— Батоно, прошу. Вы Шарабидзе?

— Шарабидзе.

— Садитесь, вот стул. — Подождал, пока вошедший усядется. — Родион Чолович, познакомьтесь, это следователь, Андрей Викторович Рахманов.

— Очень приятно, — сказал Шарабидзе.

— Приглашены вы сюда в качестве свидетеля. Задавать вопросы будет Андрей Викторович. Если ваши ответы будут заноситься в протокол, вас это не смутит?

— Нет, батоно.

— Тогда, Андрей Викторович, прошу.

Рахманов начал задавать вопросы. Первые ответы Шарабидзе сводились примерно к следующему: он, Шарабидзе Родион, действительно вышел на работу вечером десятого июля. Вместе с напарником Майсуром Челия они должны были обслуживать в рейсе поезд сто двадцать второй «Сухуми — Москва», вагон номер семь СВ. Никаких особых происшествий в рейсе не было. В Москву прибыли почти по расписанию, опоздав всего лишь на двадцать или двадцать пять минут, точно он не помнит. То есть к перрону Курского вокзала состав подошел около одиннадцати утра, в понедельник, двенадцатого июля.

Наконец Рахманов задал вопрос по непосредственно интересующей его теме:

— Десятого июля в ваш вагон должен был сесть мужчина лет шестидесяти, одетый в синюю куртку с металлическими пуговицами и серые брюки. В руке этот пассажир должен был держать черный чемодан с ремнями. Вы помните этого пассажира?

— Очень хорошо помню.

— Какое у него было место?

— У него было два места, пятое и шестое.

— Вы хотите сказать, он ехал в купе один?

— Один. Поэтому я его и запомнил.

— Этот пассажир объяснил, почему он один занимает целое купе?

— Объяснил. Сказал: он человек больной и пожилой. Поэтому специально взял два билета, чтобы его никто не беспокоил.

— Его действительно никто не беспокоил? Не подсаживался? Или, может быть, вызывал в коридор? Вспомните?

— Ничего такого не было. Пассажир почти все время сидел в купе. Вечером десятого я подал ему чай. Одиннадцатого днем Челия, мой напарник, по просьбе пассажира сходил в ресторан за едой. Вечером одиннадцатого и утром двенадцатого я снова подал ему в купе чай. Все. Больше мы его не беспокоили.

— Когда поезд пришел в Москву, этого пассажира кто-нибудь встречал?

— Никто. Я никого не видел. Он вышел, и все.

— С чемоданом? Тем же самым?

— Да, с чемоданом. Тем же самым.

— В пути этот пассажир разговаривал с вами или с напарником?

— Нет. Попросил принести ему еды, и все.

— Пожалуйста, опишите внешность этого пассажира. Волосы, глаза, нос, рот, подбородок. Общее сложение, рост, комплекцию.

— Волосы седые, редкие. Зачесаны набок, чтобы прикрыть лысину. Глаза не помню. Нос какой-то бугристый. Рот и подбородок — обычные. Сам не маленький. Солидный такой человек, внушительный.

— Особых примет не заметили? Родинок, родимых пятен? Шрамов, рубцов?

— Особых примет? — Шарабидзе задумался. — Не заметил.

Задав еще несколько вопросов, Рахманов понял: больше ничего ценного проводник ему не расскажет. Протянул ему протокол на подпись.

Когда секретарша сообщила о появлении Люки, он сразу же был приглашен в кабинет.

Внешне Ларион Рогава был типичным хозяином жизни: высокий, голубоглазый, с ежиком русых волос, одетый в обтягивающий мускулистый торс тонкий серый свитер и модные брюки. Еще молодой, он тем не менее уже успел обзавестись двумя резкими морщинами у углов рта, придававшими ему особую мужественность.

Войдя, Люка прежде всего настороженно посмотрел на Рахманова, явно пытаясь понять, кто это. Спросил, крутанув брелок с ключами:

— Заурбек Владимирович, я что, помешал? Вы заняты?

— Нет, нет. Давай, Ларион, проходи. Вообще, будь как дома. Вот стул, садись. Чаю хочешь? — Нажал кнопку селектора: — Калбатоно Этери, дайте нам чайничек. И три стаканчика. Разливать не нужно, мы сами.

