Рауль выпрямился, подошел к рабочему верстаку, стоявшему около стены, и подволок его поближе к огню.

Лес подумала, что Рауль собирается разбить стол на дрова. Но вместо этого он снял пиджак и повесил его на угол верстака сушиться. Затем обернулся и внимательно посмотрел на нее. Лес опустила голову, избегая его взгляда, и провела пальцами по влажным волосам, разделенным на взлохмаченные прядки.

— Я не причесана. — Она оттянула ворот мокрой блузки, прилипшей к телу, а затем опять попыталась пригладить волосы. — Жаль, что нет с собой гребня.

Она видела перед собой только испачканные в глине сапоги Рауля, и тут его рука сунула черную расческу почти ей под нос.

— Спасибо.

Лес взяла гребень, не поднимая на Рауля взгляда.

Он отошел в сторону и стал перебирать груду хлама, отыскивая топливо. Она слушала, как Рауль роется в обломках, а сама в это время расчесывала спутанные влажные волосы, зачесывая их назад. Закончив, Лес неловко вертела расческу в руках, пока Рауль не вернулся к костру и не подбросил в угасающий огонь новые щепки.

Лес протянула ему гребень, вовсе не уверенная, что ее взлохмаченный вид сильно улучшился после причесывания.

Рауль сунул расческу в задний карман верховых бриджей. Лес невольно проследила взглядом за его движением и не могла не заметить, как плотно влажная ткань обтягивает мускулистые бедра, обрисовывая линию жокейских трусов, надетых под бриджами. Она быстро отвернулась и опять опустилась на колченогий стул, заняв прежнее положение у маленького костерка.

— Вы так и не сказали, намерены ли согласиться с моим предложением. — Рауль поворошил палкой огонь, подняв сноп искр.

Он все никак не оставлял костер в покое, как не желал оставить в покое и Лес.

Она слабо улыбнулась при мысли, что положение у нее шаткое и в буквальном, и в переносном смысле, затем вздохнула.

— Я буду держаться в стороне.

Ей пришло в голову, что, если бы Рауль вместо того, чтобы приказывать, с самого начала постарался бы убедить ее, им не пришлось бы сейчас сидеть у этого костра. Но он не сдержался, вспылил, она тоже потеряла самообладание — и вот они здесь.

— Поло очень много значит для Роба, — начала объяснять Лес, почему она уступила. — Он хочет добраться до самой вершины. Я от всей души желаю ему помочь любым способом, каким только смогу, пусть даже при этом мне придется забыть, в какой стороне находится тренировочное поле.

— Думаю, что вы об этом не пожалеете, — сказал Рауль. — Я тоже заметил, как он не щадит себя. Поло для него — не просто спорт. Неизвестно, как в будущем, но сейчас для него в поло заключается вся жизнь. Посмотрим, как долго это продлится.

— Уверена, что это надолго… — Лес замялась в нерешительности, думая о планах Эндрю в отношении Роба: парень должен непременно учиться в университете. — Хотя не знаю, хорошо ли это.

— Вас беспокоит, что он, возможно, захочет сделать поло своей профессией?

— На самом деле нет. Я знаю, что это опасный спорт и игроки, падая с лошади, разбиваются насмерть или калечатся, но тут ничего не поделаешь — такова уж эта игра. — Лес помолчала, уголки ее губ опустились в угрюмой покорности. — Это не я, а его отец будет недоволен таким решением.

Наклонившись вперед, она положила скрещенные руки на колени. Взгляд задумчиво устремился на Рауля, изучая его бесстрастные черты.

— Что вы думаете о способностях Роба? Понимаю, что вы еще не работали с ним достаточно долго, но как по-вашему, есть у него в спорте будущее?

— Возможно. Во всяком случае, он достаточно сильно желает добиться успеха. — Рауль отломил от доски, которой ворошил костер, большую щепку, бросил ее в огонь и наблюдал, как ее охватывает пламя. — Иногда я вижу в нем самого себя.

— Что вы имеете в виду?

Лес не находила в них никакого сходства, кроме общего увлечения поло.

— Я говорю о решимости, о которой вы уже сами упоминали. О требованиях, которые человек предъявляет себе, желая стать самым лучшим и не удовлетворяясь меньшим. Но самой игре я учился методом проб и ошибок… главным образом ошибок.

