— И где живет этот Дадиани?

— В Тбилиси. Улица Базалетская, три. Пятьдесят пять лет, жена, взрослый сын.

— Как отзываются о нем тбилисцы?

— По их словам, с ним все нормально. Заслуженный врач республики, работает заведующим отделением детской больницы. В поле зрения ОБХСС не попадал.

— Может, этот Дадиани кому-то передавал перстень? Скажем, на время? Они спрашивали?

— Спрашивали. По словам Дадиани, «Перстень Саломеи» ни разу не выходил из его квартиры. Перстень хранится в специальном сейфе. Ключи от сейфа есть только у самого Дадиани и у ответственного сотрудника музея. Причем Дадиани, по его словам, довольно часто смотрит на перстень. Последний раз сейф открывали сегодня, после нашего сигнала, в присутствии работников милиции и эксперта.

— И что, все в порядке?

— В абсолютном. Перстень на месте. Его подлинность была удостоверена владельцем и экспертом.

Вопросы у меня иссякли. Я молчал, обескураженный.

Если «Перстень Саломеи» не выходил из квартиры Дадиани, получается, что Гогунава не имел никакого отношения к подлиннику! И Челидзе тоже не имел. Выходит, Челидзе руками Джомардидзе убил Гогунаву, чтобы завладеть копией? Не слишком ли много копий? Первая у Гогунавы. Вторая у Пэлтона. Третья изготовленная Лолуашвили для Чкония. Четвертая — найденная таможенниками в тайнике на «Георгии Гулиа», пятая — изъятая у Челидзе из шкатулки. Пять копий и все изготовлены без подлинника? Ерунда какая-то. Допустим, третья копия, изготовленная Лолуашвили для Чкония, и есть одна из тех, которые мы нашли сегодня. Значит, всего было четыре. Все равно многовато. Копии множились, а подлинник все это время лежал в квартире Дадиани? Лолуашвили, по его словам, работал по подлиннику. Не верить этому мастеру нет никаких оснований. Не мог же он делать копию, используя как образец копию же.

Не выдержав, я набрал номер Лолуашвили. Услышав отзыв старика, сказал:

— Батоно Элико, добрый вечер. Вас беспокоит майор милиции Квишиладзе, помните такого?

— Конечно, батоно. Слушаю вас.

— Батоно Элико, прежде чем ответить, прошу вас хорошо подумать. Вы уверены, что, изготовляя копию «Перстня Саломеи», использовали подлинник?

— Прошу прощения, батоно. Я что-то не понял. Повторите!

— Я спрашиваю: при изготовлении копии вы точно знали, что образцом вам служит подлинный «Перстень Саломеи»?

— Извините, батоно. А что же мне еще могло служить образцом?

— Допустим, другая копия?

— Вы шутите?

— Батоно Элико, я говорю совершенно серьезно. Я могу быть уверен, что у вас на руках действительно какое-то время был подлинник перстня?

— Конечно. Ведь я уже говорил об этом. У меня был подлинник, который мне дал Малхаз Гогунава.

— Подождите. Почему вы уверены, что это был подлинник?

— Извините, батоно… Я хоть и любитель, но все же разбираюсь в бриллиантах. Есть же тысяча признаков.

— Какие? Объясните, пожалуйста.

— Как вам объяснить? Особая твердость, высокая сохранность полировки, острота ребер грани, высокая экспрессия преломления, оптическая анизотропия. Мало ли что еще. Все это я наблюдал не один день. Я несколько недель корпел над копией. Было время убедиться, подлинник это или что-то другое.

— Значит, вы подтверждаете, что «Перстень Саломеи» был у вас на руках совсем недавно и довольно долгое время?

— Подтверждаю.

— И готовы показать это как свидетель?

— Конечно.

— Спасибо, батоно Элико. Но это еще не все. Что, если через полчаса я заеду к вам ненадолго? Нужно вам кое-что показать.

— Ради бога. Буду рад помочь.

Закончив разговор, я посмотрел на Джансуга:

— Странная получается история. В том, что у Гогунавы был подлинник, сомневаться было бы глупо. Но что тогда делать с утверждением Дадиани, что «Перстень Саломеи» не покидал его квартиры?

— Не знаю, батоно Георгий.

Я положил на стол найденный в доме Челидзе ключ.

— Похож на самоделку… Откуда? — поинтересовался Парулава.

— Найден в тайнике в доме Челидзе. Сталь легированная, а по форме — из прошлого века.

