В конце XVIII века это по-прежнему империя гигантских размеров. Из поколения в поколение передается известная присказка: «Во владениях испанского короля никогда не заходит солнце». Эта фраза по-прежнему справедлива, даже после того, как от империи отделились Фландрия, Португалия, Австрия и испанская часть Италии. В золотой век, двумя столетиями раньше, под испанской властью, то есть под властью испанского короля, более или менее непосредственно находилась четверть населения земли. Ныне эта цифра уже не столь велика. Притом, невзирая на усилия Карлоса III, Испания отстала в общественной и экономической сферах. Людские взоры устремляются скорее в сторону Англии, Берлина и Франции. Самые смелые даже поглядывают на молодые Соединенные Штаты Америки, чья недавно обретенная независимость и республиканская конституция рискуют вызвать мятежный зуд у других народов Нового Света. Это начинает внушать беспокойство старым монархиям: а вдруг республика перемахнет через океан?

В Европе довольно часто рассуждают о «закате Испании», начавшемся сто пятьдесят лет тому назад. Даже в Мадриде некоторые говорят об этом сквозь зубы, украдкой.

Между тем на картах мира данный закат повсюду налицо.

Прежде чем стать членом Конгрегации в защиту вероучения, Лоренсо Касамарес, подобно другим искателям приключений своего времени, вознамерился уехать в дальние края, туда, где христианская вера еще казалась новой и свежей.

Еще подростком он представлял себя миссионером, скачущим на лошади или плывущим в пироге, размахивающим крестом Иисуса перед изумленными дикарями, как делал это до него в Америке другой доминиканец, перед которым он преклонялся, Бартоломео де лас Касас. Временами Лоренсо даже мечтал о судьбе мученика и последующем причислении к лику святых, о Боге, встречающем его с распростертыми объятиями и вечной славе среди сонмов серафимов. Молодой монах перечитывал уже давние жития святого Хуана де ла Круса и святой Терезы Авильской. Он знал некоторые страницы из них наизусть. Лоренсо не забыл ни одного из эпизодов легендарных судеб святого Франциска Ксаверия, некогда отправившегося проповедовать в Японию и умершего на подступах к Китаю, а также великого святого Игнатия Лойолы, прославленного основателя «Общества Иисуса», ныне прекратившего свое существование.

Однако эти времена миновали. В Испании, как и в остальной части христианского мира, не хватает святых и, стало быть, чудес. Вера утратила некогда присущие ей пыл и рвение. Она приобрела казенный характер. Чем старше становится Лоренсо, тем больше он в этом убеждается и признает это. Но где же его собственное место? Какова его роль в великом замысле Творца? Он еще в этом не разобрался.

Требуется в среднем год, чтобы новости и приказы из Испании добрались до самых отдаленных владений империи, до Филиппинских островов, открытых Магелланом в 1521 году — в тот самый год, когда Кортес овладел Теночтитланом, будущим Мехико. В тех краях монахи не только отвечают за духовную жизнь, но заботятся о воспитании детей и выполняют полицейские функции. Этим проповедникам, зачастую весьма эффективным полпредам испанской колонизации, удалось внушить туземцам священный страх перед далекой родиной-матерью, которую они почти обожествили, уверовав в то, что Бог избрал именно Испанию, а не Рим или Палестину для христианизации планеты.

Миссионеры также выступали в качестве освободителей этих народов, что производило на Лоренсо чарующее впечатление. Подобно прочим слугам Божьим в Мексике и Перу, они утверждали, что только они несут слово истины и надежду на вечное спасение благодаря небывалому чуду «искупления» — понятия, порой с трудом поддающегося объяснению. Монахи наставляли туземцев, что вдобавок те — до сих пор дикари об этом не ведали — от рождения являются грешниками, которых призван спасти Христос. Наконец, миссионеры, как они утверждали, избавляли туземцев от жестоких королей, приносивших их в жертву каменным идолам, а также от присущих им суеверий.

