— Снимите также отпечатки пальцев. И все это немедленно отошлите в лабораторию. — Он улыбнулся чуть злой и ехидной улыбкой. — Ваш новый приятель получит свою пуговицу обратно лишь после того, как подаст заявление начальнику отдела и потратит четыре стотинки на трамвай. А для него четыре стотинки — тоже деньги. Хотя вообще-то получит он свою пуговицу или нет будет зависеть от дальнейшего хода следствия. Лично я думаю, по крайней мере сейчас, что он ее получит.
У Аввакума не было никаких улик против Гарри. Больше того, ему и в голову не приходило подозревать его. Проявляя формализм в отношении этой пуговицы, он делал это как бы против своей воли, а почему — и сам не знал.
Когда лейтенант вышел из комнаты, он подумал: «Быть может, я поступаю так из-за Марианны? Из ревности!» И почувствовал, что его бросило в жар, словно он стоял перед открытой топкой гигантской пылающей печи. Ревность? Но человек обычно ревнует, когда любит. А разве он любит? Нет, эта игра была в такой же степени любовью, как вальс, например, симфонической музыкой.
Но дальше, дальше… Уравнение уже решено, и вывод сделан. Что же следует теперь? Кто убийца?
Аввакум закрыл глаза. Вид покойника действовал на нервы. Казалось, он мучился в своем кожаном бандаже — силился сползти на пол. Руки его вымученно свисали вниз, трудно было представить себе, что это они доставали иногда тот флакончик с духами, лежащий в ящике стола, и осторожно открывали пробку, чтобы вдохнуть воображаемый аромат.
Итак, кто убийца?
Аввакум вздохнул и закурил.
В комнату, постучавшись, вошел сержант. Он выглядел сейчас гораздо бодрее и уже не зевал. «Коньяк», — подумал Аввакум и кивнул ему головой:
— Докладывай!
Сержант сказал, что они перерыли весь дом от подвала до чердака, включая и кухню, но посторонних лиц или предметов, стоящих внимания, не нашли.
— Есть вот это, — сказал он и протянул руку Аввакуму.
«Это» представляло собой потрепанную сберегательную книжку, от которой шел запах лаврового листа и душистого перца.
Аввакум раскрыл ее. И хотя умел прекрасно владеть собой, на этот раз не удержался и присвистнул от удивления.
— Пять штук, — сказал ему сержант. Он стоял, горделиво выпрямившись, и лицо его сияло. — Пять штучек.
Среди исписанных цифрами страниц лежало несколько банкнот достоинством в два доллара каждая. Аввакум пересчитал бумажки, пощупал их, посмотрел на свет. Доллары были настоящие.
— А посмотрите, какой у него, бедняжки, вклад! — с возмущением сказал сержант. В голосе его не было даже и следа зависти.
Аввакум взглянул на последнюю цифру в сберкнижке. Действительно, на такие деньги бывший кок преспокойно мог купить себе «Волгу», и еще бы осталось.
— Составили протокол? — помолчав, спросил Аввакум.
— Так точно, — вытянулся сержант.
— А как ведет себя повар?
— Воет, — сержант пожал плечами. — Воет, как солк, товарищ майор.
Аввакум сделал несколько шагов по комнате:
— Отправьте его немедленно в арестантскую Управления, — сказал он. — И не снимайте с него наручники.
Итак, кто убийца?
Труп и взаправду казался утопленником, запутавшимся в каких-то отвратительных водорослях. Аввакум отвернулся и опять закрыл глаза.
Убийца… Найти его не так уж трудно. Есть следы. Другое было сейчас куда важнее, и об этом следовало сейчас думать, — шифрограмма. Шифрограмма давала инструкции кому-то: замыкался круг, выполнялось задание, грозящее опасностью государству.
Но где и когда?
Может быть, это должно произойти в ближайшие часы.
Сейчас некто сидит где-нибудь в темноте, слушает, как барабанит по стеклам дождь, и самодовольно улыбается своей ловкости. Подобно хорошему шахматисту. Он объявил противнику мат и теперь имеет полное право спокойно выкурить свою трубку.
Интересно, вернулась ли уже Очаровательная Фея домой? Завтра вечером она будет танцевать в «Спящей красавице» и этой ночью должна хорошенько выспаться. А проклятый дождь пусть идет — его шум убаюкивает.
