Ему ответила более старшая из женщин-псиоников, — Вслух ты можешь говорить все, что хочешь, но на поле боя ты все равно будешь ограничен в использовании псионики. В любом случае мы не можем допустить, чтобы ты замышлял побег прямо у нас под носом.

Итак, они не слышали их разговор; они только почувствовали, что они переговариваются. Обучение у Китарака принесло свои плоды, по меньшей мере в этом; теперь их не слышат все, кому не лень. Это надо запомнить на будущее, если у них на самом деле появится план побега.

— Вы имеете в виду, что я могу использовать псионику против этой эльфийской шлюхи? — прошептала Кайана разбитыми, окровавленными губами.

Женщина засмеялась. — Нет, мы не разрешим тебе сделать это, только не на тренировке. Но во время боя на арене ты сможешь использовать все, что хочешь. На этих играх пришедший вторым всегда получает один и тот же приз.

Она выглядела как добрая мамочка, дававшая хороший совет своей любимой дочке, а ее веселый тон еще и усиливал иллюзию, но говорила она о смерти и только о смерти. И у Джедры с Кайаной по-прежнему болело все, что только можно, а псионики могли бы ликвидировать боль одной своей мыслью.

— Как вы можете такое делать людям? — Джедра задохнулся от возмущения. — Вы же знаете, как они чувствуют.

— Да, мы знаем, — ответила более молодая из них. — А теперь и ты знаешь. Ты знаешь, как больно тебе будет, и при этом ты не потеряешь сознания. Это самый важный урок, который должен усвоить любой гладиатор. Он должен помочь тебе не сдаваться, пока ты можешь сражаться, и драться до конца, любого.

— Великолепно, — сказал Джедра. — Теперь, когда я выучил урок, быть может вы будете так добры и снимете боль?

Более молодая женщина покачала головой. — Нет. Ты должен знать, как долго ты можешь сопротивляться ей.

То есть всю оставшуюся жизнь, по меньшей мере так казалось Джедре. Боль не отпускала Джедру три следующих дня, частично из-за не до конца вылеченной ноги, частично из-за свежих ран, которые он получал от Сахалика во время каждой тренировки.

Было по три тренировки в день, некоторые с оружием, некоторые без, и во время каждой из них огромный эльф делал все, чтобы как унизить Джедру, так и избить его до потери сознания. Когда они сражались затупленными деревянными мечами, Сахалик, например, скользнул ему за спину и отшлепал его плоской частью клинка, а во время сражения на копьях эльф подставил Джедре подножку, сбил его с ног и раз за разом тыкал копьем в его тело, как любопытный мальчишка тыкает палочкой в труп какого-либо животного.

— Ты просто жалок, — сказал ему эльф, когда они сражались дубинами. — Ты не смог бы победить одноногого слепца с одной рукой, провязанной к спине.

— Я не хочу сражаться с одноногим слепым, — выдохнул Джедра, с трудом держась на ногах после удара дубиной в солнечное сплетение. — Я не хочу сражаться ни с кем.

— Но, тем не менее, тебе придется, — заметил Сахалик, почти осторожно опуская дубину на голову Джедры. Тот пригнулся, но недостаточно быстро, чтобы уклониться от удара Сахалика, почти снявшего с него скальп и оставившего очередной болезненный ушиб. — Ты просто трус. А это очень плохо, потому что сражаться тебе придется в любом случае, а любое дело легче делать, когда его любишь.

В нескольких ярдах от них Кайана вскрикнула от боли, когда эльфийка Шани со всей силы ударила ее.

— Любить это? — зло крикнул Джедра. — Как вообще может кто-нибудь любить причинять другому боль? — Пот, перемешанный с кровью жег ему глаза, и он вытер его обратной стороной ладони.

— О, это легко. Это точно так же, как вы выставили меня на посмешище перед моим племенем, — сказал Сахалик. Он опять махнул дубиной, и хотя Джедра блокировал удар — нет, парировал, напомнил он себе — деревянная дубина в его руках задрожала и руки внезапно онемели.

— Я вовсе не наслаждался тем, что выставил тебя дураком, — ответил Джедра. — Я просто хотел остаться в живых, не хотел, чтобы ты убил меня, вот и все.

