— Не дергайся, Никола, чаи потом будем распивать, если будем, а пока это, как говорится, предварительный визит. Может, сразу нас попрешь, так и нечего расходоваться… Повторяю: «Ваш товар — наша купчиха!»

— Кого?

— Неуж совсем не догадываешься? Ни сном, ни духом? И чо только Гутька в нем нашла?

— Ну, судя по вступлению… нет, не хочу гадать. Еще попаду пальцем в небо, осмеете… Что там Гутя? Как она? Почему ты про нее заикнулась — выкладывай.

— В общем, ты — один, она — одна. Отчего б вам, как говорится… Две головешки вместе, как говорится, старая любовь не ржавеет опять же… А?

— Та-а-к… Стало быть, спонадобился Колек… Через столько годов… Будто он — письмо до востребования. Будто он…

— Не о том говоришь, Коля. Кто старое помянет…

— Слушай, поговорок я и сам до хрена знаю! Этих поговорок у нас — на любой аршин! А человек конкретный, он, понимаешь ли… Человек! У него — душа! И все такое…

— Правильно, Коля. Но Гутьке знаешь как плохо? Она хочет к тебе, больше-то не к кому! — вдруг выпалила незадачливая сваха то, чего ни в коем случае нельзя было произносить даже шепотом, и мгновенно она поняла свою оплошность, повернулась к молодой напарнице с надеждой во взгляде, будто не знала поговорки «слово — не воробей…».

— Теть Катя хотела вам сказать, дядь Коля, что хотя ее подруге действительно плохо, но ни к кому, кроме вас, она не хочет, потому что именно вас до сих пор любит и казнится допущенной в молодости глупостью! — выложив все это скороговоркой, Рита тоже ужасно смутилась. Черт дернул ввязаться в эту старческую романтику, вот и сидишь теперь дура дурой!..

Но сгоряча ляпнутое не столь уж редко оказывается эффективней самого премудрого и выверенного слова. Потому что жених вдруг резко смягчился, хотя, казалось бы, должен был непоколебимо на принцип встать.

— Да ладно, девки, чего там, она ведь, старая-то… — произнести вслух такое трудное для многих слово «любовь» Никола не смог, — впрямь, пожалуй, не ржавеет, и Гутя еще вполне ничего, не вся истратилась, сколько-нито и мне перепасть может, в общем, попытка не пытка, попробовать согласен, одному, правда, несподручно совсем… Еще скажу, так и быть, по секрету, хотя можете мой секрет зазнобе моей старой передать: я ведь сам часто про Августу думал. Что неплохо бы… А все не знал, как подъехать. Стало быть, пусть она не сильно переживает, что первой инициативу проявила…

— В лучшем виде твой секрет преподнесем! — несказанно обрадовалась главная сваха, ведь миссия-то, несмотря на отсутствие опыта, получалась успешной.

— Вот именно, преподнесите. Скажите, что сам в субботу часикам к двум прибуду. С гостинцем, само собой. Тогда уж и вам, как говорится, гонорар…

И тут напоследок вдруг напала на жениха некая странная при его солидности и основательности игривость. От радости, должно быть.

— Постойте-ка, девки, а мне чо-то подумалось… На хрена мне старая Гутька, может, мне вот к Ритуле подкатить? Вон она какая красивая, только малость подкормить!

— Не раскатывай губу, старый, есть у нее мужичок молоденький!

— Да молоденькие-то мужички разве умеют красоту ценить?

— Зато старенькие умеют, вам если молодая, так уже обязательно красавица!

— Так оно и есть! А молодой-то — вон до чего довел! Ты пошто такая субтильная-то, девушка?

— Диабет у меня, дядь Коль, — ответила Рита просто и буднично, а старик враз смутился.

— Диабе-е-т! Вон что… Сахарный?

— Сахарный.

— Вон что… Да не бери в голову! Просто сахар не кушай, и все. И сто лет проживешь. Я много диабетиков знаю — живут! Только они все толстые. Я даже не знал, что бывает наоборот.

— Бывает…

— Все, айда, Ритуля. Гутька там, поди, извелась. Понесем ей «благую весть», обрадуем. До субботы, женишок!

— До субботы, девушки…

Вышли из подъезда — красота, вовсе бы с улицы не уходить.

— Так бы жизнь заканчивалась, — после долгой паузы, мечтательно произнесла тетя Катя, подобрав резной кленовый лист и задумчиво вертя его в пальцах.

