Во времена Директории он даже заключил союз с французским правительством, и Испания ipso facto[11] оказалась в стане врагов Англии, непримиримой соперницы Франции. Император Наполеон собирался использовать этот договор, чтобы в 1804 году втянуть Испанию в войну на своей стороне, а также усилить континентальную блокаду, которая должна была закрыть европейские порты для английской торговли.

Однако в 1805 году в Трафальгарском сражении франко-испанский флот был разгромлен английским, под командованием адмирала Нельсона, и это поражение разрушило планы Наполеона. Затем встал вопрос о том, чтобы наказать и расчленить Португалию, отказавшуюся присоединиться к блокаде: треть этой страны должна была отойти к Франции, треть — к Испании, которая вернула бы себе земли, утраченные в XVII веке. А последняя треть должна была стать собственностью всесильного, сказочно богатого и невероятно ловкого Мануэля Годоя, который держал бразды правления в своих руках начиная с 1792 года и которому предстояло благодаря разделу Португалии получить титул князя Альгарвского.

Между тем под сенью королевского дворца, как в романах ужасов, также именуемых «готическими», которые обожали люди этой эпохи (ими зачитывались французские революционеры), тихо зрел заговор. Его готовил Фердинанд, родной сын Карлоса IV. Этот недалекий и жестокий молодой человек двадцати трех лет под давлением наиболее ярых консерваторов вознамерился прийти к власти путем государственного переворота и убить Годоя, даже если бы ради этого пришлось отправить на тот свет собственных отца и мать с помощью яда, вечного убийцы королей.

Однако заговор был раскрыт. По-видимому, Карлос IV был предупрежден об этом некоей таинственной запиской. Он неожиданно явился к сыну и обнаружил у него компрометирующие бумаги. Король тотчас же написал Наполеону, своему тогдашнему кумиру, которого он не называл не иначе как «брат мой», чтобы сообщить о раскрытом им «чудовищном заговоре».

Он приказал посадить своего сына под домашний арест, и жители Мадрида, плохо знавшие Фердинанда, стали величать его El deseado, «желанный».

На основании ранее подписанных соглашений французские войска, по правде сказать, более многочисленные, чем предполагалось, вторглись в Испанию. В принципе им надлежало дойти до Португалии под командованием Мюрата. Они же заняли города Памплону и Барселону, не изъявляя намерения когда-либо оттуда уйти.

Король с королевой испугались и собрались было бежать через Кадис в Америку. В этом случае испанскому монарху пришлось бы впервые пересечь Атлантический океан. Годою и его любовнице Жозефе Тудо предстояло отправиться в путь вместе с ними. Вся эта авантюра закончилась как фарс в Аранхуэсе, южном пригороде Мадрида. Сторонники Фердинанда взбунтовались и арестовали Годоя, который попытался спрятаться, по разным версиям, то ли в свернутом ковре, то ли под грудой циновок. Карлос IV немедленно отстранил премьер-министра от должности. Но было слишком поздно. Фердинанд, освобожденный своими сторонниками, вынудил отца отречься в его пользу и взошел на престол под именем Фердинанда VII.

Это произошло 19 марта 1808 года. Карлос IV больше не был испанским королем.

Четырьмя днями позже Мюрат с французской армией вошел в Мадрид. Этот великолепный всадник, озабоченный лишь впечатлением, которое производил на жителей Мадрида его экстравагантный мундир, неверно истолковал их чувства. Он счел себя желанным гостем, но ошибся. Зато мадридцы устроили пышный прием Deseado, когда тот появился в городе. Они устилали его путь плащами. Но стоило Фердинанду оказаться на месте, как он получил от Наполеона письмо с настойчивой просьбой почтить его своим присутствием в одном из замков в окрестностях Байонны.

От встречи с Наполеоном, в ту пору находившимся в зените славы, нельзя было отказаться. Невзирая на советы, которые давали новоиспеченному государю, несмотря на противодействие жителей Витории, перерезавших конскую сбрую его упряжки, чтобы он не мог ехать дальше, Фердинанд, поддавшись на уговоры Мюрата и заверения французских эмиссаров, переправился 20 апреля через реку Бидассоа, добровольно устремляясь во французскую западню. Итак, он прибыл в Байонну.

