— Были, — сухо ответила Ценз.

— Нельзя ли поподробнее?

— Не имею привычки рассказывать о своей личной жизни незнакомым людям.

— Так давайте познакомимся! — оживился Василий. — Хотя факт знакомства имел место быть ранее, вы просто забыли. Но мне не трудно повторить процедуру. Я — капитан Коновалов, вы — Татьяна Эдуардовна Ценз. Верно?

Татьяна Эдуардовна грустно улыбнулась:

— Я готова отвечать на все ваши вопросы и помогать вам по мере сил. Но не перегибайте палку. Поверьте, интимные подробности моей жизни, или жизни Норы Симкиной, или Саши Трошкина, или Вадима — да любого из тех, кто имел несчастье оказаться в пятницу в «Роще», не приблизят вас к истине. Скорее, только запутают.

— Неужели?

— Да. Вы можете оказаться на ложном пути, если станете искать среди нас человека, который больше всех не любил Светлану. Да и как определить степень нелюбви? Думаю, дело в другом.

— В чем, например?

— Для кого-то она стала очень опасна. В тот самый момент, в пятницу. Так опасна, что ждать день или два уже не представлялось возможным. Надо было срочно ее… нейтрализовать.

— Для кого же? — Василий про себя согласился с Татьяной Эдуардовной.

— Ищите.

Ценз покинула кабинет в таком же ровном и спокойном настроении, в каком и появилась здесь.

— Умная женщина, — задумчиво пробормотал Василий. — Очень умная. Не перехитрила бы она сама себя.

— Себя перехитрить невозможно, — попытался развеять опасения Василия Гоша. — В том смысле, что все равно окажешься в победителях.

— Или нет. — Василий загрустил. — Скорпион сам себя кусает и подыхает. А тоже хитрая тварь.

— Скорпион — тварь дурная. А Татьяна Эдуардовна, как ты справедливо заметил, женщина умная.

— Все выглядит абсолютно по-идиотски. Абсолютно, — начал раздражаться Василий — у него всегда страшно портилось настроение от голода. — Более глупого убийства я не видел. Смотри, у всех наших подозреваемых есть веский мотив убить. Да?

— Да, — кивнул Гоша.

— Неглупые люди, в чем мы сейчас с тобой имели возможность убедиться, да?

— Да.

— Каждому из них было бы выгодно замотать момент убийства, не привлекать к нему внимания, постараться сделать так, чтобы точно назвать час убийства было невозможно, да?

— Да, но… — попробовал включиться в дискуссию Гоша, но Василий не дал ему такой возможности:

— Подожди. Они могли это сделать. Вечер, все расходятся по номерам, вряд ли эту пьяную Григорчук кто-нибудь стал бы искать среди ночи, да и утром рано ее не стали бы тревожить. Обнаружили бы труп днем. Да пусть даже утром — все равно наш эксперт не смог бы уже сказать, в котором точно часу ее убили. Плюс-минус два часа. И тогда у всей компании подозреваемых была бы ломовая отвязка. Они бы растворились в толпе тех, кто находился тогда в пансионате. Да?

Гоша вяло кивнул, понимая, что нужен Василию не как собеседник, а как молчаливый слушатель, как кактус.

— Они все делают наоборот. Труп находят через минуту после убийства, время совершения преступления точно известно. Зачем? Зачем, я тебя спрашиваю?

— Я думаю… — встрепенулся Гоша.

— … и думать нечего, — перебил его Василий. — Все очень странно. Если убийца Иратов и он идет убивать Григорчук, то зачем он сообщает всем, что пошел к ней?

— Тебе не приходит в голову, — вклинился Гоша, — что он шел к ней, вовсе не собираясь убивать? Так, поболтать, то-се, но чем-то она его взбесила, и он не сдержался.

— Не похож Вадим Сергеевич на психа. Взбесился? Отлично. Он бы прикончил гадюку и ушел, закрыв дверь. А потом бы еще прикинулся на людях, что она ему продолжает названивать. Вот в такое развитие события я бы поверил.

— А если убийца не Иратов? — спросил Гоша. — Тогда никаких противоречий, тогда все сходится. Григорчук звонит Иратову, но убийца-то этого не знает. Он заходит к ней сразу после телефонного разговора, спокойненько душит бедную женщину, и тут в дверь начинает кто-то ломиться. Помнишь, Иратов говорил, что дверь была заперта, он стучал, но ему не открыли. Иратов уходит к себе, убийца тихонечко смывается, вот и все.

