Этим перечень источников, сообщающих о крещении княгини Ольги исчерпывается. Зато в нашем распоряжении имеются еще два уникальных известия о ее путешествии в Константинополь — правда, без какого-либо упоминания о крещении там.

Первый источник — древнерусского происхождения. Это «Книга Паломник, или Сказание мест святых во Цареграде», знаменитого русского паломника, будущего архиепископа Новгородского Антония (в миру Добрыни Ядрейковича), побывавшего в 1200 году в Константинополе и его окрестностях и описавшего святыни византийской столицы. Он вспомнил и об «Ольге Русской», которая, по его словам, «взяла дань, ходивши к Царюграду»[152]. Антоний упомянул о ней в связи с тем, что увидел в алтаре главной константинопольской церкви — Святой Софии — поднесенный ею дар — драгоценное блюдо. О том, какое значение имеет его свидетельство и что мог он понимать под «данью», взятой Ольгой, мы поговорим позже.

Другое известие об Ольге во много раз более содержательно. Но главная его ценность заключается в том, что оно принадлежит не просто современнику Ольги и даже не просто очевидцу ее визита в столицу Византийской империи, но главному действующему лицу тех событий, о которых идет речь, человеку, лично принимавшему русскую княгиню в императорском дворце, — словом, хозяину этого дворца императору Константину VII Багрянородному. В составленном (или, по крайней мере, отредактированном) им трактате «О церемониях византийского двора», или просто «О церемониях», во 2-й книге, в главе 15-й, посвященной церемонии приемов иностранных послов в Большом тронном зале императорского дворца, описаны два приема «Ольги Росены», или, как сказано в кратком оглавлении (пинаке) ко 2-й книге, «игемона («предводительницы», ήγεμόνoς. — А.К.) и архонтиссы Ольги Росской»^{182}.

Правда, следует оговориться, что книга «О церемониях» — источник в высшей степени специфический. Это именно обрядник, содержащий описания придворных церемоний, этикетных формул и т. п., а потому нет смысла искать в нем информацию, которая выходит за рамки официального протокола. Зато сами приемы русской княгини описаны в сочинении Константина Багрянородного с исключительной подробностью, причем очевидно, что те сведения, которые сообщает автор (включая мельчайшие детали церемонии и точные суммы денежных подарков каждому члену посольства), извлечены из официальных протокольных записей, а потому заведомо лишены какой-либо тенденциозности или домысла.

Рассказ о двух приемах русской княгини Ольги императором Константином вот уже более двух веков остается предметом самого пристального внимания историков. Применительно к теме нашего повествования наиболее важными и вместе с тем наиболее спорными представляются два сюжета, на которых нам придется остановиться, прежде чем перейти к дальнейшему изложению событий.

Первый из этих сюжетов касается времени пребывания княгини Ольги в Константинополе. Император Константин не указал точно год, в котором «архонтисса Росии» приехала в его город. Однако он привел точные даты двух ее приемов, включающие число, месяц и день недели. А именно: первый прием Ольги состоялся 9 сентября в среду, а второй — 18 октября в воскресенье. Подобное сочетание календарных дат и дней недели в годы самостоятельного царствования Константина Багрянородного (945—959) имело место дважды — в 946 и 957 годах.

Между двумя этими датами и разделились предпочтения историков. Традиционной датой путешествия Ольги, по крайней мере с конца XVIII — начала XIX века, признается 957 год. Однако в последние десятилетия появилась целая серия статей крупнейшего отечественного византиниста академика Геннадия Григорьевича Литаврина, в которых отстаивается более ранняя дата путешествия Ольги (но не ее крещения!) — 946 год^{183}. Обоснованию даты 957 год — в острой полемике с Литавриным — посвящен рад публикаций другого видного современного исследователя древней Руси и ее международных связей Александра Васильевича Назаренко^{184}. В работах этих, а также других авторов данные источников, и прежде всего соответствующих разделов сочинения Константина Багрянородного, подвергнуты столь тщательному и детальному анализу, что, кажется, не осталось ни одного слова или выражения, которые не были бы истолкованы как аргумент в пользу той или иной точки зрения, причем на каждый аргумент одной из сторон неизбежно находится контраргумент другой.