— Насчет чая спасибо, Заурбек Владимирович, не хочу. — Люка сел на стул. — Вы сказали, есть короткий разговор. С вами? Или с товарищем?

— Со мной и с товарищем. Познакомься: Андрей Викторович Рахманов. Следователь по особо важным делам. Из Москвы.

— Чем это я мог заинтересовать следователя по особо важным делам? Да еще из Москвы?

— Ничем. Ничем абсолютно. Просто нам нужно выяснить пустяковую деталь.

— Пустяковую деталь… Что ж, слушаю про пустяковую деталь.

— Причем обещаю: о том, что ты нам скажешь, никто не узнает.

— Что же вам нужно выяснить? От меня, бедного?

— Пустяки. Масть[45].

— Масть?

— Да. Масть человека, который летом наводил у тебя справки. Об Азизове.

Люка изобразил раздумье своеобразным жестом: оттопырив щеку языком. Покачал головой:

— Не пойму, Заурбек Владимирович, о чем вы? Какой человек? Простите, но никто никаких справок у меня не наводил. Тем более об Азизове.

— Вот что, Люка… — Габелая подождал, пока поставившая на стол поднос с чаем секретарша уйдет. Наполнил стаканы, отпил из своего, снова поставил его на поднос. — Как ты думаешь, откуда мы знаем про этого человека? И про то, что он наводил у тебя справки об Азизове?

— Заурбек Владимирович, я вообще не знаю, о чем вы говорите.

— Решил отпираться. Боишься?

Взяв все же стакан, Люка посмотрел чай на свет:

— Да нет, Заурбек Владимирович, здесь другое слово.

— Какое?

— Ну а честно, вы сами бы не боялись?

— Я? А чего?

— Как чего? Ведь за это знаете, что бывает? — Пригубив, Люка поставил стакан.

— За что «за это»?

— Ясно, за что. За заклад[46].

— За заклад. Вот только за заклад кого?

— Как кого? Понятно, кого. Мы же не дети.

— Верно, не дети. Но ведь ты сам не знаешь, кто к тебе приходил, чтобы узнать об Азизове?

Люка задержал взгляд на стакане. Хмыкнул:

— Знаю, не знаю, мое дело.

— Может, это просто был черт[47], который взял тебя на гецилло[48]?

— Ничего себе черт.

— Значит, не черт? Ну тогда ты его уже заложил. Раз все рассказал Азизову.

Скривившись, Люка сделал вид, что изучает что-то в окне. Сказал, не поворачиваясь:

— Кто докажет?

— Доказывать не нужно. У нас есть протокол показаний Азизова. Хочешь почитать? — Поскольку Люка не ответил, Габелая добавил: — Точнее, ты рассказал об этом не Азизову, а Деренику Аракеляну. Чтобы тот передал Азизову. Ты ведь не хотел ссориться с Робертом Арутюновичем. Правильно?

— Ладно. — Покрутив брелок, Люка спрятал его в карман. — Ладно, Заурбек Владимирович, ваша взяла. Спрашивайте.

— Спросим. Только зря ты насчет «наша взяла». Что он к тебе-то пошел? Он же гопник[49]. Разгонщик стопроцентный[50]. Должен же он в мастях разбираться? А, Люка? Тем более, просить близец[51] на Азизова? То есть на своего же. И у кого. У тебя!

— Заурбек Владимирович, я же сказал, спрашивайте.

— Сейчас. Только вопросы будет задавать Андрей Викторович. Не возражаешь?

— Мне без разницы.

— Вы помните точную дату? — спросил Рахманов. — Когда это было?

— Точную дату… — Люка какое-то время смотрел в потолок. — Не помню. Где-то в середине мая. После праздников.

— Как этот человек вышел на вас?

— Очень просто. Утром я выхожу из дому… Да, утром…

— Не помните точно, во сколько?

— Точно не помню. Часов в одиннадцать. А он сидит около дома, на скамейке. Я на него сначала никакого внимания не обратил, мало ли кто может сидеть. Сел в тачку. Смотрю, он подходит.