После этого надо было прочно обосноваться и укрепить свою оборону, чтобы удержаться на завоеванных позициях. Притом приходилось противостоять другим агрессивным верованиям.

Ныне эти проповедники, порой вынужденные оправдываться, называют себя единственно возможным оплотом перед лицом «чудовищной изуверской секты приверженцев Магомета», которая начинает расползаться по Азии (она существовала там еще до появления португальцев и испанцев) и способна привести разве что к бесконечным адским мукам.

С помощью тайной переписки, неподвластной даже королевскому надзору, монахи-миссионеры из дальних краев поддерживают тесную связь с испанскими монастырями. К примеру, тамошние и здешние доминиканцы. Как только в Колумбии, Венесуэле либо в Мексике начинаются волнения, об этом немедленно извещают верхушку инквизиции, стража чистоты вероучения. Служители культа, на которых возложена эта миссия, призваны информировать о смуте короля, у которого свои собственные осведомители, а также давать ему советы о мерах, которые следует принять, о желательных либо нежелательных реформах.

Вот и все. Буйное пламя первых побед угасло. Церковники уселись за канцелярские столы. Порой они смахивают на провинциальных полицейских.

Поэтому Лоренсо, которого некоторое время манили Филиппины, передумал туда ехать. Незачем искать подлинную борьбу, полагает он, за пределами нашего тела. Она разворачивается здесь, в нашем сердце.

На регулярных заседаниях Конгрегации в защиту вероучения голос Лоренсо Касамареса — один из наиболее авторитетных, если не самый непререкаемый.

У этого монаха по-прежнему нелюбезные, порой даже грубые повадки, выдающие его крестьянское происхождение, но он научился скрывать их под показным смирением. У него тихий голос и немного сутулая спина. Хотя Лоренсо решительно причисляет себя к ilustrados и питает страстный интерес к своей эпохе — он даже подружился со знаменитым Франсиско Гойей, официальным придворным живописцем, самым дорогим художником Испании, которому недавно заказал свой портрет, — этот человек изъясняется просто, не стремясь к изящным оборотам и прочим красивостям. Касамарес сразу берет быка за рога, он лишен вкрадчивой хитрости, которую еще недавно приписывали иезуитам, мастерам «косвенных проявлений воли», иначе говоря, притворства. Когда Лоренсо противоречат, он иногда выходит из себя и повышает голос. Если надо, стучит кулаком по столу. Но это случается крайне редко. Чаще всего у него покорный и внимательный вид.

Это широколицый мужчина с резкими чертами. У него массивный подбородок и тяжелый пристальный взгляд. Он способен без всяких усилий давить орехи руками. Лоренсо бреется только дважды в неделю, быстро ходит и ест. Порой он впопыхах путается в своей бело-черной сутане и приподнимает ее одной рукой. Те, кто хорошо его знает, заявляют, что с ним можно беседовать обо всем, иногда даже о непристойных вещах. Он может внезапно расхохотаться во всё горло и ударить человека по плечу.

Доминиканец часто говорит: «Я всегда буду крестьянином».

Под этим, довольно примитивным обликом, вероятно, заменяющим монаху маску, он скрывает острый проницательный ум, предугадывающий доводы противников, но поджидающий благоприятного момента, чтобы дать им отпор. Говорят, что ум Лоренсо бежит впереди него и временами оставляет его позади, точно молодой человек забывает в ходе разговора, кто он такой. Кроме того, утверждают, что он очень «упертый», язвительный и цепляется за свои взгляды, как хищная птица, а также что он сама искренность.

Лоренсо терпеливо набирался мудрости в библиотеках разных монастырей, где ему доводилось жить, в публичных библиотеках, куда он ходит без всякого стеснения, а также у торговцев вразнос. Ничто не ускользает от его внимания. Случается, он переносит книги и запрещенные памфлеты под своей сутаной и читает их, сидя в тени на берегу Мансанареса, вдали от всех.