Оценивая эту дискуссию «со стороны», следует признать, что аргументы сторонников традиционной точки зрения (в данном случае А. В. Назаренко) выглядят более предпочтительными даже при анализе одного только сочинения Константина Багрянородного, без привлечения дополнительных источников[153]. Но более важно, на мой взгляд, то, что традиционная датировка путешествия княгини Ольги значительно лучше «вписывается» в события собственно русской истории, как они изображены в летописи. Относить же путешествие Ольги к 946 году можно лишь с очень большой натяжкой, совершая явное насилие не только над датами, присутствующими в летописи, но и над самой логикой летописного повествования. Ибо даже если датировать гибель Игоря поздней осенью 944 года (а мы уже говорили о том, что это не только не обязательно, но и, по-видимому, неверно) и относить войну Ольги с древлянами к лету — осени 945 года, а ее последующий поход к Новгороду и Пскову к зиме — началу весны 946-го (а это предельно ранние датировки событий, сопряженные с целом рядом очевидных натяжек), то кажется крайне маловероятным, чтобы сразу же после возвращения из тяжелого похода, только-только добившись утверждения своей власти в Киеве и других областях Русской земли, княгиня могла вновь оставить Киев и своего малолетнего сына на длительный срок и отправиться в далекое и опасное путешествие. Для того, чтобы датировать путешествие Ольги в Византию 946 годом, приходится игнорировать даты, приведенные в летописи, в частности дату вокняжения Святослава — 6454 (946) год (подтверждаемую хронологическими выкладками счета лет его киевского княжения), и дату похода Ольги к Новгороду и Пскову — 6455 (947) год. Кроме того, при «ранней» датировке путешествия Ольги не остается времени для сколько-нибудь продолжительного пребывания княгини в Киеве после войны с древлянами, а между тем летопись вполне определенно сообщает, что, вернувшись в Киев со Святославом, Ольга «пребывала» там «лето едино». Да и для «пребывания» ее в Киеве «в любви» с тем же Святославом после возвращения из похода к Новгороду и Пскову также не остается места. Между тем дата 957 год хотя и не совпадает с приведенной в «Повести временных лет», но укладывается в тот временной промежуток, который не заполнен в летописи никакими событиями, и, следовательно, не нарушает летописной хронологии. Больше того, она точно совпадает с той датой путешествия Ольги в Царьград и ее крещения там, которая приведена в новгородских летописях XV века, — 6466 год (957/958 по сентябрьскому стилю). Все вышесказанное заставляет и автора книги отнести путешествие княгини Ольги в Константинополь к 957 году, не ставя эту дату под сомнение.

Еще больше разногласий между историками вызывает другой вопрос. Описывая приемы «архонтиссы Росии», Константин Багрянородный ни словом не обмолвился о ее крещении. Большинство историков считают этот «аргумент умолчания» очень серьезным. Полагая невероятным, чтобы император мог упустить из вида столь важное обстоятельство, они приходят к выводу, что во время описанного посещения Константинополя Ольга не принимала крещения. Следовательно, либо она крестилась не в Константинополе, а в Киеве (а это, как мы уже говорили, противоречит единодушному утверждению всех имеющихся в нашем распоряжении источников), либо посещала Константинополь дважды: во время одного из этих визитов она встречалась с императором Константином, что и нашло отражение в трактате «О церемониях», а во время другого приняла крещение. Относительно времени этой другой поездки Ольги высказывались и высказываются разные мнения: одни историки полагают, что она предшествовала описанной Константином Багрянородным (и, следовательно, Константин не упомянул о крещении Ольги потому, что княгиня прибыла в Византию уже христианкой), а другие, напротив, — что имела место после нее (и, следовательно, Ольга во время приема ее императором оставалась язычницей)[154]. При этом сторонники обеих точек зрения черпают аргументы в свою пользу в самом трактате Константина Багрянородного. С одной стороны, среди свиты княгини упомянут некий священник (παπας) Григорий — и это служит аргументом в пользу того, что Ольга ко времени путешествия уже была крещена или по крайней мере готовилась к принятию христианской веры. С другой, — описывая первый прием русской княгини, Константин Багрянородный называет ее языческим именем — Ольга, или, точнее, Эльга ('Еλγας), — а это, напротив, представляется невозможным в случае, если княгиня была христианкой.