С другой стороны, Наполеон пригласил на ту же самую встречу свергнутого короля Карлоса IV и королеву с их неразлучным Годоем. Карлос IV считал тогда Наполеона своим другом, своим союзником, и он, конечно, был прав. Во время этой встречи Наполеон, выражавшийся кратко и четко, прямо заявил Фердинанду, что он должен вернуть испанский трон законному королю, своему отцу, коль скоро он не хочет, чтобы его обвинили в измене и предали суду.

Молодой человек возразил, что испанцы желают видеть королем именно его, а не отца, что они недавно ему продемонстрировали. И тут закипели страсти. По слухам, Карлос ударил сына хлыстом, во что трудно поверить, а мать якобы обозвала его ублюдком. Наполеон отослал Фердинанда, чуть позже подписавшего свое отречение.

После этого Бонапарт решил показать и подтвердить — это было относительно легкой задачей, учитывая слабость тех, с кем он вел переговоры, — что он способен стать спасителем Испании. Только он, он один во всем мире. Он дал понять Карлосу IV, что королевство такого масштаба, как Испания, нельзя доверить ни Фердинанду, доказавшему свое подлое двуличие, ни его отцу, который малодушно отрекся от престола и уже не пользовался популярностью.

Карлос с этим согласился, что может показаться удивительным, и даже собственноручно подписал 5 мая так называемый Байоннский договор. В Испании больше не было короля.

Ввиду этого умышленно вызванного вакуума власти Наполеон обратился к испанцам со знаменитым воззванием, оставшимся в истории, в котором он, в частности, заявлял: «Ваша нация была на грани гибели: я увидел ваши страдания и собираюсь вам помочь. Я хочу, чтобы ваши далекие потомки помнили обо мне и говорили: „Это человек, возродивший нашу родину“».

Император добавил, уже в адрес своего окружения, генералов, считавших своим долгом немедленно доносить его слова до других, что испанский поход будет необычайно легким — им даже не придется сражаться, потому что испанцы ненавидят своих правителей, которые даже не испанцы, и только ждут случая сбросить оковы. Французских солдат встретят с распростертыми объятиями, цветами и поцелуями, как освободителей, как братьев. Может быть, он и впрямь так считал.

Что касается Фердинанда, он сделал вид, что готов подчиниться.

Тем временем в Мадриде произошло кое-что важное. В первый день месяца толпа освистала блестящего Мюрата и членов его штаба, выходивших из церкви после богослужения. Мадридцы недавно узнали, что по приказу Карлоса IV, — однако каждый ясно узрел в этом руку Наполеона, только что совершившего свою первую роковую ошибку, — двух младших братьев Фердинанда вместе с их дядей должны вскоре увезти в Байонну. Таким образом, как и хотел Наполеон, на полуострове больше не осталось бы ни одного Бурбона.

2 мая, вследствие так и не выясненных обстоятельств, мадридская чернь взбунтовалась против французской оккупации. Уличные бои продолжались весь день и всю ночь. Мюрат дал отпор мятежникам и на следующий же день перешел к печально традиционным репрессиям: чрезвычайным судам и казням. Всякий испанец, схваченный с оружием в руках, будь то обычный нож для разделки мяса, был обречен на расстрел. В разных уголках столицы были убиты более четырехсот человек. Мюрат, считавший себя победителем с военной точки зрения, писал с неразумной гордостью, что этот роковой день «даровал Испанию» императору.

Когда весть об этом дошла до Байонны, Карлос IV, по-прежнему очарованный Наполеоном, вышел из себя и обвинил своего сына Фердинанда во всех бедах их страны. Сын стал возражать, распалился; последовала новая ссора.

Как же быть? Поразмыслив, Наполеон принял, — но все полагают, что он решил это заранее, — решение, о котором ему пришлось впоследствии пожалеть, когда он вспоминал на острове Святой Елены об «этой злополучной испанской войне… сущей напасти…», ознаменовавшей начало его падения.