— Эта дубина годится — проходи! И твоя тоже хороша, тяжеленная, — похваливал он одних. — А у тебя дубина разве? Легче перышка! Закинь её подальше!.. Хотя нет, погоди. Вот тебе верёвка, привяжи камень, выйдет палица что надо! — советовал он другим. — Эта, буковая, живо сломается, кизиловую сыщи. А твоя — ишь ты! — с кремнём. Почище топора будет!

Проверив оружие, Гаки приказал построиться по двое и сказал:

— Пастухи! Знайте, когда наши дубины все разом опустятся дракону на спину, он мигом испустит дух! Смерть дракону!

— Смерть дракону! — подхватили пастухи и застучали по булыжнику дубинами. Грохот поднялся неописуемый.

— Вперёд! — Гаки взмахнул посохом и твёрдой поступью зашагал впереди своей рати к логову чудища.

— Эй вы, штаны запасные не забудьте! — под хохот своих товарищей, крикнул им вслед Колун.

Но пастухи уже затянули боевую песню и не слышали насмешек.

Солнце клонилось к закату. Тени становились всё длинней и таинственней. На селение спускался вечер. В воздухе застыли тревога и ожидание…

Несмотря на то что уже смеркалось, никто не хотел уходить. Только женщин отослали домой, а мужчины остались ждать вестей с поля брани. Боярин Калота тоже не удалился в свои покои, а по-прежнему стоял на башне в окружении свиты, ожидая, что будет дальше.

И пока Калота ждал, устремив взгляд на дорогу, что вела к пещере, а крестьяне на площади у крепостных ворот думали-гадали, как там дела у пастухов, в крепости лихорадочно готовились к бою: копьеносцы проверяли копья и доспехи; стрелки отбирали самые толстые стрелы; секироносцы точили свои секиры, алебардщики — алебарды. Все понимали, что Калота опасается за свою твердыню и потому с таким нетерпением ожидает исхода битвы с драконом.

Время шло, а вестей никаких. Калота приказал одному из стражников влезть на крышу сторожевой башни, но драконовой пещеры и оттуда не было видно. Уже совсем стемнело. Окрестные леса сначала посинели, потом стали чёрными, а гонца всё не было. Боярин уже собрался послать к пещере Стелуда, но тут из ущелья донёсся страшный рёв. Рёв повторился ещё и ещё, да с такой силой, что боевой барабан на башне сам по себе дрогнул и загудел.

Колун, Зверолов, купец, который принёс весть о драконе, Козёл, Двухбородый и остальные крестьяне, до тех пор сидевшие в ожидании у ворот крепости, теперь разом вскочили на ноги, насторожились.

— Пойти, что ли, на подмогу? — произнёс наконец Козёл.

Но Зверолов напустился на него:

— Ещё чего! Чтобы Гаки-пастух потом бахвалился, что это он одолел дракона?!

— Нет! — поддержал его Колун. — Никакой подмоги! Пускай пастухи уразумеют, что без дровосеков им грош цена!

Не успел Главный Дровосек договорить, как вновь раздался рёв, ещё более громкий, чем прежде.

— Видно там что? — спросил Калота.

— Ничего не видно! — ответил стражник с крыши.

— О небеса! — воздел к небу руки боярин. — Сделай так, чтобы они одолели дракона! Не то погибнут мои водяные мельницы!

— О небеса, услышьте нас! — вторили боярину старейшины и военачальники.

— Мы жизни лишиться можем, а у него о мельницах забота! — проворчал кто-то, но в темноте было не разобрать, кто. И тот же голос немного погодя выкрикнул: — Послал бы своих стражников, боярин, пастухам на выручку!

— А кто крепость мою охранять будет? — гаркнул сверху боярин. — Отвечай, болван!

Голос умолк, рёва дракона тоже больше не было слышно. Наступила гнетущая тишина.

Что же, в сущности, означал этот рёв? Предсмертный он был или победный? Что сталось с отважными пастухами? — вот над чем ломали себе голову и крестьяне, и старейшины, и боярские военачальники, и простые ратники, и даже женщины и дети, которые лежали по домам под овечьими шкурами и только притворялись, будто спят. Все думали, гадали, но никто, ни один человек, не мог догадаться, что же произошло на самом деле.

А произошло вот что.

