Удаление детородных желез превращает героя в слугу гарема, это изменяет его больше, чем потеря рук и ног. Суфий Ибн Араби учил: «Не пенис зависит от человека, но человек зависит от пениса, ибо любые члены нашего тела могут управляться нашей волей, кроме плоти Адама. Детородный член подчиняется силам, которые не подвластны нашему контролю». Эти силы одерживают над нами верх.

Сексуальность важна для человека так же, как сон, пища и воздух для дыхания. Однако сон, пища и воздух – всегда только средство для достижения главной цели, они никогда не становятся центром или целью нашего бытия. Мужчина, который предает свои идеи ради женщины, так же омерзителен и противен природе, как существо, рожденное лишь для того, чтобы жрать. Огонь – животворящая стихия, но мотылек, что ищет смерти в пламени свечи, действует так же безрассудно, как ассасин, который осознанно уходит из жизни, дабы после вечно жить в похоти.

Ты слышал о Адуде ад‑Дауле?

О нем, о втором повелителе шиитской династии Бундов в Багдаде, рассказывают, что он воспылал такой страстной любовью к одной рабыне своего гарема, что из‑за этого пренебрег государственными делами. Его стали мучить угрызения совести, и он решил никогда больше ее не видеть. Он поклялся в том бородой пророка. Однако страсть оказалась сильнее, чем все добрые помыслы. Он посетил ее вновь и предался страсти еще более неистово. В конце концов он обдумал свое положение, подобно тому, как кадий разбирает жалобу или врач изучает болезнь. Он признал, что избавление от страданий возможно только при устранении причины болезни. Тогда он приказал утопить в реке возлюбленную и соорудить ей роскошную гробницу. В свое оправдание он сказал: «Кто безудержно предается радостям утехам плоти, не может управлять страной. Тот, кому приходится выбирать между удовольствием и властью, не заслуживает того, чтобы господствовать над другими». Жертва любви.

Жизнь бабочек принадлежит любви. Такие мужчины, как ты, предназначены для высшего.

И он заговорил с Орландо о своем представлении о человечестве – едином человечестве, спаянном одной религией и управляемой одним монархом. То было потрясающее видение, и Старец, речами и выразительными жестами, оживил его перед своим собеседником.

‑ В Гранаде и Кордове вместе живут мусульмане, христиане и евреи. Они различаются между собой не больше, чем люди с разным цветом волос. Их религия имеет такое же второстепенное значение, как принадлежность к числу блондинов или брюнетов. И подобная общественная система, столь богатая и плодотворная, может быть осуществлена не только при мусульманском, но и при христианском господстве, как это доказано императором Фридрихом на Сицилии. Здесь также совместно обитают христиане и мусульмане – как семьи одного рода. Отряд телохранителей императора состоит из сарацин. Его министр финансов – еврей, его адмирал – византиец. Разница между иберийским государством Омейядов и христианской Сицилией меньше, чем разница между суннитами и шиитами или между Римом и Византией. То, что воплотилось здесь частично, возможно осуществить в масштабе всей земли. Требуется лишь подчинение религии разуму. И тогда возникнет мировая власть – от Индии до Атлантики! Тогда наступит конец войнам и бедности, рай опустится на землю.

Они гуляли по крышам Верхнего города. Только месяц оставался свидетелем их беседы. Глаза Старца сверкали, как звезды над горами.

‑ Я могу попросить кое о чем? – спросил Орландо.

‑Твоя просьба будет исполнена.

‑ Позвольте мне удалиться и провести четкую линию границы между тем, что было, и тем, что будет.

‑ Что ты задумал? – спросил Старец.

‑ Я хочу уйти в пустыню. В ней мы обретаем ответы на все важные ответы нашей жизни. Старец взглянул на него:

‑ Этим ты тоже доказываешь, что один из нас. Со времен Абрахама весь наш цвет уходил в пустыню, чтобы почерпнуть там силы. Пророку Иисусу понадобилось сорок дней, проведенных в уединении пустыни.

‑ Дайте мне тоже сорок дней.

‑ Когда ты хочешь выйти?

‑ Завтра.

‑ Четверо моих лучших людей будут сопровождать тебя.

