Вопрос был глупый, макабрически смешной – и к тому же чрезвычайно легкий для ответа: ничего. Не существовало ни малейших поводов для сомнений в том, что г-жа Глейзер ничего не знала и не любопытствовала узнать о характере деятельности «Прометеевского Фонда». Иначе и быть не могло. К тому же я был осведомлен, что́ подразумевается под «восстановлением документов»: лет 10–15 тому назад эта – новая тогда – услуга стоила относительно недорого, и, по рассказам Кати, множество наших компатриотов таким образом «восстанавливали» свои дипломы об окончании медицинских факультетов. Когда я услышал о «восстановленных» документах для приглашённой – для моей Сашки Чумаковой, мне стало не по себе, впрочем, безо всякого на то основания: сказанное было достаточно внятным и разумным – а при всем при том меня все же швырнуло рывком вперед, как если бы мне пришлось резко затормозить.

Г-жа Глейзер нахмурилась и, переждав сколько-то мгновений, продолжила:

– Когда мы закончим наш сегодняшний разговор, г-н Усов, вам надо будет заполнить еще одну краткую анкету с указанием полного имени приглашаемого лица и некоторых других данных, если они вам известны. Ее мы отправим в одно из бюро по восстановлению утраченных документов. В Российской Федерации, на Украине, а может быть, в Таджикистане или в… э-э-э… Республике Молдова…

Я вновь едва удержался от того, чтобы не хмыкнуть, но г-жа Глейзер осадила меня взглядом и довольно сердито перебросила – одну за другой – две карточки на адресной вертушке.

– …с которыми мы сотрудничаем на территории бывшего СССР. Они восстановят паспорт и всё прочее.

– Можно будет оформить гостевую визу на полгода! – закричал я, потому что больше не владел собой. – А потом обратиться за «зеленой карточкой»!

– Боюсь, что нет, – тихо и миролюбиво возразила г-жа Глейзер. – Обязательным требованием нашего клиента является получение приглашенным лицом статуса постоянного жителя. И я, как адвокат, вполне понимаю, на чем основано такое требование. Вы, конечно, согласитесь, что в отношениях людей между собой ни за что ручаться нельзя. У приглашенного лица – и, следовательно, у нашего клиента – должна иметься гарантия, что в случае, если лицо приглашающее по каким угодно причинам в одностороннем порядке прервет отношения с лицом приглашенным или, во всяком случае, не сможет или не пожелает больше содержать его, то приглашенное лицо будет вправе рассчитывать на какую-либо работу, социальные выплаты и тому подобное. Мой клиент не считает разрыв отношений между приглашенным и приглашающим достаточным основанием для того, чтобы вынудить приглашенное лицо возвратиться в то место, откуда оно прибыло по приглашению. Это было бы очевидным нарушением его человеческих прав.

Я выразил полное понимание и согласие.– Но тем не менее, – подчеркнула г-жа Глейзер, – заранее предупреждаю вас, господин Усов, что в случае возникновения таких причин, которые мой клиент сочтет достаточными и оправданными, визит может быть прерван им в любой момент. Уверена, вы обсуждали этот предмет с представителями моего клиента. Среди причин, могущих привести к аннулированию нашего договора, я обращаю ваше внимание на те, что находятся в зависимости от состояния здоровья всех и каждого из заинтересованных лиц, непосредственно связанных с данным приглашением, а именно – приглашающего и приглашенного. Руководство Фонда, чьи интересы я представляю, обязалось заблаговременно во избежание непредсказуемой ситуации позаботиться о том, чтобы приглашенное лицо в случае серьезной угрозы его здоровью или здоровью приглашающей стороны было немедленно отозвано – без предварительного уведомления, что особо оговаривается в контракте, который вам предстоит подписать. Вам также предстоит пройти медицинское обследование.

Нельзя сказать, будто бы я вполне понимал, чем все сказанное может для нас обернуться на практике. Но я и не вдавался в подробности, которые, если отнестись к ним всерьез, могли показаться довольно диковинными. Это было ни к чему. Слова г-жи Глейзер просто-напросто означали, что нашe формальное соглашение с Фондом, – как и любое другое соглашение между слабым и сильным, этим же сильным составленное и предложенное слабому на подпись, – будет содержать необходимое число оговорок, чтобы свести на нет любую попытку слабого получить обещанное бесповоротно, безусловно и наверняка. За свою североамериканскую жизнь я уже успел подписать великое множество документов, не читая в них не только мелкий, но и крупный шрифт, поскольку давно уже не обманывался поисками гарантий того, что обещанное у меня под тем или иным предлогом не отнимут. Ничего подобного там не было и быть не могло. В сущности, никаких договоров/контрактов можно было не заключать. Мне они, во всяком случае, были ни к чему. Они требовались сильному: для тех или иных, скорее всего – третьестепенных – бюрократических , как раньше выражались, целей, для какой-то бумажной волокиты , как выражались и того раньше.

Я не сомневался в том, что мою Сашку – пригласят. И, если я стану вести себя благоразумно, предсказуемо, продемонстрирую готовность к сотрудничеству и смогу избежать любых проявлений агрессии, ее со мною – оставят. Нас не тронут до тех пор, пока не изменится неведомое мне общее положение вещей .

