— Как, как? Акчу? Это что такое?

— Ягода такая есть.

В трубке послышался треск, шипение. Бугор давно понял, что телефон у Таисии Афанасьевны стоит на кухне. Сейчас звуки означают, что старуха что-то жарит. Его беда в том, что он ничего не знает о Главном. Ничего, кроме не внушающих особого доверия фамилии, имени и отчества. Узнать бы хоть что-то, найти бы хоть какую-то зацепку — тогда у него был бы козырь.

— Сейчас позвоню, батоно Тенгиз. Если только дозвонюсь. Все передам, как сказали.

Бугор всегда и всюду привык быть наверху, но с появлением в его жизни Главного все изменилось. Теперь все идет от него: документы, квартиры, щедрые суммы денег и то самое, без чего Бугор не может прожить и дня, марафет.[4]

— Калбатоно Таисия, только не забудьте предупредить: по очень важному делу. По очень. Я перезвоню минут через двадцать.

— Хорошо, хорошо, конечно, предупрежу. Перезвоните.

Похоже, старуха и не подозревает, кто он, Бугор, и зачем они встречаются с Главным.

Бугор повесил трубку, вспомнил улыбающиеся губы Чкония, слова: «Я знаю, сколько стоит игрушка. Процент меня не устраивает». Уже за одно это в сознании Бугра Чкония был приговорен. Дело даже не в том, что Чкония нарушил договор. Просто с ним, Бугром, никто не имеет права так разговаривать. Тем не менее он спросил: «Сколько же ты хочешь?» — «Пять». Пять бумаг были довольно скромной суммой, но тут он услышал: «Пять штук». За это надо бы пришить как тлю, без разговоров. Ведь по первоначальному договору Чкония за связь с ювелиром получал триста рублей. Потом сумма была увеличена до тысячи. Наглец… Ему мало! Но Чкония, как посредника, рекомендовал Главный. Кроме того, Главный платил за все, в том числе и за «игрушку», а значит, решать, что делать с Чкония, может только он. Несмотря на это, в кафе мелькнуло: «Пришить бы гниду прямо сейчас». Но все решила усмешечка Чкония, когда на вопрос: «Дубликат с тобой?» — он ответил: «За фраера держишь? Будут бабки, будет дубликат». И все-таки главным в разговоре было другое. Этим главным были слова Чкония: «Ну что, едем в Батуми? Через пару часов — на месте».

Бугор опять достал пятнашки, стал набирать код.

— Калбатоно Таисия, опять я… Ну что? Дозвонились?

— Да, батоно Тенгиз, с трудом — никто к трубке не подходил.

— И что?

— Сначала даже слушать не хотел, занят, мол, но я несколько раз сказала, что вы очень просили. Ну, батоно Серго и говорит: ладно, сегодня в том месте. Выедет дневным поездом. Как вы сказали, у первого вагона.

Чтобы не «светиться» зря на перроне до прихода батумского дневного, Бугор все четыре часа просидел в небольшом скверике у вокзала. На перрон поднялся лишь за десять минут до остановки поезда. Встал у начала платформы, возле небольшой лестницы. Как только подошел поезд, сделал вид, что рассматривает запасные пути. Но краем глаза увидел: приехал! Главный вышел из первого вагона. Выглядел он как обычно: поджарый, одетый подчеркнуто по-деловому человек среднего возраста. Приблизившись, сделал вид, что они незнакомы.

По лестнице с перрона оба спустились на некотором расстоянии друг от друга, в таком же порядке прошли привокзальную площадь. Заговорили, лишь углубившись в тихие привокзальные улочки.

Главный спросил:

— Что случилось? Зачем это я тебе «очень и очень нужен»?

Бугор понимал: хотя причина, по которой он вызвал Главного, достаточно серьезная, но важно также и ее изложение. Поэтому нарочно приостановился:

— Батоно Серго, накладка вышла.

— Какая еще накладка?

— Чкония дубликат не отдает.

— Пошли, нечего стоять, — бросил Главный. — Что значит «не отдает»? Была же договоренность?

— Плевал он на договоренность. Не отдает и все.

— Что говорит?

— Говорит, процент не устраивает.

— Штуки за передачу мало?

— Ему мало.

— Сколько же он хочет?

— Пять штук.

Собеседник, знающий прижимистость Бугра, остановился, метнул короткий взгляд:

— Слушай, если фармазонишь…

Бугор сморщился:

— Батоно Серго, да вы что? Когда я фармазонил?

