— Нет-нет, не кричи. Только не это. Я всё равно ничего не услышу. Смотри на меня и говори медленно, четко выговаривая слова.

— Так? — спрашивает Лоренсо, глядя на художника, следящего за его губами.

— Да, так, очень хорошо.

— Я всем обязан этому человеку.

— Кому?

— Тому баску. Тому торговцу. Я обязан ему всем.

— Ему?

— Да, ему. Это из-за него меня исключили из ордена, после чего я бежал и оказался во Франции. И внезапно прозрел.

Лоренсо в нескольких фразах рассказывает Гойе о шестнадцати последних годах своей жизни, о том, что он видел и делал, о том, как в мгновение ока утратил веру, вдохновлявшую его с самого детства, и понял, насколько до сих пор заблуждался. Касамарес засучивает один из рукавов своего костюма, чтобы показать шрам, оставшийся от раны, и говорит:

— Смотри, я даже проливал кровь ради революции. Я получил второе, боевое крещение! И женился! Да, я, человек, давший обет безбрачия, женился, притом на француженке! Надо будет тебя с ней познакомить! У нас трое детей, они приедут сюда со дня на день. Ты их увидишь. Слушай, у меня идея, ты напишешь наш портрет, прекрасный семейный портрет, ладно? И на сей раз тебе придется написать десять рук, включая мои! Десять! Поверь, я могу сделать себе такой подарок!

Лоренсо трещит без умолку, рассказывает, что встречался с Наполеоном, у которого незабываемый взгляд (это говорят все европейцы, даже те, которые никогда не видели Бонапарта), что его брат Жозеф — замечательный человек, преданный, честный, простой, к тому же любитель искусства (он, дескать, мечтает построить в Мадриде большой государственный музей по образу и подобию Лувра), работать с которым одно удовольствие, и что Испании следовало бы с радостью и благодарностью принять такого короля, а не стрелять ему в спину.

Но всё еще утрясется, он в это верит. Достаточно пяти минут, проведенных с Фердинандом, чтобы понять, что этот получеловек — ходячее горе, сущая глупость, жестокость и застарелая боль Испании. Это король, которого пора выбросить на свалку истории, вместе с множеством ему подобных. Король, которого не грех затоптать, раздавить, как таракана, ядовитого слизняка, недоноска, прирожденного тирана. Свобода — это шанс, который нельзя упустить, ведь другой такой представится не скоро, вещает Лоренсо, у которого в запасе масса прекрасных фраз такого рода.

Собеседники совсем не говорят о только что состоявшемся процессе, об этом стихийном суде, о заведомо известном приговоре и старце, обреченном на смерть. Гойя, как обычно, избегает подобных тем. Как знать, к чему это может привести.

Раздается стук в дверь.

— Войдите! — громко восклицает Лоренсо.

Помощник возвращается вместе с бледной и вялой, но с вымытыми и причесанными волосами Инес, чувствующей себя неловко в платье с чужого плеча (его одолжила Жозефа), которое ей немного велико. Она сразу же узнает Лоренсо и пристально смотрит на него, неожиданно оцепенев, словно ее заставили замолчать. Однако это не так: Лоренсо вежливо, с участием смотрит на женщину, но не узнает ее. Он отвешивает учтивый полупоклон, называет свое имя и добавляет, что только что узнал о смерти Томаса Бильбатуа, и ему очень жаль. Это человек, которого он когда-то знал. Затем Лоренсо спрашивает:

— Что я могу для вас сделать?

Неподвижно стоявшая Инес внезапно устремляется вперед, преодолевает несколько метров, отделяющих ее от Лоренсо, бросается к его ногам, хватает его за руки и принимается осыпать их поцелуями.

Касамарес смущен, он никак не может вырваться и просит, чтобы она прекратила, угомонилась. Однако Инес крепко держит его за руки, сжимает их и снова целует.

— Прошу вас, — говорит он, — прошу вас… В чем дело? Что я могу для вас сделать? Скажите!

Женщина спрашивает:

— Что стало с нашим ребенком?

Он просит ее повторить вопрос, что она и делает другими словами:

— Наша малышка? Где она?

Лоренсо смотрит в сторону Гойи, как бы прося у него помощи, разъяснений. Тот говорит:

— С тех пор как я снова ее увидел, она постоянно говорит о каком-то ребенке.

— О ребенке?

— Да, о маленькой девочке, которую якобы у нее отняли.

— Недавно?

— Не знаю.

Лоренсо возвращается к Инес и мягко спрашивает, сколько времени та провела в застенках инквизиции. Она отвечает, помолчав, что это ей неизвестно. Прошло какое-то время, вот и всё. Это было долго. Очень долго. И страшно тоскливо, не считая мессы раз в неделю да тихой прогулки в монастыре, когда стояла хорошая погода.

— И вы полагаете, что у вас в тюрьме был ребенок?

— Да, у меня был ребенок. Маленькая девочка.

— В тюрьме?

— У меня ее забрали. И я хочу знать, где она. Моя малышка. Наша дочка.

— Наша дочка?

— Да. Наш ребенок.

Гойя, не в силах уследить за ходом разговора, просит у Ансельмо разъяснений. Переводчик дает ему понять с помощью нескольких жестов (весьма красноречивых) и ряда движений губ, что Лоренсо якобы отец ребенка Инес. Судя по тому, что она говорит.

Лоренсо как раз спрашивает у женщины:

— Вы считаете, что я — отец вашего ребенка?

— Да, — твердо отвечает она. — Да, ты.

— Что вас заставляет так думать?

— Ты — единственный мужчина, которого я когда-либо знала.

Лоренсо медленно качает головой. На его лице появляется неожиданная грусть, и он какое-то время хранит молчание. Он долго смотрит на стоящую перед ним тяжело дышащую Инес. Затем негромко говорит, стараясь ее не обидеть:

— Я уехал из Испании шестнадцать лет тому назад. Как я могу быть отцом какого-то ребенка? Притом здесь?

— Это наш ребенок, — повторяет она. — Наша малышка. Твоя и моя.

Касамарес протягивает руку и ласково гладит Инес по волосам, бормоча:

— Да-да, конечно.

— Наша малышка. Скажи мне, где она.

— Я скоро это выясню. Конечно, Инес, конечно. Я сейчас же этим займусь.

Лоренсо направляется к двери, открывает ее и подает знак. Вслед за этим тотчас же появляется его секретарь. Лоренсо что-то говорит ему, но никто этого не слышит. Секретарь уходит. Касамарес с минуту стоит возле приоткрытой двери, улыбаясь Инес издали. Он даже утешает ее:

— Всё уладится. Совсем скоро.

Женщина не в силах отвести от Лоренсо глаз. Она зачарована, она похожа на святую в трансе с одной из старинных картин, с неподвижным взглядом и сложенными руками. Увидеть его снова — подлинное чудо, как бы говорит она. Теперь всё пойдет лучше, всё будет в порядке. Она смеется. Годы бед и невзгод подходят к концу. Годы одиночества и неизвестности. Такие тяжелые годы.

Сколько именно лет? Инес не знает. Она сбилась со счета. Это продолжалось очень долго. Наконец-то она его нашла, он здесь, очень хорошо. Теперь он носит другой костюм, его волосы стали длиннее, но это ничего не меняет, это он.

В комнату входят двое мужчин в военной форме, в сопровождении секретаря. Они вооружены. Лоренсо что-то тихо говорит им, очень быстро. Он направляется к своему письменному столу и, черкнув несколько строк на листке бумаги — опять-таки под прицелом взгляда Инес, которая смотрит только на него, — отдает записку секретарю.

Затем он подходит к женщине и говорит ей с легкой улыбкой, ободряюще:

— Сейчас вы последуете за этими двумя мужчинами, и они помогут вам разыскать вашу девочку. Вы меня понимаете? Они вам помогут. Ступайте с ними, делайте то, что они скажут, и всё будет хорошо…

— Да, всё будет хорошо, — повторяет Инес.

— Всё будет прекрасно, вот увидите. Ступайте с ними. Позвольте вас проводить.

— Да.

Женщина снова пытается схватить руку Лоренсо, чтобы поцеловать ее, но он быстро отдергивает руку.

Затем Инес подходит к двум вооруженным мужчинам, ожидающим ее.

Секретарь говорит им несколько слов. Каждый из них берет Инес за руку, и она безропотно следует за ними. Перед тем как уйти, она оборачивается и улыбается Лоренсо. Она вся сияет. После этого ее уводят.

Секретарь закрывает дверь. Касамарес вновь садится в кресло напротив Гойи. У него подавленный, удрученный вид.