Шайбани наконец замолчал. Я подождал немного и подстегнул его:
— Ну?
— Ну вот и все. Это и стало началом спора. С того самого момента этот вопрос повторяют повсюду в этом ублюдочном городе, и у каждого из его жителей свое собственное мнение на этот счет: один судья спорит с другим, брат идет против брата, и все они устраивают драки на улицах. Мои войска вошли в город сразу после того, как произошли вышеописанные события, и все спорщики обратились ко мне, требуя, чтобы я разрешил их спор. Я не в силах этого сделать. Честно говоря, я даже чуть не заболел из-за этого, я готов предать этот грязный город огню, если ты не отыщешь приемлемого решения.
— Что тут разрешать-то, сардар? — терпеливо спросил я. — Ты ведь сам сказал, что царь поставил на кон и проиграл себя, прежде чем сделал ставку на свою жену. Объективно, они оба были проиграны. Мертвые или живые, по своей воле или нет, но они принадлежат тем, кто их выиграл.
— Ну поскольку сам царь уже так и так отправился на погребальный костер, то его судьба больше никого не волнует. Тебе предстоит принять решение относительно его жены, но сперва ты должен выслушать все доводы. Я взял госпожу под свою опеку в ожидании решения этого дела. Она в комнате наверху. Я могу послать за ней и за всеми теми игроками, которые присутствовали в зале в тот день. Если ты не против, старший брат, мы проведем заседание ченга из одного судьи, а заодно ты получишь прекрасную возможность расспросить о местопребывании зуба, который ищешь.
— Ты прав. Прекрасно, приведи их. И пожалуйста, пошли за моим переводчиком Юссуном.
Госпожа Тофаа Девата, хотя ее имя и означало Дар Богов, на мой вкус совсем не была красива. Несостоявшейся царице было почти столько же лет, сколько и моей возлюбленной, но она оказалась такой огромной, что из нее получилось бы две Ху Шенг. Шайбани сказал, что она бенгали, очевидно, царь Ава привез жену из индийского государства Бенгалии, потому что она была типичной индуской: жирная, коричневая, почти черная кожа и совершенно черные полукружья под глазами. Сначала я подумал, что она злоупотребила сурьмой, но позднее убедился, что почти у всех индусов, как мужчин, так и женщин, от природы под глазами мешки такого неприглядного цвета. У госпожи Тофаа имелись также красное пятно краски на лбу между глазами и дырка в одной ноздре, видимо, там она носила какую-то побрякушку, которую впоследствии проиграл ее злополучный супруг. На женщине был странный наряд, который показался мне (впоследствии я выяснил, что так оно и было на самом деле) огромным длинным куском ткани, несколько раз обернутым вокруг нее таким образом, что обе руки, одно плечо и часть жирной темно-коричневой плоти у пояса оставались голыми. Это была не особенно привлекательная нагота, а ткань выглядела слишком яркой, будучи крикливых цветов и с металлическими нитями. В целом у меня сложилось впечатление, что как сама госпожа, так и ее наряд были какими-то грязными, но я великодушно приписал это тяжелым временам, которые женщина недавно пережила. Хотя госпожа Тофаа и представлялась мне весьма непривлекательной, я не собирался разрешать спор предвзято.
Во всяком случае, все остальные в комнате — истцы, свидетели и адвокаты сардара — выглядели еще менее привлекательными. Они принадлежали к разным народам, тут были мьен, индусы, несколько местных жителей Ава, возможно, даже представители высших классов мьяма, — однако это едва ли были лучшие их экземпляры — обычный набор бездельников, которые поджидают в засаде добычу, намереваясь поживиться за счет моряков. Таких полно на приморских улицах любого портового города. И снова я испытал жалость к малодушному царю, который сбежал: беднягу низвергли с трона прямо в компанию этого сброда. Но я опять-таки не собирался предвзято судить о деле из-за того, что находил всех его участников на редкость непривлекательными.