За стальными бесстрастными глазами Главного вдруг оказалась пустота. Страх перед этой пустотой заставил Бугра сказать:

— Клянусь, батоно Серго! Сами посудите, он ведь Гогунаву знает, понимает, что к чему.

— Хорошо, верю.

Главный пошел дальше. Бугор за ним. Сказать ли о том, что Чкония предлагал ему искать Главного? Пока не стоит. Осторожно поинтересовался:

— Батоно Серго, я вот думаю: может, Витю… того? Убрать?

Некоторое время оба шли молча. Наконец Главный отрезал:

— Не смей и думать. Всю игру замарать хочешь?

— А почему? Возьмем дубликат и с концами. Жмурики, они ведь тихие. А?

— Мозгляка трогать нельзя. Понял?

Бугор неопределенно дернул плечами — у него были свои соображения, нехотя ответил:

— Хорошо, не трону.

Главный опять остановился:

— Нельзя. Шума быть не должно. Сейчас дам деньги. Отдашь сучонку, пусть подавится.

И завертелось в голове у Бугра, завертелось. Чкония хочет ехать в Батуми — выяснять, кто такой Главный. Так вот, об этом он сейчас Главному не скажет. Сам пришьет наглеца, Главный и не узнает. Если же пронюхает, у него, Бугра, будет железное оправдание. Ах, как в мазу… В самую мазу…

— Что молчишь?

— Да я ничего, батоно Серго. Я как скажете. А бабки где?

— Постой здесь, зайду во двор.

— Понял. Батоно Серго, порошочку захватили?

— Захватил… Стой здесь, чтобы шухеру не было.

Главный исчез. Поджидая его, Бугор стал размышлять дальше. Если слух о том, что он замочил Чкония, все-таки дойдет до Главного, он тут же скажет про Батуми. Мол, Витя зачем-то хотел ехать туда, наверняка хотел заложить. Кроме того, предлагал вас искать. Вот он и решил, что пускать Витю в Батуми нельзя. Оправдание железное. Пять же штук останутся при нем, как ни крути. И концы в воду. Все в мазу. Только не подведет ли он себя и Главного, если уберет Чкония? Нет. Не подведет ни с какого бока. Ведь тот никому ничего не успеет сказать. А если и скажет, кто что поймет?

Главный появился минут через пять. Протянул бумажный сверток:

— Здесь пять тысяч.

— Понял, батоно Серго. — Бугор засунул сверток под куртку. — А порошок?

— Дурь там же. В Галиси особенно не светись. Как только заберешь у Вити дубликат — дуй в Батуми. И не дай бог Малхаз тебя увидит раньше времени. Не дай бог!

— Не увидит. Вообще, с Малхазом когда?

— Насчет Малхаза я сообщу. Через ту же Таисию Афанасьевну.

Нюх у Главного есть. Глядя в стальные глаза, Бугор вдруг решился сказать:

— Батоно Серго, если что срочное, может, позвоню вам напрямую?

Сказал и пожалел. В глазах Главного — опять пустота, губы раздвинулись, но не улыбка — смерть.

— Проверяешь? Скучно стало?

Если бы он знал адрес! Если бы только знал адрес Главного! Или хотя бы знал, где он работает, чем занимается.

— Что вы, батоно Серго. Я просто так, пошутил.

— Последний раз пошутил. Ты ведь знаешь меня. Или нет?

— Знаю, — выдохнул Бугор, сам же при этом подумал: «Откуда у него так много марафета?» И вдруг понял откуда. С этим «откуда» очень хорошо соединялся второй, раньше неясный вопрос: куда уплывет «игрушка»? Ведь путей для «игрушки» могло быть только два. Воздух — раз. Море — два. Чкония прав: стоит поискать в поликлинике или аэровокзала, или морского порта.

В ночь на восьмое августа дежурный следователь районной прокуратуры Гверцадзе принял сообщение: в подъезде дома № 19 по Батумской улице обнаружен труп мужчины с четырьмя ножевыми ранами. Гверцадзе тут же прибыл на Батумскую во главе следственно-оперативной группы.

Убитый лежал в углу подъезда двухэтажного дома, привалившись спиной к стене. На голубой рубашке, надетой на голое тело, виднелись следы ранений. На вид убитому было не более двадцати пяти лет. Это был худощавый брюнет со светлыми глазами, уже остекленевшими. Кроме рубашки на нем были джинсы и модные летние туфли.