— Сулханишвили Мурман Георгиевич? Вы работаете официантом в ресторане «Вокзальный»?

— Да, работаю, — спокойно, не торопясь ответил вызванный.

— Вы знали Чкония Виктора Александровича?

— Я его и сейчас хорошо знаю. Это мой друг.

«Знает ли этот свидетель о смерти друга, — подумал следователь. — Это очень важно узнать. Судя по всему, с недавно ушедшей Чкония Сулханишвили не встретился».

Так как на лице Сулханишвили не отражалось никаких колебаний и он смотрел прямо в глаза, Гверцадзе спросил:

— Вы знаете, что этой ночью Чкония убит?

Волевой подбородок Сулханишвили дернулся, в глазах застыл вопрос:

— То есть… как убит?

Такую реакцию не сыграешь. Гверцадзе готов был поклясться, что Сулханишвили слышит новость впервые.

— Вы этого не знали?

— Но… когда?

— Этой ночью. Тело Чкония нашли вчера около двенадцати вечера на Батумской улице, в подъезде дома номер девятнадцать. Вам знаком этот дом?

— Конечно. Там живет Марина. — Сулханишвили помолчал и добавил: — Я вчера…

— Что вчера?

— Я отвез Виктора туда. Вернее, он меня отвез. К Марине. Марина — моя приятельница. Виктор — друг. Отчего бы их не познакомить?

— Почему вы сделали это именно вчера?

— Виктор пришел ко мне в ресторан. Вечером, около десяти. Ну и, как я понял, он не хотел ночевать дома.

— Почему?

— Не знаю. У Виктора бывали такие закидоны. Он был человек настроения, так что ли.

— Может быть, Чкония не хотел ночевать дома по какой-то другой причине?

— Не знаю.

— Может быть, он кого-то боялся? Вы этого не заметили?

— Нет. Виктор был на машине, мы быстро доехали до Марины, я его представил, увидел, что он произвел впечатление. Ну и вернулся в ресторан, продолжил работу. А утром смотрю — в ящике повестка к вам. Вот и все.

— Вы кому-нибудь сообщили о том, что отвезли Чкония к Кайшаури?

— Нет.

— Вспомните, может быть, все-таки вы кому-нибудь об этом сказали? Случайно?

— Нет, никому об этом не говорил.

— В ресторане, когда вы разговаривали с Чкония, мог кто-нибудь слышать ваш разговор?

— Никто не мог.

— По словам Кайшаури, Чкония, прежде чем выйти после этого звонка, сказал, что поедет к вам в ресторан. Так она поняла.

— Первый раз слышу.

— Чем же объяснить этот телефонный звонок?

— Не знаю. Если только нас с Виктором кто-то действительно подслушал.

— Именно поэтому я и спрашивал об этом. У вас не было вчера чувства, что кто-то за вами следит?

— Не было. Мне и в голову это не могло прийти.

Гверцадзе был опытным следователем. У него были свои приемы, помогавшие определить, говорит ли свидетель правду. Он применил их все, еще в течение получаса пытаясь поймать Сулханишвили на противоречиях, но было похоже, что свидетель говорит правду.

Об убийстве Чкония я узнал утром, придя на работу. По просьбе Чхартишвили созвонился со следователем Гверцадзе. И, по взаимной договоренности, взял на себя оперативную часть работы.

Городок у нас небольшой, так что убитого я знал. Высокий, красивый парень, всегда хорошо одетый, на своей машине. У Чкония была кличка — Кэп. И, конечно, множество друзей.

Одного из друзей Чкония, администратора нашего Дома культуры, я встречаю ежедневно — мы соседи. Кроме того, по слухам, этот человек, зовут его Ираклий Ломидзе, ему двадцать шесть лет, неравнодушен к сестре убитого, Светлане Чкония. Что поделаешь, Галиси городок, где все про всех знают. Так или иначе, но я позвонил Ираклию Ломидзе и попросил его прийти ко мне.

Выслушав сообщение о смерти Чкония, Ломидзе усмехнулся:

— Георгий Ираклиевич, вообще-то я об этой смерти ничего не должен знать. Если я порядочный человек.

— Это почему же?

— Виктора уже не вернешь. Ну а я — я должен думать об оставшихся.

Эти слова могли бы показаться обычной бравадой, если бы в них не звучала горечь.

— Не понимаю. Как это «думать об оставшихся»?

— Мало ли что может с ними случиться.

— И много оставшихся?

— Не иронизируйте. Из оставшихся — одна, сестра Виктора. Георгий Ираклиевич, не нужно делать вид, что мы с вами ничего не понимаем. Так вот, я считаю, что Светлане угрожает опасность.

Помедлив, Ломидзе вдруг заговорил, сам, без подсказок и наводящих вопросов:

— Я сразу понял, что с Виктором что-то не то. Он пришел ко мне на работу и говорит: «Ираклий, я сегодня еду в Батуми. Приеду вечером, но мне тут же нужно скрыться». — «Зачем?» — «Так. Надо, и все». Я понял: он кого-то боится. Говорю: «Может, эти дни с тобой походить?» А он: «Нет. Мне только ночевать нужно так, чтоб никто не знал, где я». У нас как раз родственники приехали — квартира забита, повернуться негде. Я говорю: «Витя, извини, у меня сейчас нельзя». Не надо, говорит, мне поможет Мурман. Есть такой Мурман Сулханишвили — официант в вокзальном ресторане. Я спрашиваю: «Витя, объясни, в чем дело?» Он согласился: «Хорошо, только никому, понял?» Ну и сказал «Есть тут одна компашка, хочет крутое дело провернуть с фирмой. Так вот, компашка эта хотела меня на этом деле нагреть. А я не согласен. Такой расклад. Поэтому пока хочу слинять». Я предупредил его: смотри, мол, доиграешься. Он на это мне ответил: «Все продумано, им со мной что-то сделать — себе дороже выйдет». И попросил: «Подержи одну вещь у себя». И дал вот это.

Ломидзе достал из кармана и положил передо мной бронзовый крест с тускло поблескивающими красными и зелеными камешками. Я вгляделся. Честно говоря, вещицы, подобные этой, я видел только в альбомах Высшей школы милиции. Без всякого сомнения, это старинное джвари.[5] Бронза от времени даже покрыта черным налетом. И очень похоже, что камни подлинные.

Я посмотрел на Ломидзе:

— Откуда оно у Чкония?

— Понятия не имею. Виктор сказал, что принадлежит ему. Джвари ценное, иначе Виктор мне его не дал бы.

— Передавая его, Чкония что-нибудь пояснил?

— Сказал, чтобы я никому о нем не говорил, даже Светлане. Иначе будут неприятности. Я, конечно, понял, что он имел в виду, поэтому и отдаю его вам. Поступайте, как считаете нужным.

Рассматривая джвари, я пересчитал окаймлявшие его камни. Всего их было восемнадцать — десять небольших красных и восемь зеленых, чуть покрупнее. Если это настоящие драгоценные камни, то красные — рубины, зеленые изумруды.

— Хорошо, Ираклий. Спасибо, что пришли. И за эту вещь спасибо. Вы не против — я оставлю ее? Она может помочь в розыске.

— Для этого я ее и принес.

Подождав, пока я оформлю передачу джвари по всем правилам, Ираклий встал:

— Я пойду?

— Конечно. Знаете, Ираклий, я хотел бы поговорить со Светланой Чкония. Помогите мне в этом.

— Может, не стоит?

— Почему?

— Она сейчас не в себе. Не трогайте ее пока.

— Но если вы с ней все-таки поговорите? Скажите, что я занимаюсь обстоятельствами гибели ее брата, хочу найти убийц Виктора, восстановить справедливость. Поговорите?

— Хорошо. Попробую.

На совещании у Чхартишвили следователь еще до моего прихода начал рассказывать о том, что ему удалось выяснить по делу Чкония. Но все же я узнал многое. Допросить Гверцадзе пока успел только трех человек — работницу городской библиотеки Кайшаури, в доме которой произошло убийство, сестру убитого Светлану Чкония и его друга, официанта ресторана Мурмана Сулханишвили. Впечатление от разговоров со свидетелями у Реваза Зазаевича было разным. Если, по его мнению, Кайшаури рассказала все, что знала, то остальные многое скрывали. От Светланы Чкония, отказавшейся отвечать на большинство вопросов, Гверцадзе другого и не ждал, но с Сулханишвили, как он считал, дело обстояло сложнее. Что-то тот пытался скрыть, но что, Гверцадзе пока не установил. Из всего рассказанного меня больше всего заинтересовали два факта: что у Чкония Ревазом Зазаевичем найдена инвалюта, причем, в значительном количестве, и что в его бумажнике лежал неиспользованный разовый пропуск, где стоит вчерашнее число, в Батумский морской порт. Чкония вчера ездил в Батуми, но зачем?