— Батоно?

— Меня зовут Квишиладзе, — сказал я. — К Марии Несторовне, по договоренности.

— Минутку, батоно. — Глазок закрылся. Было слышно, как тот же девичий голос что-то спросил. Чуть погодя дверь в воротах приоткрылась. Девушка в черном платье и черной косынке кивнула в сторону дома:

— Прошу, батоно. На второй этаж.

Мы с Джансугом поднялись по лестнице. У высокой резной двери стояла, насколько я понял, сама Замтарадзе. Выглядела хозяйка дома так, как ее описал Телецкий: красивая, еще молодая. Одета была не по-домашнему и, видимо, не потому, что ждала нас, — просто привыкла всегда быть ослепительной.

Несколько секунд хозяйка дома внимательно изучала меня и Джансуга.

— Георгий Ираклиевич?

— Я, Мария Несторовна. А это мой друг — Джансуг Гиевич.

Протянул букет. Она взяла, искренне восхитилась:

— Какие красивые цветы! Спасибо. Проходите, прошу. Вот сюда.

Мы вошли в большую комнату, каждая вещь в которой была тщательно подобрана. На лице Замтарадзе витала легкая улыбка, губы вздрагивали, она как будто видела какой-то сон, от которого пыталась избавиться. Усадив нас на старинный диван, ненадолго занялась цветами. Принесла вазу с водой, поставила букет на стол, с видимым удовольствием поправила цветы. Потом посмотрела на нас:

— Вы не голодны? Не стесняйтесь. Мы с племянницей быстро накроем стол. Это не сложно.

— Спасибо, Мария Несторовна, мы только от стола, — поблагодарил я. — А потом, мы не хотим отнимать у вас много времени, уже поздно. Лучше сразу начать разговор.

— Очень жаль, что отказываетесь, — огорчилась Замтарадзе. — Ну, а к разговору я готова. — Легко опустившись в глубокое кресло напротив, спросила: — Что вас интересует?

— Вы знали Виктора Чкония? — сразу же задал я вопрос.

— Чкония… Может быть. Сколько ему лет?

— Двадцать четыре года. Вот, посмотрите. — Я положил на стол фотографию.

Замтарадзе кивнула:

— Знаю. Но, простите, на уровне прихожей. Он приносил книги, какие-то безделушки, вещи. Не более того.

— А что вы о нем можете сказать?

— Мальчик ловкий, цепкий. Своего не упустит, но таких сейчас много. Понимаете?

— Понимаю. А как вы думаете, могла быть связана с Чкония какая-нибудь крупная вещь? Такая вещь, которая стоит от пятидесяти тысяч рублей и выше. По нашим данным, это перстень, хранился он в черном замшевом новом футляре. Примерно вот такого размера. — Я показал.

Замтарадзе улыбнулась:

— Эдуард Алексеевич разве вас не предупредил? Я никогда не занималась никакими вещами. Если что-то покупаю, то только для себя. Но это мелочи. Я понятия не имею, с чем крупным мог быть связан Чкония. Почему вы приехали ко мне?

— Ваш телефон записан в телефонной книжке Чкония.

— Вот в чем дело! Ну, я уже объяснила, насколько мы с ним были знакомы.

— Видите ли, два дня назад Чкония был убит. Нам, естественно, приходится о нем спрашивать. У тех, кто его знал.

Замтарадзе нахмурилась:

— Жаль… Жаль мальчика. Я его почти не знала и все-таки грустно… Но добавить ничего не могу…

— Как вы считаете, мог Чкония быть связан с «китами»?

— Не могу сказать. Раньше такие работали только на подхвате. Но сейчас все перепуталось. Кто его знает.

— Мы думаем, его убили из-за антикварного перстня. Если бы удалось узнать, что это за перстень, было бы легче найти убийцу.

— Понимаю. Рада бы помочь, но крупных антикварных вещей в последние годы не вижу и даже о них не слышу. — Внимательно посмотрел на меня: Георгий Ираклиевич, вы упоминали по телефону Давида Сардионовича Церетели? Вы его знаете?

— Да. Я только что с ним разговаривал.

— Ну, так нужно было спросить у него.

— Церетели сказал, что он этими делами больше не занимается и не интересуется.

Замтарадзе встала, отошла к окну, слегка отодвинула рукой кружевную занавеску. Посмотрев недолго в темноту, взялась за шнур и сдвинула тяжелые ночные шторы. Вернувшись, опять села напротив. Подняла чуть сощуренные глаза, сказала тихо:

— Врет. Он по-прежнему «кит». Один из крупнейших в Союзе. Он темнил.

— Темнил? Но тогда очень уверенно. Все было вполне правдоподобно.

Глаза Марии Несторовны еще чуть-чуть сузились. Она сказала:

— Вспомните, не запнулся ли он на каком-нибудь вопросе?

Я быстренько восстановил в памяти разговор с Церетели:

— Запнулся. Когда мы спросили, знает ли он Малхаза.

Несколько секунд лицо Замтарадзе оставалось бесстрастным. Потом на губах появилась все та же блуждающая улыбка.

— Вы имеете в виду Малхаза Гогунаву?

Гогунава… И эта фамилия, кажется, встречалась в записной книжке Чкония.

— Он из Тбилиси? — спросил я.

— Да.

— Тогда его. Что вы о нем знаете?

— О Малхазе Гогунаве?.. Малхаз Теймуразович Гогунава считается солидным коллекционером. Очень серьезный товарищ. Очень.

— Это все?

— Это очень много.

— Он как-то связан с Церетели?

— Примерно полгода назад, когда Гуля только что вышел, они не сошлись на какой-то вещи. Гуля хотел купить, а Малхаз не отдал — кто-то предложил больше. Слышала, что Гуля крепко обозлился, даже отомстить хотел, но вовремя одумался.

— Что за вещь, Мария Несторовна?

— Вот этого я не знаю. — Лицо Замтарадзе вдруг стало бесстрастным, улыбка холодной. — Разве я мало сказала?

— У вас есть тбилисский телефон Гогунавы?

— Я с ним не знакома настолько коротко.

— Мог Гогунава быть как-то связан с Чкония?

— Я не могла этого знать.

— А мог ли Гогунава быть как-то связан с городком под названием Галиси?

Замтарадзе вздохнула, тронула пальцами висок:

— Георгий Ираклиевич, я никогда не слышала о Галиси! Простите, но я очень устала. И голова заболела. Честное слово. Я вас провожу.

Замтарадзе сама проводила нас до ворот. Сдержанно попрощалась, осторожно закрыла за нами дверцу. Я тут же достал записную книжку Чкония. Все точно. В ней есть телефон Гогунавы.

Джансуг посмотрел на меня, заметил:

— Батоно Георгий, кажется, у этой дамы действительно был серьезный конфликт с Гулей. Куда едем? В «Батуми»?

— Да нет. В «Грузию».

К гостинице мы подъехали около двенадцати. Поднялись в бар. Там Церетели не было. Спустились вниз, подошли к администратору. Парулава спросил:

— В каком номере остановился Давид Сардионович Церетели?

Девушка даже не стала смотреть журнал:

— Церетели? Вообще-то он был в четыреста двадцать первом, но съехал. Я ему заказывала такси в аэропорт.

— Спасибо.

Джансуг понял меня без слов, и мы заспешили к машине.

До аэропорта по пустому шоссе мы домчались минут за двадцать. Парулаву я тут же отправил к билетной кассе выяснить, выписан ли билет на имя Церетели, сам остановился в зале регистрации. Народу было немного, лишь у одной из стоек вился хвост. Чисто случайно я уловил в нем какое-то движение. Повернулся, когда из средней части очереди уже незаметно отделилась фигура. Это был Церетели. Теперь он с плащом через руку, с небольшой дорожной сумкой медленным шагом шел по залу. Исчез за дверью.

Вернувшись, Джансуг сообщил:

— Билет взят на ночной рейс.

— Ты так эффектно шел к кассе, что Гуля вышел из очереди и скрылся. Его нужно, скорее всего, искать в туалете.

— Давно он там?

— Только что вошел. Зайди туда, но разговор не заводи. Только поздоровайся.

Джансуг ушел. Ждать долго не пришлось. Минуты через три вернулся вместе с Церетели.

Не выдержав, я сказал:

— Давид Сардионович, вы так быстро вышли из очереди. Ведь идет регистрация. Неприятности с желудком?

— Никаких неприятностей, просто приспичило.

— Понятно, природа сильнее нас. Не хочу вас задерживать с отлетом. Ответьте сразу: какую вещь вы не поделили полгода назад с Гогунавой?

Церетели нахмурился:

— Не знаю, о чем вы говорите.

— Если не сможете вспомнить сейчас, придется задержать вас на несколько часов. Закон это разрешает. И говорить в другом месте.