Наконец девятка остановилась у Совинцентра. Поскольку здесь все швейцары хорошо знали и меня, и Сашку, мы были пропущены без звука. В ресторане метрдотель сообщил: банкет дается во втором банкетном зале. Как только мы вошли в помещение, представляющее что-то среднее между маленьким залом и огромной комнатой, раздались оглушительные аплодисменты. Девушки смутились, но мы с Сашкой знали: на таких банкетах по привычке хлопают всем опоздавшим. Впрочем, может быть, сигнал к аплодисментам подала Вера, ослепительно царственная Вера, разместившаяся во главе П-образного стола. Мы посмотрели в ее сторону. Она тут же послала мне и Сашке воздушный поцелуй.

Администратор показал на свободные места, мы сели, и стоявший поблизости официант откупорил бутылку и разлил в бокалы шампанское. Сразу вслед за этим тамада провозгласил тост. Во время тоста оркестр из пяти человек несколько раз грянул «К нам приехал наш любимый».

Выпив и поставив бокал, я огляделся. Стол был богатым, публика же самой разношерстной, чего и следовало ожидать. Вера, как всегда, производила впечатление. Она почти не говорила, лишь выслушивала, улыбаясь, развлекавших ее наперебой гостей. Ее платье, безусловно, стоило огромных денег, но в то же время как будто ничем особенным не выделялось. То же можно было сказать о бриллиантовых серьгах и ожерелье, обращавших на себя внимание главным образом тонкой работой.

Банкет катился по накатанной колее. Вскоре тосты кончились, заиграла музыка, и мы вчетвером пошли танцевать. В том, что Алена прекрасно танцует, я мог убедиться раньше. Жанна ей не уступала, Сашка же был просто в ударе. За стол мы вернулись, когда оркестр ушел отдыхать. Настроение было отличным, мы смеялись и разговаривали, перебивая друг друга. Нам никто не мешал, остальные, как водится, тоже разбились на группы. Лишь однажды Вера, подойдя, сказала:

— Не обращайте внимания — я на секунду. Девушки, я рада, что вы пришли. Сергей, насчет вашей картины, она здесь?

— Здесь. В багажнике у Саши.

— Я завезу ее завтра? — сказал Сашка. — В середине дня?

— Хорошо. Больше не буду вас мучить. Девушки, запомните: вы здесь самые красивые. — Улыбнувшись, ушла.

— Милая женщина, — сказала Алена.

— Очень, — согласилась Жанна. — Саша, я ее представляла другой.

Сашка поднял обе ладони:

— Ради бога, Жанночка, лишь бы вам понравилось.

Вернулся оркестр, и мы снова пошли танцевать. В середине танца Сашка выразительно глянул на часы. Я посмотрел на свои: без пяти одиннадцать.

Алена подняла брови:

— Спешишь?

— Аленка, через час у меня поезд. Я уезжаю.

— Куда?

— На так называемую халтуру.

— Это нечестно. Мог бы сказать раньше.

— Зачем портить вечер? И потом, я ведь приеду через день-два.

— Откуда?

— Неважно. Из областного города со скучным названием.

Танец кончился. Я осторожно обнял Алену. Она прижалась губами к моему уху:

— Я буду скучать. Вспомнишь в своем скучном городе?

— Вспомню.

После того, как мы сели в машину, Алена уткнулась носом в мое плечо. Так мы просидели до самого ее дома. Выпрямилась она, когда Сашка, выключив мотор, повернулся к Жанне:

— Ну как? Есть претензии? Пожелания?

Жанна улыбнулась. Опустила ресницы:

— Саша, вы прелесть. Спасибо за чудесный вечер.

— Не стоит. Можем повторить. Жанночка, вы как насчет совместных встреч? Не против?

— Я, как Алена…

Сашка посмотрел на Алену, та вздохнула:

— Саша, естественно, я не против.

— Отлично. Проводить? Или дойдете сами?

— Сами. — Жанна выскользнула из машины.

Алена поцеловала меня, тихо сказала:

— Понимаю, у тебя не будет времени. Но если будет, позвони. Хорошо?

— Хорошо. — Я был почти уверен, что не позвоню, ведь я даже не представлял, куда поеду.

Кивнув Сашке, Алена вышла и догнала Жанну. Дождавшись, пока девушки скроются в подъезде, Сашка стал разворачиваться. Я же остро пожалел, что не могу остаться с Аленой.

Перевоплощение

Когда мы поднялись в квартиру, было пять минут первого. Себе Сашка постелил в комнате, мне на кухне. Подождал, пока я разденусь. Протянул небольшую баночку с бледно-желтой мазью:

— Обмажься. Причем хорошенько. Втирать надо до покраснения.