Я знал один из местных законов: свидетельские показания женщины ценились здесь гораздо ниже показаний мужчины. Поэтому я знаком велел мужчинам говорить первыми, и когда один из этих уродов сделал шаг вперед и начал давать показания, Юссун стал мне переводить:
— Мой господин судья, дело было так. Недавно умерший царь поставил себя на кон, я рискнул принять его ставку, кости упали в мою пользу. Я выиграл раба, но потом он надул меня с выигрышем…
— Достаточно, — сказал я. — Мы разбираемся здесь только в событиях, которые имели место в игорном зале. Пусть говорит другой мужчина, который следующим играл с царем.
Еще больший урод сделал шаг вперед.
— Мой господин судья, царь сказал, что у него осталось последнее имущество, которое он может предложить, — та самая женщина, что сейчас находится здесь. Я принял эту ставку, и кости выпали в мою пользу. И тут был выдвинут чрезвычайно глупый довод…
— Подожди, так мы запутаемся, — перебил его я. — Давайте продолжим излагать события по порядку. Полагаю, госпожа Тофаа Девата, что следующей в зале появились вы?
Женщина тяжело шагнула вперед. Она оказалась совершенно босая и с грязными коленками, словно была не королевских кровей, а обычной обитательницей побережья. Когда госпожа Тофаа начала говорить, Юссун наклонился ко мне и пробормотал:
— Марко, простите меня, но я не владею ни одним из индийских языков.
— Не имеет значения, — ответил я. — Я понимаю этот язык. — Так оно и было, потому что женщина говорила вовсе не на индийском языке, а на торговом фарси.
Она сказала:
— Это точно, я сама появилась в зале, и…
Я перебил ее:
— Давайте будем соблюдать протокол. Прошу вас обращаться ко мне как к господину судье.
Госпоже Тофаа явно не понравилось, что ее прервал какой-то бледнокожий и незнатный ференгхи. Однако она ограничилась тем, что величественно шмыгнула носом и начала снова:
— Я появилась в зале, господин судья, и спросила игроков: «Правда ли, что, прежде чем мой дорогой господин супруг поставил меня на кон, он сначала поставил себя и проиграл?» Потому что, если он действительно сделал это, понимаете, господин судья, тогда он сам уже был рабом, а по закону рабы не могут владеть имуществом. Следовательно, я не принадлежала ему, и он не имел права рисковать мной в игре, и точно так же я не принадлежу выигравшему, и…
Я снова остановил ее, поинтересовавшись:
— А как так вышло, что вы говорите на фарси, моя госпожа?
— Я происхожу из знатного бенгальского рода, мой господин, — ответила она, выпрямившись и глядя на меня так, словно я выразил сомнение по этому поводу. — Я родилась в знатной купеческой семье брахманов. Разумеется, будучи госпожой, я никогда не унижалась до обучения, как конторский служащий — чтению и письму. Но я говорю на торговом фарси, а также, не считая моего родного бенгальского, и на многих основных языках Великой Индии — хинди, тамильском, телугу…
— Благодарю вас, госпожа Тофаа. Давайте продолжим.
После того как я столько времени провел в далеких восточных провинциях ханства, я уже почти позабыл, что в остальном мире преобладал торговый фарси. Однако, очевидно, большинство присутствующих, поскольку они имели дело с моряками и сами торговали за морем, также знали этот язык. Потому что несколько человек тут же заговорили, повысив голоса от возмущения. Суть того, что они хотели сказать, сводилась к следующему:
— Эта женщина придирается к мелочам и увиливает. Законное право мужа поставить на кон в азартной игре любую из своих жен, точно так же как он волен продать ее, подарить кому-либо или же вовсе развестись с ней.
Однако вторая половина присутствующих так же громко возражала:
— Нет! Женщина говорит правду. Муж проиграл себя, а следовательно, и все свои супружеские права. В этот момент он сам был рабом и незаконно поставил на кон имущество, которым не владел.
Вспомнив о своей роли судьи, я властно поднял руку, и в комнате наступила тишина. Тогда я опустил подбородок на кулак и сделал вид, что глубоко задумался. Но на самом деле я ничего подобного не делал. Я не притворялся даже перед самим собой, что подобен Соломону и мудр в судебных делах. В этом отношении мне было далеко даже до Хубилая. Однако я недаром в отрочестве много читал об Александре Македонском и хорошо помнил, как он поступил с гордиевым узлом. Решение было уже принято, но я изобразил напряженные раздумья и как бы ненароком сказал женщине:
