для вас. Он всегда говорил, что вы очень смелая и очень энергичная.

— Извините, что разочаровала вас.

— Вы меня нисколько не разочаровываете. Вы мне очень нравитесь. Я уверена, что это климат так действует на вас.

— Может быть, — ответила Николь. Но она-то лучше знала. Это было больше чем влияние дождя. Гораздо большее.