‑ Я не нуждаюсь в помощи. Разве я недостаточно доказал это? Я хочу побыть один, совсем один. Только сорок дней.

‑ Береги себя, сын, – сказал Старец. Впервые он так обратился к Орландо.

На прощание Сайда сказала:

‑ В Европе есть сказка об одном рыцаре лебедей. Кажется, его звали Лоэнгрин. Он, как и ты, пришел из другого мира и встретил женщину. Она любила его, любила куда больше, чем он догадывался. Однако существовала одна тайна, которая разделяла их стеной. Женщина должна была поклясться никогда не спрашивать о его происхождении и имени. Она нарушила клятву. Кто не хочет знать, кого любит? И тогда она потеряла его навсегда. Я никогда не задавала тебе этого вопроса, и все же ты уходишь. Разве это справедливо?

‑ Я не могу остаться. Сайда возразила:

‑Ты хочешь сказать, мужчина принадлежит миру точно так же, как женщина принадлежит дому. Старая песнь героев. Так сказано. Позволь женщине сказать тебе: нет большего риска, чем быть оскорбленной и отдаваться, чем молчать и прощать. Орландо поцеловал ее и ускакал прочь.

* * *

Сорок дней! У него в запасе сорок дней. Почти тысяча фарсахов лежали между ним и Аламутом, когда этот срок истек. Наверняка, они подождут еще пару дней и только тогда начнут искать его.

Если ему не удастся удерживать преимущество перед преследователями, он пропал. Они будут охотиться на него, как на дикого зверя. Для предателя нет пощады. А кругом были низариты.

Он спал днем и мчался под покровом ночи.

К ашуре, десятому дню месяца мухаррам, он достиг Аль‑Искандрерии. При виде Средиземного моря он упал на колени.

Вечером того же дня в Аламут пришло сообщение. На нем стояла печать императорского принца.

Еще ночью Каим велел созвать ихван ас‑сафа. Никогда прежде они не видели Старца таким разъяренным.

С посеревшим лицом, с трясущиеся кулаки, он свыговорил только одно:

‑ Предатель среди нас. Как это могло произойти?

‑ Этого не может быть! Это совершенно невозможно, – отозвался Хасим. – Сайда узнала его по шрамам.

‑ Приведите ее!

Сайду допросили. Она созналась во всем. На заре ее сбросили в пропасть Шах‑руд, недалеко от гребня хребта, где разбился аль‑Хади.

Прошли двенадцать бесконечно долгих дней, прежде чем Орландо наконец нашел корабль, который с попутным ветром отвез его на Запад. Большую часть морского пути он проспал. Напряжение последних недель измотало его. Ночью он кричал во сне, бился, сражаясь за свою жизнь. Какой красочный поток картин и ощущений сопровождал его! В этих снах повсеместно господствовало Орлиное гнездо. Как замок Грааля, впивались башни Аламута в небо Даилама. Аламут стоял перед ним, освещенный луной, окруженный криками галок. И в Тадж аль‑Алама горел огонь, в окне, за которым не спал Каим. Воспоминания о потерянном мире, чужие и знакомые одновременно. Лица, голоса: Хасим, аль‑Мансур, аль‑Хади, Шахна.

Но прежде всего женщины. Маруселла, открывшая ему первичную форму сексуальности. Гарем аль‑Мансура, где он познал утонченные игры любовных утех.

Духовная эротика Сайды, ее облаченные в слова игры с огнем. И как противоположность тому – немой, бесконечно нежный язык тела Хизуран!

Чем дальше он удалялся от Аламута, тем больше освобождался от груза притворства, тем взволнованнее ощущал он постепенное возвращение к себе прежнему, к тому, кем он был когда‑то.

Во время ночного отдыха под открытым звездным небом он спрашивал себя:

‑ Как бы я вел себя, если бы попал в сад наслаждений таким же неподготовленным, как Али, Заид и Адриан? Предался ли я утехам плоти так же безоглядно, как они? Нет, потому что существует миссия.

‑ Есть и нечто другое, более важное, чем миссия, – сказал голос Адриана.

‑ Более важное, чем миссия? Невозможно!

‑Да нет, возможно. Это – любовь.

‑ Это предательство. Я тоже познал любовь во всех ее проявлениях, но остался верен себе.