— Сколько вам было лет, когда вы сыграли вашу первую игру?

— Шестнадцать. Когда я сыграл свой первый клубный матч, мне исполнилось семнадцать. — Его рот скривился в сардонической усмешке. — Сеньор Бооне, мой хозяин, снабдил меня снаряжением для поло и дал цветную рубашку. Эктор одолжил свои шпоры. Белые бриджи принадлежали раньше сыну сеньора Бооне, который из них вырос. Помню, как от них несло нафталином. И все деньги, которые у меня были, — до единого гроша — я истратил на пару черных сверкающих сапог. — Рауль умолк и глянул на Лес. — Никто не сказал мне, что на игру не принято надевать черную обувь, потому что когда во время матча трешься сапогами о белые бриджи других игроков, то мажешь их ваксой. В тот день я был очень непопулярен.

Лес невольно посочувствовала ему, представляя все замечания и колкости, которые бросали перемазанные игроки в лицо или спину незадачливому пареньку. Она знала, каким униженным чувствовал бы себя ее сын, случись с ним такое в семнадцать лет.

— Думаю, это был последний раз, когда вы надевали эти сапоги.

— Они у меня были единственными. Прошло целых шесть месяцев, прежде чем я скопил достаточно денег и купил новую пару.

— Почему вы вернулись опять на поле?

Она восхищалась его способностью спрятать гордость в карман и продолжать играть… в черных сапогах, понимая, что опять послужит объектом новых насмешек. Нет ничего удивительного, что Рауль сделался таким, каков он есть, если подумать о том, как много раз ему приходилось смирять свою гордость. Возможно, он теперь имеет право на высокомерие.

— Почему? Я понимал, что хорошо играю. И я решил доказать, что могу быть лучшим, совсем не потому, что другие издеваются над моими черными сапогами, а потому, что знал, что способен стать отличным игроком. Есть много других занятий, которые мне не под силу, но в поло я могу стать лучшим.

— Вы говорите совсем как Роб. — На глаза Лес навернулись слезы.

— Тогда вы знаете, как это бывает, — натянуто произнес он.

— Нет. Не знаю… — Она слегка покачала головой из стороны в сторону. — Я вообще этого не понимаю. Я никогда ничего не желала так сильно, чтобы испытывать душевную боль. Я не понимаю, о чем вы говорите.

Когда она слушала Рауля, то вспоминала, как то же самое и почти в тех же самых выражениях говорил Роб. Ей припомнились слова Триши: «Мне нужна цель в жизни»… Все это словно разом обрушилось на Лес, пригибая к земле и заставляя чувствовать свою ущербность.

— В чем дело? — нахмурился Рауль.

— Ни в чем.

Но дрожащий голос выдавал ее.

Лес встала и повернулась к Раулю спиной. На мгновение закрыла глаза, чтобы остановить поток слез, и глубоко вдохнула через нос, успокаивая охватившие ее чувства. И тут она ощутила, что Рауль находится где-то совсем рядом. Лес открыла глаза и увидела, что он стоит возле нее и, нахмурившись, внимательно смотрит ей в лицо.

— Что с вами? — спросил он опять.

Когда Лес попыталась отвернуться, его рука остановила ее и мягким, осторожным движением развернула лицом к нему.

— Почему вы плачете?

— Потому что… — Лес пристально смотрела на ряд пуговиц на его мокрой рубашке. — Потому что я никогда в жизни не испытывала таких чувств ни к чему. Я не понимаю, о чем вы говорите. Разве от этого не сойдешь с ума? Все, кого я знаю, чем-то увлечены. Все, кроме меня. У Роба — поло. Триша хочет быть юристом. Одра желает удержать семью, чтобы она не распалась. Бог мой, даже Эндрю ждет того дня, когда он будет участвовать в процессах в Верховном суде. Мне сорок два года. И я не знаю, для чего живу на свете.

Рауль нахмурился еще сильнее. Его рука почти нерешительно прикоснулась к ее гладко причесанным гребнем волосам и легонько погладила их.

— Лес…

Но он, казалось, не знал слов, которые могли бы утешить ее.

Лес повернула голову навстречу его руке, прижавшись щекой к влажному рукаву.