Но зачем он старается заговорить себя? Ведь от профессорского стола его отделяют лишь каких-то два шага. Он должен сделать их, в конце концов, и убедиться собственными глазами, что там ничего не осталось. Если это так, то субъект, который сидит сейчас в тепле, может спокойно курить свою трубку. Время работает в его пользу.
Аввакум выпрямился, обошел кресло и остановился с левой стороны. Сейчас весь стол был у него на виду.
Телефон, арифмометр и пепельница были не в счет, так же как логарифмическая линейка и стакан с цветными карандашами.
Но зато все остальные предметы следовало тщательно проверить. Их было не так уж много. Томик Ларусса, первый том Большой энциклопедии, теория вероятностей и уже знакомые латинский словарь и грамматика.
От этих двух книг на него словно повеяло смертельным холодом — шифрограмма, очевидно, была составлена из условных слов по-латыни. Сложнее этого невозможно придумать.
Кроме книг, на столе в беспорядке лежали десятки черновиков, исписанных бесконечными колонками цифр.
Ведь, чтобы расшифровать, например, три колонки пятизначных цифр, возведенных в десятую степень, требовалось множество вычислений, — ими можно было исписать страницы самой толстой тетради. И сейчас перед ним как раз лежали кипы листов с вычислениями, но в своем хаотическом беспорядке они не говорили абсолютно ничего. Все же он начал собирать разбросанные черновики и даже попытался придерживаться какой-то системы, которая на самом деле существовала лишь в его воображении.
И в тот миг, когда он уже сознавал всю бесполезность занятия, в тот миг он заметил раскрытую тетрадь, лежавшую возле арифмометра под стопкой чистой бумаги.
Аввакум схватил тетрадь с такой прытью, словно там отчетливыми буквами была изложена тайна жизни. Листы скрепляла спираль из тонкой проволоки. Но от первого листа сохранились лишь мелкие остатки между витками.
Все остальные листы сохраняли белизну.
Мог быть исписан лишь один лист, а его оторвали.
Разделавшись с профессором, убийца поспешил уничтожить именно его.
Но что хранил вырванный лист? Разгадку тайны? В корзине, стоящей на полу, чернели остатки сожженной бумаги. Лейтенант, взволнованный находкой пуговицы, не заметил их.
Ну хорошо, Аввакум их заметил, а что дальше?
Аввакум как раз прикуривал, когда внезапная мысль заставила его вздрогнуть: профессор с трудом двигал левой рукой — она всегда неподвижно лежала на столе. Он был вынужден все делать правой рукой — и писать, и придерживать бумагу, чтобы она не ерзала, причем ему приходилось нажимать на нее сильнее, чем человеку, который владеет обеими руками. А когда кто-нибудь сильно нажимает кистью на бумагу, то и пальцы крепче сжимают карандаш, а он просто впивается в бумагу, оставляя следы и на нижнем листе.
Аввакум вырвал из тетради первый лист и стал рассматривать его на свет. То здесь, то там виднелись едва заметные линии и углубления. И все-таки это были какие-то следы.
Теперь у того, кто сидел в тепле и радовался своей ловкости, уже не было основания спокойно курить трубку!
— Товарищ лейтенант! — позвал Аввакум.
Когда тот появился в дверях, он сказал ему:
— Этот лист из тетради — настоящая драгоценность. Отнесите его лично в фото-химический отдел лаборатории и велите немедленно сделать фотокопию. Надеюсь, что за час все будет готово и что самое большее через час десять минут я снова буду иметь удовольствие видеть вас.
— Так точно! — улыбнулся лейтенант и щелкнул каблуками, хотя и был в штатском. Он считал большим счастьем работать под началом Аввакума, что равносильно занятиям в высшей школе детективного искусства. Да и для послужного списке имело значение с кем ты работал.
Аввакум опустился в кресло и приготовился ждать. Но сон взял свое.
Аввакум открыл глаза и виновато улыбнулся. Перед ним стоял полковник Манов. Захову показалось, что прошло не более пяти минут.
— Я думаю, что он уже схватил убийцу за шиворот, а он спит! — грустно сказал полковник.