Подписать? Разумеется, я подпишу.Но это не означает, будто бы я, со своей стороны, намерен безропотно следовать каким угодно договорным пунктам. Если сильные вдруг обмишурятся и неведомое мне общее положение самую чуть накренится в мою пользу – чего я уж как-нибудь постараюсь не пропустить, – при самомалейшей к тому возможности мы с Сашкой управимся и с адвокатской конторой, и с «Прометеевским Фондом», и со всеми его кураторами. И тогда нам будет не обязательно знать, в чем же состояло это самое положение вещей , раз уж мы исхитрились подловить его на сломе, на какой-нибудь досадной неполадке, – и оно изменилось , да только не совсем так, как предполагали наши победители.

Г-жа Глейзер перешла к следующему пункту.

– Обычный процесс получения статуса для вашей категории приглашенных в теперешних обстоятельствах не может длиться менее года. Требованием нашего клиента является ускоренный процесс, с чем вы, я полагаю, солидарны. Здесь мы с вами касаемся вопроса о денежном вознаграждении. Как вам известно, мои услуги целиком покрываются «Прометеевским Фондом». Но это касается исключительно той работы, которая выполняется мною, собственно нашей компанией. Однако для успешного выполнения этой работы нам приходится прибегать к услугам иных лиц и организаций. Я объясню вам ситуацию на примере, г-н Усов. Прежде чем я стала заниматься иммиграцией, мне довелось поработать в юридической компании, которая специализировалась на делах по налогообложению. Среди моих тогдашних клиентов был превосходный стоматолог, которого нам удалось избавить от разного рода трудностей и очень больших расходов. Я и по сей день являюсь его пациентом, но плачу лишь то, что причитается его ассистентке, и, конечно, покрываю затраты на техническую лабораторию, которая изготовляет коронки и тому подобные аксессуары. Так и в вашем случае: по поручению моего клиента сообщаю, что частичная оплата расходов на восстановление документов и на реализацию ускоренного процесса получения статуса возлагается на вас.

Это, признаться, стало для меня неожиданностью. Разумеется, я допускал (а признаться, и ждал этого), что Фонд подготовит для меня какую-нибудь хитроумную ловушку, подвох или хотя бы подначку, проверку на вшивость, но – не из области денежной. И без того в последние месяцы я экономил чуть ли не каждый цент, поскольку всё, чем я располагал, теперь до́лжно было распределить на двоих. До получения прав на медицинскую страховку по возрасту мне оставалось без малого два года, а до начала старческих выплат должно было пройти и вовсе шесть, а то и семь лет, если не последовать совету, данному Миленой, и не обернуться инвалидом. При всех условиях не исключалось, что их, эти годы, придется каким-то образом прожить – и уже не одному. Прожить, но непременно при первой возможности удалясь – хотя бы в захолустные, зато доступные, в полутора-двух часах езды от Манхэттена, пригороды, потому что я не хотел показывать мою Сашку знакомым – а правду сказать, никому и нигде. Пройтись – и домой. Я не сомневался: Сашка оставит меня, чуть только осмотрится и обживется. Моя уверенность основывалась на том, что перед ней предстанет уже не таинственный иностранец, а прежний, но только очень старый Колька Усов. Тому имелись веские доказательства. Что-то произошло с моим физическим естеством, и Колька Усов, который совсем недавно не жил нигде, – теперь поселился во мне, и я вновь заходил его походкой, заговорил его словами на его языке, отчего у меня – я даже смог заметить это в зеркале – предательски изменилось, казалось бы, давно утвержденное соотношение лицевых мышц, заведующих губами и щеками. Впервые за два – а то и больше! – последних десятилетия случайно встреченные на улице или в магазине незнакомые компатриоты стали безошибочно обращаться ко мне по-русски, даже не затрудняясь вопросом, понимаю ли я их. Если встречные были мне особенно отвратительны, я либо делал вид, что не отношу их тарабарщину к себе и потому никак не реагирую, либо пожимал плечами и улыбался; но – я это видел! – мне не верили. Иначе и быть не могло, т. к. и сам я постоянно ловился на произнесенных мною вслух, пускай практически беззвучно, Колькиных репликах и комментариях, по преимуществу на юношеский матерный манер, – и в автомобиле, и на прогулках, и даже в толпе прохожих, где меня легко могли выследить и разоблачить. Оставался единственный выход – затаиться. При этом ни на какую работу за пределами Нью-Йорка я, разумеется, не рассчитывал, а затаиться возможно было, лишь без предупреждения покинув город. Мой предварительный план обороны с последующим неожиданным отступлением предусматривал три – от силы четыре – календарных месяца, отпущенных на пребывание у меня в Астории, покуда Сашка не придет в себя; в эти-то дни мы с ней продолжим нашу обычную прогулку по набережной реки Гарлемки, впадающей в реку Восточную. А затем (под предлогом поиска более подходящей квартиры) – переезд, например, в ближние области Нью-Джерси, откуда я продолжал бы по необходимости ездить в редакцию.