Такие лавирования в Молуккском проливе заняли у нас целых пять месяцев. И только когда на его северном конце показалось открытое море, мы могли повернуть точно на запад, однако наши капитаны продолжали двигаться на северо-запад, совершая осторожные короткие перемещения от одного до другого острова в целой цепочке островов, которые носили название Никобарского и Андаманского архипелагов, используя их как камни при переходе реки вброд. В конце концов мы добрались до острова, который, как говорят, был самым дальним из Андаманских островов, там встали на якорь на некотором расстоянии от берега и провели какое-то время, чтобы пополнить водой наши баки и загрузить на борт фрукты и овощи, которые выманили лестью у негостеприимных местных жителей.

Это были самые маленькие люди, которых я когда-либо видел, и самые уродливые. И мужчины и женщины здесь ходили совершенно обнаженными, но вид местных женщин не вызвал желания даже в моряках, которые уже давно находились в море. Все обитатели острова были одинаково толстыми и коренастыми, с огромными выступающими челюстями, а кожа их была более черной и глянцевой, чем у африканцев. Я с легкостью мог бы положить подбородок на голову самого высокого человека — только я никогда бы не стал этого делать, потому что волосы были самой отталкивающей чертой их внешности: беспорядочные красноватые пучки. Можно было предположить, что эти люди будут, по крайней мере, стремиться вежливым и обходительным поведением смягчить свое уродство, но местные жители Андаманских островов постоянно имели угрюмый вид и были грубы. Они так ведут себя, сказал мне матрос-хань, потому что разочарованы и взбешены: ни один корабль из нашей флотилии не потерпел крушение на коралловых рифах у островов. Единственным занятием, излюбленным ритуалом и радостью жизни этих людей было разграбить севшее на мель судно, перебить экипаж и со всеми приличествующими случаю церемониями съесть матросов.

— Съесть матросов? Но зачем? — изумился я. — Наверняка жители тропических островов при таком количестве пищи в море и джунглях не испытывают недостатка в еде.

— Аборигены едят моряков не ради того, чтобы насытиться. Они верят, что, съев отважного мореплавателя, станут такими же смелыми и мужественными, каким был он.

Но нас было слишком много и мы были хорошо вооружены, так что черные карлики не посмели на нас покуситься. Однако убедить их поделиться с нами водой и фруктами оказалось настоящей проблемой, потому что такие люди, разумеется, не испытывают никакого интереса к золоту или к другому денежному вознаграждению. И тем не менее, подобно всем безнадежно уродливым людям, аборигены были чрезвычайно тщеславны. Поэтому, разделив между ними всякие мелочи вроде дешевых самоцветов, ленточек и безделушек, при помощи которых туземцы могли украсить свое чудовищное уродство, мы получили то, что просили, и уплыли прочь.

После этого наша флотилия без приключений пересекла Бенгальский залив с востока на запад. Этот огромный залив был единственным иноземным морем, которое я переплыл трижды и был бы счастлив больше этого не делать. Сейчас мы пересекали его немного южнее, чем раньше, но зрелище было все то же: бесконечная ширь лазурной воды с небольшими белыми оконцами пены, которые появлялись то тут, то там, как если бы русалки подглядывали, что творится наверху. Стаи каталинет выпрыгивали перед каркасами кораблей, и так много летучих рыб запрыгивало из воды к нам на палубу, что наши повара, которые уже давно истощили свои запасы пресноводной рыбы в чанах, подбирали их и готовили из них блюда.

Госпожа Кукачин весело поинтересовалась:

— Если туземцы сами становятся храбрыми, съев храбрых людей, то не сможет ли эта еда наделить нас способностью летать, как летучие рыбы?

— Вероятнее всего, мы станем пахнуть, как они, — проворчала служанка, прислуживавшая Кукачин в ванной комнате.

Она пребывала в дурном настроении, потому что капитаны приказали нам мыться только морской водой, которую наливали в бадьи, чтобы сократить потребление пресной воды. Это избавляло нас от грязи, но после мытья соленой водой на коже оставалось отвратительное ощущение песка, вызывающее постоянный зуд.

