‑ Что ты там делаешь?

‑ Пращу.

‑ Для циветты?

‑ Да, для циветты.

Потом они нашли мертвого сурка С обнаженными зубами он скалился, будто даже мертвый хотел защититься. Хищные птицы расклевали его тело. Внутренности висели клочьями. Запах разложения привлек рои навозных мух. Им не мешал даже дождь.

Орландо отрезал ветку у куста бузины и удалил мягкие внутренние ткани. Сухую ветку он вытер о разложившееся мясо. Зеленой пеной он наполнил

полую ветку, которую заткнул пробкой из бузиновой коры.

‑ Это тоже для охоты? – спросили пастушки.

‑ Да, для охоты.

После многочасового пути, наконец, они дошли до сужающейся части долины, в которой Орландо ожидал своего незнакомого противника. Тот, кто все время лежал в засаде там наверху, немного увидел бы в мороси дождя, даже если у него орлиный взор. Они остановились. Орландо опустился на колени, чтобы стать, насколько это возможно, меньше. Покрывало накрыло его голову.

‑ Да пребудет с вами Аллах, – раздался голос над их головами.

Мальчики испуганно остановились.

‑ Кто там?

Никого не было видно.

‑ Кто вы? – снова послышался голос сверху.

‑ Пастухи из Хабарона.

‑ Вы видели мужчину без лошади?

‑ Нет, – сказал Орландо высоким голосом. Мальчики удивленно уставились на него. Он приложил указательный палец к губам в знак молчания.

Пара камней скатилась с отвесных склонов. Орландо отметил про себя место.

‑ Что ты делаешь там наверху? – спросил младший, с голосом девчонки. – Тебе нужно помочь?

‑ Нет, идите дальше. Вы мне не нужны.

Они погнали коз за следующий поворот долины.

‑ Чего же он ждал там? – удивлялись подпаски.

‑ Меня, – сказал Орландо.

‑А что он хочет от тебя?

‑ Не знаю, но сейчас я это выясню. Идите за своими козами. Я сейчас вернусь.

Держась близко к отвесному краю, он ловко подполз обратно. Он почуял лошадей раньше, чем их увидел. Они были привязаны к хвойным деревьям. Двое животных, слава Богу, только двое: его лошадь и чужая. Значит, в засаде только один.

Прислонясь спиной к скале Орландо продолжал шарить руками. Не существовало другого пути, по которому можно было взобраться по отвесному склону. Вернувшись к впадине, которая скрывала коней, он осмотрел подъем, будто желал навек запомнить все особенности. Куда ступит человек, который будет спускаться вниз? За что будет цепляться руками? Куда он должен прыгнуть? Когда Орландо решил, что нашел правильное место, то вырыл там ямку своим кинжалом: квадрат в полтора фута и глубиной в фут. Потом разрезал бамбуковые палки толщиной в большой палец, поделил пополам, заточил, так что они стали острыми как костяные занозы. Наконец, он воткнул их в землю ямы, чтобы острые концы торчали вверх. Достал из сумки полую ветку бузины, открыл ее и смазал зеленым липким тлением бамбуковые иглы. Завершив это дело, Орландо укрыл ловушку ветками и листьями и присыпал землей.

Лошади уже начали нервничать. Запах смерти внушил им страх. Их топот и фырканье нельзя было не услышать. Орландо должен был поторапливаться.

Хотя вся процедура заняла только несколько минут, он был весь в поту. Он отвязал чужую лошадь, молодую кобылицу, которая радостно потерлась ноздрями о его плечо.

‑ Прости, сестра, – сказал он. – Иначе нельзя.

Удар, который он ей нанес сокрушительным концом пращи, был совершенно неожиданным. Кобылица заржала и поскакала прочь. Орландо вскочил на своего жеребца. Он еще слышал, как незнакомец, ругаясь, спускался вниз по крутому спуску. Потом пришпорил коня. У козьих пастухов он задержался только на мгновенье, не спешиваясь.

‑ Благодарю вас. Вы мне очень помогли.

‑ А циветта?

‑ Ее мы поймаем в следующий раз.

Тот, кто украл у него лошадь, чтобы заманить его в засаду, был уже почти мертв. Бамбуковые иглы с трупным ядом вопьются глубоко в плоть и пронзят его до самых костей. Если он и останется жив после того, как проведет в пути несколько часов, то в любом случае будет уже безнадежно отравлен.