Сначала всё было прекрасно. Гаки-пастух смело шагал во главе своей дружины, посох в одной руке, меч — в другой, и распевал бодрую боевую песню. Когда показалась пещера, у входа в которую лежало срубленное Священное дерево, пастухи крепче сжали в руках дубины и дальше пошли на цыпочках, чтобы не шуметь. Из пещеры на них дохнуло… нет, не дохнуло — им просто ударил в лицо мерзкий запах дракона и от оглушительного чудовищного храпа заложило уши.

— С нами небо! — прошептал Гаки. — Дракон храпит, это нам на руку: когда он храпит, он ничего не слышит, а раз он не слышит — мы можем подойти поближе и окружить его со всех сторон. И как только окружим, я подам знак: «У-ха-ху!» — а вы пускайте в ход дубины. Будем дубасить его до тех пор, пока не расплющим в лепёшку. За мной! — И с мечом в правой руке, с дубиной в левой Гаки первый нырнул в пещеру.

Сначала пастухи хоть и плохо, но что-то различали, а потом уже различить ничего было нельзя; чем дальше углублялись они в пещеру, тем гуще становилась тьма. Вспугнутые летучие мыши заметались над ними, забил крыльями филин, но сытно поужинавший дракон продолжал спать крепким сном. Пастухи всё дальше и дальше углублялись в пещеру, пока не наткнулись на тушу спящего чудища. По знаку вожака отряд разделился и стал обходить дракона с двух сторон. Но тут случилась беда: один из пастухов споткнулся и нечаянно охнул. А кое-кто принял это «ох-хо-хо» за условный знак «у-ха-ху» и кинулся в атаку. Окованные железом дубины со свистом замолотили чудище по спине.

Дракон проснулся, понял, что ему грозит опасность, и взревел. Хотел было повернуться головой ко входу в пещеру, но помешало брюхо, набитое десятком овец, которых он проглотил целиком, с рогами и копытами. Чудище заворочалось, стало бить хвостом направо и налево, и пастухам пришлось худо. Одним взмахом дракон отшвыривал в сторону человек по десять, да так, что они расплющивались о скалу. Послышались предсмертные стоны. Треск расколотых в щепы дубин, грохот камней заглушал боевые клики, а дракон всё бил и давил отряд смельчаков, продолжавших молотить его. Однако тяжеленные дубины отскакивали от чешуи дракона, не в силах её пробить.

Гаки-пастух первым понял, что дубинами, даже если они окованы железом, ничего не сделать. Он попытался всадить в шею дракону меч, но и меч, уж на что крепкий, только слегка кольнул дракона и переломился. От этого укола дракон и взревел во второй раз и сразу же в третий, потому что кто-то из пастухов больно стукнул его по голове. Увы, на этом удачи пастухов и кончились. Разъярённое чудище так тряслось и металось, что крушило и давило всех и вся.

Уцелели только те трое, что забились в трещины в стенах пещеры, только им удалось живыми выбраться наружу. Но один испустил дух у самого входа в пещеру, другой — по дороге, третий же, единственный из ста трёх пастухов, двинувшихся во главе с Гаки на дракона, дотащился, раненный, до боярской крепости и принёс страшную весть. Да, более страшной вести и вообразить было невозможно! Сто два молодых пастуха, цвет и гордость селения, погибли!

— Моё счастье, что в пещере тесно и он не мог раскрыть пасть вовсю, — объяснял уцелевший пастух любопытным, — а то бы нипочём не спастись. Дубины наши все ломались, как соломинки, ведь чешуя у него покрепче кости. Я попробовал пырнуть ножом, лезвие враз погнулось — вот, глядите! — И он показывал свой нож, продолжая стонать и охать. — Убило, погубило нас чудище страшное!

— Вот что бывает, когда командует пастух! — выступил вперёд Главный Дровосек, Колун. Виданное ли дело — ввести в пещеру весь отряд целиком! Кабы этот Гаки остался в живых, его бы за такую глупость повесить мало! Я на его месте…

— А кто тебе мешает? Бери своих дровосеков и отправляйся! — насмешливо прервал его Зверолов. — Или, может, страшно?

— Это кому страшно? — вспыхнул Колун. — Пока у меня в руках топор, мне ничего не страшно!

— Имей в виду, дракон о трёх головах! — предостерегающе сказал раненый пастух.