— И унизил меня вместо это, — сказал Сахалик, вышибая дубину Джедры из рук полуэльфа. — Ты и твоя женщина. Вы наверно смеялись без остановки, когда мне пришлось бежать из моей собственной палатки.

Джедра вспомнил напряжение той ночи, страх и гнев племени, когда Сахалик не вернулся на следующее утро. Никто не смеялся. И если Сахалик не знал этого…

— Ты не вернулся, — недоверчиво сказал Джедра, даже не пытаясь добраться до своей дубины. — Ты боялся, что они будут смеяться над тобой, и ты бросил свое племя только для того, чтобы не допустить этого.

Сахалик не ответил. Он попытался ударить дубиной по ногам Джедры, но тот увидел движение и отпрыгнул.

— Ты идиот! — крикнул Джедра. — Они нуждаются в тебе. Ты же должен был стать их следующим вождем. И ты бросил их только потому, что боялся, что они будут смеяться над тобой. А ты знаешь, что случилось потом, после того, как ты сбежал?

— Мне все равно, — сказал Сахалик, но он лгал и Джедра знал это.

— На них напал облачный скат. — Джедра не стал упоминать, что он сам навлек это нападение. Он плясал вокруг Сахалика, уходя от ударов его дубины. — Кайана и я убили его, — сказал он, — но один из ваших воинов был очень тяжело ранен, почти убит, а все имущество племени было уничтожено. Когда мы уходили от них, они выглядели хуже, чем тот караван, который вы ограбили.

— Ты врешь, — сказал Сахалик, опять ударяя в голову Джедры, но на этот раз Джедра нагнулся достаточно быстро, подобрал свою дубину и ударил ею Сахалика между ног. Огромный эльф взвыл и отпрыгнул назад, а Джедра прыгнул следом за ним, ударив его дубиной в левый бок.

Джедра не понимал, что случилось с ним, но эльф сделал его таким злым, каким он не был уже много месяцев. Он не любил сражаться, и никакая физическая боль не могла заставить его полюбить это, но высокомерие и ложь Сахалика сотворили чудо: он захотел избить этого подлого эльфа. Он обрушился на своего мучителя с дубиной, нанося удары по груди, бокам и даже по спине, если Сахалик изгибался, уходя от его ударов, и все это время он орал не переставая, — Ты назвал трусом меня? Да это ты настоящий трус. Ты боишься насмешек. — С последними словами он он ударил с такой силой по ноге эльфа, что послушался громкий треск сломанной кости.

В то же мгновение Джедра почувствовал, как его схватили невидимые руки. Его дубина отлетела в сторону, и покатилась, как живая, по тренировочному полю, а темное присутствие псионических стражей наполнило его сознание. Сахалик тяжело опустился на землю, держась за ногу, потом закинул голову назад и заорал от боли и злости. Джедра ожидал, что когда эльф встанет, он превратит его голову в кашу, но вместо этого эльф жестом приказал псионикам освободить Джедру. Он задумчиво глядел на Джедру, ожидая, пока они подойдут и вылечат его рану, а потом сказал через сжатые зубы, — Я думаю, в тебе все-таки живет боец, несмотря ни на что. Это хорошо. Если ты во время настоящего боя вспомнишь то, что чувствовал сейчас, может быть ты и переживешь его.

— Я не хочу сражаться, — опять сказал ему Джедра.

— Жаль, — сказал Сахалик, — потому что тебе придется сражаться через три дня.

Этой ночью Кайана прошептала ему со своей койки в отстроенной заново казарме гладиаторов, — Это был глупо. Теперь он будет бить тебя еще сильнее. — В первый раз с того момента, как их схватили, она заговорила с ним первая. Они тренировались по отдельности, и в предшествующие ночи, когда они могли бы по меньшей мере прижаться друг к другу, она предпочитала дуться на него со своего матраца, демонстративно не замечая его.

Хотя он и не был уверен, что хуже, он сказал, — Это не имеет значения. В любом случае мы вскоре умрем.

— Нет, если я смогу сделать то, что они нам не дают, — сказала она. — Если мы сумеем использовать псионику на арене, мы победим всех, кого они бросят против нас.

— Если нам не придется сражаться с другими псиониками, — возразил Джедра.