— Ага, — отозвалась Рита, подумав про себя, что ее жизнь, возможно, так и закончится.

— Но нам еще слишком рано об этом думать! — строго сказала соседка, мельком глянув Рите в глаза.

— Может, и не рано. Может, в самый раз.

— Я слышала, как ты вчера… Что, сильно прихватывает? Ведь сам по себе диабет, я слышала…

— Почки в основном. А еще — сердце. А еще — давление скачет, так что кажется, будто лопнет вот-вот голова…

— Бедная девочка… А может, — ничего? Может, вот-вот научатся доктора?

— Может… — Рите хотелось поскорей закончить неприятный разговор, а еще утешить хотелось добрую старуху.

— Тогда ты это… Держись, дочка! Изо всех сил держись! И верь. Доктора точно — вот-вот, я своими ушами недавно по телевизору слышала, только не помню, по какому каналу…

— Да я верю, теть Кать…

— Вот и молодец. Стало быть, еще когда-нибудь кого-нибудь сватать пойдем.

А между тем они уже стояли на своей лестничной площадке и обе инстинктивно принюхивались. Кажется, ничем таким не пахло.

— Давай, отпирай скорей, — не выдержала соседка, — чо там с твоими костями, а то ведь я, если что, во всем виноватая буду.

— Сейчас-сейчас!

Соседка осталась в прихожей, а Рита — не разуваясь даже — на кухню. Одной рукой — выключить газ, другой — долой с кастрюльки крышку. Вовремя успели — вода выкипела почти вся, но ничего не пригорело.

— Все в порядке, теть Кать!

— Гора с плеч… А рисковые мы с тобой бабы, Ритка!

— Да уж, рисковые.

— Все, теперь — хозяйничай, Ритуля, доделывай свое фирменное, скоро твой ненаглядный придет, а уж к Августе я одна. Утомилась, поди?

— Немного есть.

— А я-то, старая дура…

— Что вы, теть Кать, я, можно сказать, впервые, как здесь очутилась, людей увидала, спасибо вам огромное!

— Тогда — ладно. Пока. Если что, я всегда…

— Не сомневаюсь. До свидания.

После одиннадцатого бывшие Ритины одноклассники и одноклассницы начали ни шатко, ни валко строить взрослую свою жизнь, хотя, конечно, ничего они особенного не начали, это всего лишь говорят так, когда никаких собственных слов не имеют, а ребятки просто-напросто отдались на волю выдувшим их из школы ветрам, и разметало кого куда в зависимости от собственного веса каждого, конфигурации ландшафта и прочих, порой, казалось бы, несущественных факторов.

Иван с Ниной, напомним, почти сразу расписались в загсе и обвенчались в храме, однако сделали это тайком от школьных друзей, а когда школьные друзья об этом узнали, то им осталось лишь обидеться, что столь важное дело состоялось без них. Они и обиделись, но впоследствии все же понемногу сообразили, что юные брачующиеся далеко не всегда вольны решать, кого звать на сочетание, кого не звать, тем более, если с трудом выревели у предков благословение, за которым не только и не столько замшелая домостроевщина маячит, но вопрос жилищный с финансовым вкупе.

Конечно, уже в те времена молодежь чаще всего ни с чем таким не считалась, предков в грош не ставила, а ставила перед фактом: мы ж все равно давно в греховное сожитие вступили, но если вам невмоготу видимость приличий соблюсти, то — пожалуйста, так и быть, потерпим.

Однако Ваня с Ниной были, очевидно, не таковы. И если из Нинкиных родителей, напуганных случаем с Ритой Денисовой и удрученных отсутствием у дочери невинности, можно было любые веревки вить, то Ванины предки, напротив, имели все козыри на руках…

А сами молодожены после своего таинственного сочетания сразу резко углубились в семейную жизнь и перестали показываться где бы то ни было, дав повод всем знакомым злословить с плохо скрываемой завистью, что Ванька с Нинкой никак натрахаться не могут, вот придурки.

А потом как-то постепенно стало не до них, а еще чуть позже те, которые недавно на выпускной вечеринке клялись друг дружке в вечной дружбе, почувствовали, что ветры, свежо гуляющие за стенами школы, оказываются гораздо сильнее любых детских да и не только детских клятв. Но почему-то ничуть не грустно от этого открытия, а, наоборот, весело и тревожно — куда-то занесет в конце концов, во что-то шмякнешься со всего маху…