Орландо не испытывал никакой жалости к этому человеку, как не испытывают сострадания к змее.

Два дня спустя стражники у больших ворот сожалели о смерти молодого низарита.

‑Ты должен увидеть его ступни, – сказал Абу Наджа, врач, – обожженные и распухшие как ноги слона. Каждый шаг причинял ему нестерпимую боль. Безумие горело в его глазах.

‑ Что с ним произошло?

‑ Я не знаю. Никто этого не знает. Я никогда не видел таких ран. Будто он наступил в змеиное гнездо.

‑ Кем он был?

‑ Одним из стражников у Мадинат ас‑Салам. Хусейн был необузданным парнем, сорвиголова, какие только существуют в горах Даилама Из тех, кто ничего не боится, верно преданный Кайму, прирожденный ассасин.

«Странно, – подумал Орландо, – почему же этот Хусейн не вышел со мной на бой? Почему он хотел убить меня из засады? Почему он хотел убить меня? Что я ему сделал?»

Вечером Орландо снял со стены волчий капкан. Он будет теперь брать его с собой при всех выездах.

В Аламуте никому ничто не принадлежало. Все было общим. Квартиры, платье, оружие и лошадей получали в пользование на оставшийся срок жизни. Все берегли полученные вещи. Кузнецы при необходимости работали бесплатно. О потере оружия или коня нужно было сразу сообщить Шахне. За утрату имущества строго наказывали.

Не по этой ли причине у него украли коня? Этот победитель монголов опасен.

Орландо редко сталкивался с ним, но если речь шла об элементарном требовании коня или оружия, то Шахна был высшей инстанцией. И Каим был беспощаден, если речь шла о нарушении существующего порядка

Он казнил даже собственных сыновей, о чем низа‑риты говорили с благоговейным уважением и приглушенным голосом.

Старший был замешан в самовольном политическом заговоре. Когда Старец Горы узнал об этом, то велел его казнить. Младший, который попал в беззаботную компанию, в пьяном угаре убил человека. Каим не нашел для него прощения. Он велел публично обезглавить своего последнего сына, верный словам пророка: «Справедливость должна не только царить, но и быть показана народу».

Прошла целая неделя, а Бенедикт до сих пор ничего не знал о Магдалене. Все чаще его взоры обращались к замку. Где она? Бенедикт начал уже беспокоиться,

‑ Ах, брось! Она уже не ребенок. Самое худшее она уже пережила.

И все же! Во сне он видел ее на повозке живодера, в руках палача, у которого было одутловатое лицо принца.

В воскресное утро она разбудила его.

Она выглядела утомленной после бессонной ночи.

‑ Фу, какой он, наследник императора! – сказала она. – Он носит свой скипетр в штанах и державу там же. Он овладел мною в капелле, перед ликом Христа, обнаженный, сзади, как это делают собаки. Он ненасытен и привязчив как молодая косуля, которую кормят из бутылки.

‑ Он разговорчив?

‑ Как ветер в ивах.

‑ О чем он говорит с тобой?

‑ О Боге и своих самых порочных желаниях. Он страдает от одиночества. Прежде всего, он очень много пьет.

‑ Это хорошо. Это развязывает язык.

‑ Но делает неприятным дыхание. Он воняет, как затхлая бочка.

‑ Что ты узнала?

‑ Мы говорили о нашем детстве. Ему нечего сообщить хорошего. Матери он не знает. Отец в его глазах – дьявол в образе человека. Своего опекуна, Кельгеймца, он осыпает ужасными ругательствами и проклятиями.

‑ Расскажи!

‑ Это было уже за полночь. Вино помутило его взгляд и сделало ватным язык. Тогда я осмелилась спросить, кто лее убил герцога.

‑ И что он на это ответил?

‑ Он сказал: «В редком случае забой свиньи приносит мяснику столько радости, как в этом случае». А потом рассмеялся так, что мне стало жутко.

‑ Он так сказал?

‑ Когда он впадает в невероятную ярость, то использует слова, которых я не понимаю. Думаю, это латынь. Он говорит то так, то эдак, рваными фразами, перемежая слова проклятиями и злым смехом. Он говорил о документе, который находится у него.

‑ Документ? Ты уверена? Знаешь, где он хранит свои бумаги?