— Куда?

— Сначала обмажь руки до запястий. А я посмотрю. Давай.

Подцепив мазь пальцем, я начал обмазывать руки. Мазь втиралась хорошо, сразу же впитываясь в кожу. Минуты через три началось легкое жжение.

Сашка спросил:

— Чувствуешь что-нибудь?

— Чуть-чуть жжет.

— Так и должно быть. Притерпишься. Давай на лицо. По порядку: лоб, нос, щеки, уши, шея, грудь. Давай… Мази не жалей, пусть находит на волосы…

Тщательно втирая мазь во все эти места, я почувствовал: лицо, шею и грудь будто обложили перцовым пластырем.

— Терпимо? — поинтересовался Сашка.

— Терпимо. Может, хватит?

— Ладно, хватит. — Взял баночку, завинтил крышку. — Ложись. Встаем в полпятого. Я поставлю свои часы. Ты — свои. Будит тот, кто раньше проснется. Все, спокойной ночи.

— Спокойной ночи. — Я поставил часы на полпятого. Выключил свет. Натянул простыню, попробовал понять, мешает ли мне жжение… И почти тут же заснул.

Меня разбудили легкие толчки в плечо. Спать хотелось безнадежно. Но поскольку толчки продолжались, заставил себя приоткрыть глаза. Сашка… В неясном свете белело его лицо.

— М-мм, Сашка… Я сейчас, — промычал я.

— Серега, пора. Вставай.

— Ага… — Сделав усилие, я сел на кровати. Взялся ладонями за лицо. Что у меня с ним?.. Вспомнил: мазь. Интересно — подействовало? Посмотрел на Сашку. Он кивнул:

— Порядок. Посмотри в зеркало.

В ванной, еще не очухавшись от сна, я долго всматривался в себя. Точнее, в кирпично-бурую маску, которой стало теперь мое лицо. Эффект был потрясающим: я действительно стал старше лет на двадцать. Причем действие мази было неодинаковым — в одном месте кожа пошла пупырышками, в другом казалась обожженной, в третьем покрылась неровными, типично старческими пятнами. Изменились и некоторые черты лица. Нос от общей припухлости казался еще меньше, губы — толще. Плеснул в лицо водой и снова посмотрел в зеркало. Сейчас я похож на крепкого загорелого старика. Поднял руки — кожа до запястий тоже побурела, съежилась.

В ванную заглянул Сашка, спросил:

— Не очень испугался?

— Да нет. Это точно сойдет?

— Точно. Идем стричься. Давай-давай. Времени нет.

Я уселся на кухне. Сначала Сашка действовал ножницами. Потом, намылив голову, тщательно выбрил остатки моих волос безопасной бритвой. Смочил одеколоном. Протянул парик. Я повертел его — волосы были седыми и короткими.

— Надевай осторожней, — предупредил Сашка. — Виски и затылок на липучке. Вообще же это — вершина искусства. Можешь убедиться.

Натянул на голову легкую шапочку. Разгладил. Места у висков и затылка сразу же прилипли к коже. Подошел к зеркалу. Сашка прав, парик можно смело считать вершиной искусства. У меня на голове топорщился самый натуральный седой бобрик. Сколько я ни вглядывался, так и не мог понять, где кончается моя кожа и начинается парик.

Сашка подал накладной живот:

— Последнее усилие… И учти, из гаража нужно выехать в полшестого. Кивнул на сложенные вместе белую рубашку и синие с тройными лампасами брюки от пижамы «Адидас», сверху лежали очки в черепаховой оправе.

— Для солидности. Не бойся, они без диоптрий. Обычные стекла…

Накинув рубашку, я с сомнением взял брюки. На живот они налезли с трудом, резинка натянулась до предела. Мой собственный пиджак на животе, конечно, теперь не сходился.

Взглянул в зеркало. Оттуда на меня смотрел не имевший со мной ничего общего человек лет пятидесяти. Такой человек мог быть начальником отдела снабжения. Или, допустим, директором кинокартины. Впрочем, он мог быть кем угодно.

— Есть хочешь? — спросил Сашка.

— Поем в дороге.

— В машине. Кстати, я тебе заварил чай в термосе. Надень кроссовки. Когда я надел кроссовки, сказал: — И послушай. Из моей квартиры выйдешь один. Выведешь машину, гараж запри. Ключ от гаража останется у тебя. Когда их отвезешь, внешность не меняй. В Москву возвращайся в том же виде — в парике, с животом и в очках. Как только въедешь в Москву, позвони мне из первого же телефона-автомата. Я скажу, что дальше. Без моих указаний ничего не делай.