Оказавшись на западном берегу огромного залива, мы сделали остановку на острове Шри-Ланка. Он располагался чуть южнее Чоламандалы, где я недавно жил какое-то время, и внешне островитяне были весьма схожи с жителями индийского побережья, а также, подобно им, в основном занимались торговлей и ловлей жемчуга. Но на этом их сходство и заканчивалось.

Жители Шри-Ланки поклонялись Будде и поэтому сильно отличались в лучшую сторону от своих родственников-индусов, которые жили в глубине материка. Остров Шри-Ланка был прекрасным местом — мирным, покрытым буйной растительностью, с мягким климатом. Я часто замечал, что наиболее красивым местам дают обычно множество названий: сады Эдема, например, также именуют Раем, Аркадией, Элизиумом, а у мусульман они называются Джанет. Точно так же и Шри-Ланку несколько раз переименовывали, в зависимости от того, какие именно люди ею восхищались. Древние греки и римляне называли остров Тапробан, что означает Пруд с Лотосами, первые мавританские мореплаватели — Тенеризм, то есть Остров Наслаждений, современные арабы называют остров Серендиб, что является всего лишь искаженным вариантом Шри-Ланка — так называют это место сами островитяне. Буквально это название означает Место Драгоценностей и по-разному переводится на различные языки: так, жители Чоламандалы называют остров Иланаре, другие индусы — Ланка, а наши капитаны-хань именовали Шри-Ланку Бао Ди Фанг.

Хотя мы зашли туда лишь в силу необходимости, за водой и другими припасами, никто — ни сами моряки, ни госпожа Кукачин и ее свита, ни мы с отцом — не возражал против того, чтобы немного пожить на этом острове. Мой отец даже занялся торговлей — название Место Драгоценностей имело для него не только поэтический, но и практический смысл — и приобрел несколько сапфиров такого качества, которых мы не видели больше нигде; среди них было несколько совершенно изумительных темно-синих камней с лучами-звездами, сверкающими в их глубине. Я же не занимался ничем, просто прогуливался и осматривал достопримечательности. На острове сохранилось нескольких древних городов, теперь уже пустынных и заросших джунглями. Однако их архитектура и отделка до сих пор все еще поражали своей красотой. Это заставило меня призадуматься: а не были ли жители Шри-Ланки представителями того самого выдающегося народа, населявшего Индию еще до индусов и построившего храмы, которые индусы теперь считают своими?

Мы с капитаном нашего судна с радостью поразмяли ноги после долгого пребывания на борту корабля, пару дней карабкаясь вверх к вершине горы, где, как мне когда-то сказал pongyi еще в Ава, Будда оставил след своей ступни. Кстати, тут все не так просто, поскольку буддисты называют его следом Будды, пилигримы-индусы утверждают, что это след их бога Шивы, а мусульмане убеждены, что его оставил Магомет. Мало того, некоторые христиане, которые здесь побывали, предполагают, что этот след, должно быть, оставил Сан-Томазо или пресвитер Иоанн. Мой компаньон-хань высказал мнение, что на самом деле здесь якобы побывал Пан Ку, которого хань считают прародителем всего человечества. Я не буддист, но склонен думать, что эта продолговатая выемка в камне — длиной и шириной приблизительно с меня самого, — должно быть, все-таки была оставлена Буддой, потому что я видел его зуб и знал, что он был гигантом. Так или иначе, хотя все считали по-своему, доказательств ни у кого из претендентов не имелось.

Если быть честным, то гораздо больше отпечатка ноги меня заинтересовала история, которую рассказал нам распорядитель храма bhikku (так на Шри-Ланке называют pongyi). Он объяснил, что их остров так богат драгоценными камнями, потому что Будда проводил здесь время, подолгу оплакивая несовершенство нашего мира, и каждая его священная слезинка застывала и превращалась в рубин, изумруд или сапфир. Но, сказал bhikku, эти драгоценности нельзя подбирать с земли. Их ведь следует вымывать в долине, в глубине острова, а эти расщелины недоступны, потому что изобилуют извивающимися ядовитыми змеями. Поэтому островитянам пришлось изобрести хитроумный способ сбора драгоценных камней.