— Думаете, имеет отношение к сейфу Дадиани?

— Не знаю. Вот что, Джансуг: бери-ка фото Челидзе и поезжай с ним в Галиси. Надо установить, что в Галиси был именно он.

— Хорошо, батоно Георгий. А вы?

— Сейчас к Лолуашвили. Ну а потом… Потом у меня путь один — в Тбилиси. Кто там занимается нашим делом?

— Манучар Окруашвили из УБХСС.

— Повезло, серьезный человек. Я его знаю. Вместе на курсах повышения квалификации были.

…Привезенные мной копии Лолуашвили изучал долго. Сначала он просто рассматривал перстни через сильную лупу. Потом включил стоящий на столе прибор, насколько я понял, спектроскоп. Припав к окуляру, несколько раз поцокал языком и весь ушел в изучение перстней. Пришлось мне просидеть в ожидании около часа. Наконец, выключив прибор, Лолуашвили вернул мне обе копии. Вздохнул:

— Прекрасная работа. Главное, очень разная.

— Разве это не ваша работа?

— Нет. Свою работу я сразу бы узнал. Эти копии делал не я.

— Вы не могли бы предположить кто?

— Сложно. Впрочем… — Лолуашвили взял перстень, найденный на теплоходе. — Вот эта копия сделана из сфалерита. Сфалерит — вещь довольно редкая. Помню, в позапрошлом году прошел слух: в Тбилиси можно недорого достать сфалерит. Я хотел заняться этим, но руки не дошли.

— Вы хотите сказать, эту копию изготовили в Тбилиси?

— Да. Причем сделана она изумительно точно.

— Изумительно точно? Как это понять?

— А так, что это — действительно копия. В ней повторены даже мельчайшие дефекты подлинника.

— Вы не вспомните поточней, когда в Тбилиси появился сфалерит.

— Зимой или ранней весной. У нас уже было тепло.

— А вторая копия?

— Вторая… — Лолуашвили бросил взгляд на другой перстень, но в руки не взял. — Я бы не называл ее копией. Это имитация. Ее делали, не имея под рукой подлинника. Наверное, по фотографии.

— А где могли изготовить эту копию?

— Ну… если учесть, что она из церуссита, — ее могли изготовить за границей. Или у нас, в Батуми.

— Странный перепад. Заграница и Батуми.

— Батоно Георгий, ничего странного. У нас ведь порт загранплавания. Церуссит распространен за границей, но попадает и к нам. Свою копию, кстати, я тоже делал из церуссита. Но это действительно была копия…

Прилетев на следующий день в Тбилиси утренним самолетом, я первым делом встретился с Манучаром Окруашвили. Он был лет на семь моложе меня, слыл в МВД Грузии специалистом по антиквариату.

Окруашвили был краток. К тому, что я услышал от Парулавы, его рассказ, в принципе, ничего не добавил. После того как он закончил, я достал два перстня.

Манучар искренне восхитился:

— Есть еще у нас умельцы! Где брал?

— Сначала посмотри.

Изучив оба, подытожил:

— Интересные цацки. Похожи на подлинник, одна к одной. Особенно этот. Он тронул перстень из сфалерита.

— А теперь глянь вот на это. — Я положил на стол ключ. — Ничего не напоминает?

— Напоминает. Похож на вчерашний, от сейфа Дадиани. Провел пальцем по бородке. — Да, точно такой же. — Посмотрел на меня, пошутил: — Ты выглядишь так, будто выиграл «Волгу».

— Больше. Как у тебя сегодняшний день?

— Ты лучше скажи, что надо.

Я показал на сфалеритовый перстень:

— Знаешь, как называется камень?

— Шеелит или сфалерит. Они похожи.

— Это сфалерит. По сведениям мастера, эта копия изготовлена из сфалерита, ходившего в Тбилиси весной прошлого года. И посмотри вот это. — Я выложил три фотографии. — Знаешь кого-нибудь?

Окруашвили тронул снимок Джомардидзе:

— Бугор. Объявлен во всесоюзный розыск. — Перенес пальцы на фотографию Гогунавы, поднял на меня глаза: — Знакомое лицо. Мелькало в Тбилиси. Кажется, видел его с «китами». Кто это?

— Малхаз Гогунава, тбилисец, научный работник. Недавно убит в Галиси. Я кивнул на снимок Челидзе. — А этого никогда не видел?