— А зачем оставлять дверь открытой? — Василий уперся в Гошу тяжелым взглядом. — Чтобы точно подсказать нам, когда именно было совершено убийство? Захлопни дверь и спи спокойно.

— Может быть — нечаянно? — предположил Гоша. — В панике…

— Не-ет, Гошечка, не-ет. Здесь что-то другое.

Они вопросительно уставились друг на друга.

— А может быть?! — воскликнул Гоша через несколько минут тягостного молчания.

— Подожди, я сам скажу! — взмолился Василий. — Сравним. Убийца хотел подставить Иратова?

— Да! — Гоша шарахнул рукой по столу и взвыл от боли. — Да. Двух зайцев решил подрезать. Иратов сам напросился — пришел не вовремя и подал убийце сладкую идею. Или убийца слышал, как Григорчук разговаривала с Иратовым по телефону, и знал, что он придет в ее номер с минуты на минуту. А если это так, то нам надо искать человека, которому мешали и Григорчук, и Иратов.

— На первый взгляд — никому из наших фигурантов, — задумчиво сказал Василий. — Более того, они все выгораживают Иратова.

— Ну, ты же правильно заметил, что все они не дураки. Очень не дураки. Так что правильно они себя ведут, — одобрительно заметил Гоша. — Они небось и книжек много читали, так что знают — кто катит баллон на товарища, того больше всех и подозревают. Ищите мотив, товарищ капитан, скрытый мотив.

Гоша и Василий пожали друг другу руки, очень довольные друг другом, а главное, каждый собой.

— Все-таки я умник, — бормотал себе под нос Василий. — Ну просто умник.

— Не зря я парился на мехмате, — хвалил себя Гоша. — Математика, как ни крути, дисциплинирует мозги и оттачивает интеллект.

— При чем тут математика? — возмутился Василий. — Нам же не считать, нам думать надо.

— О боже! — вскрикнул Гоша. — Твоя дремучесть не имеет пределов.

— К тому же, — гордо добавил Василий, — я тоже знаю математику. И химию. И физику.

— Да? — хитро прищурился Гоша. — Физику? И можешь сказать, почему тело падает вниз?

— Могу. Потому что споткнулось, — легко ответил Василий.

— Правильно, — кивнул Гоша. — Тогда, раз ты такой умный, ответь мне еще на один вопрос — как наша с тобой версия состыкуется с тем, что мы изъяли из сейфа Григорчук. И кто приходил к ней в ночь после убийства?

Она притормозила у фонда и открыла окно. Знакомый охранник помахал ей рукой, и она улыбнулась в ответ. По ее расчетам, Трошкин должен был вот-вот появиться. Прождав минут двадцать, она решила подняться к нему сама. Секретарша Марина, ненавидевшая Татьяну Эдуардовну всеми фибрами души, поприветствовала ее тепло и радушно и немедленно завела разговор о модной французской диете, выразительно поглядывая на пышный бюст гостьи.

Ценз слушала, кивала и соглашалась, что избыточный вес в наше время стал серьезной проблемой.

— Ничего удивительного, Мариночка, сидячий образ жизни, машина, бутерброды на ходу…

— Да, да, да, понимаю. — Марина сочувственно закатывала глаза. — Вы же целый день на работе, при такой загрузке ни спорт, ни прогулки невозможны. Ведь вы так поправились, если я не ошибаюсь, в последний год?

— Да, где-то так.

— Представляю, сколько проблем сразу возникло. Вам же пришлось менять весь гардероб… — У Марины даже лицо свело от сострадания.

— … и расширять дверные проемы, — поддержала ее Ценз.

Марина обиженно замолчала — вот и делай людям добро, рассказывай им о французских диетах.

Вскоре в приемную вышел Трошкин и, как показалось Татьяне Эдуардовне, не обрадовался, увидев ее.

— Как дела, Саша?

— Твоими молитвами. Проезжала мимо?

— Приехала за тобой. По-моему, нам обоим следует встряхнуться.

— По-моему, нас обоих сегодня уже встряхивали в МУРе. Не многовато ли тряски? — Трошкин грустно усмехнулся.

— Не вредничай, Саша. — Татьяна Эдуардовна улыбнулась. — Я ведь не отношения выяснять приехала. Да и чего уж теперь-то. Не бойся. Поедем в какое-нибудь тихое место, посидим, обсудим все.